Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 25

В сфере политики люди сталкиваются с двусмысленными ситуациями и нередко имеют грубые и неадекватные представления и оценки о природе человека. Они вынуждены опираться на свою интуицию и открывать двери для выражения своих собственных подавляющих и доминирующих, угрожающих и интрузивных преддиспозиций[26].

Результатом такого эмоционально насыщенного, самообманывающего мышления являются решения, которые выглядят и переживаются как рациональные, но которые в действительности являются лишь правдоподобными решениями[27].

В структуру характера человека с «мужским нарциссическим синдромом» входят такие черты, как гордость, сила, жестокость и строгость, крайняя чувствительность к угрозам и попыткам доминирования со стороны других. Это люди, которым свойственно «телесное самоутверждение». Имеются также нюансы мужского шовинистического патернализма. Такие люди стремятся обеспечить безопасность, защиту и т. п. Часть таких людей желает иметь высокие статусы, стать менеджерами и политическими лидерами, делать доброе дело для мира, быть благодетелями. На ролях лидеров США они хотят обеспечить лидерство своей страны в мире, ее активную мужскую роль, контроль над другими странами.

Таким лидером, согласно Л. Этерджи, был Дж. Кеннеди, который всю жизнь увлекался сказками о героях, восхищался людьми, которые воевали, достигая высот власти и славы. Он с юных лет решил во что бы то ни стало избираться президентом США и в жестокой борьбе победил. Этерджи считает, что Дж. Кеннеди принял свое ошибочное решение о вторжении на Кубу под влиянием своего нарциссизма. Этот политик был уверен, что кризисы можно разрешить крутыми силовыми методами.

Другой политический психолог, Джин Кнутсон, внесла некоторый вклад в понимание того, когда лидеры принимают жесткие силовые решения. Ее особенно интересовали главные мотивы, лежащие за силовыми политическими решениями. Какого типа политики склонны применять насилие в своих отношениях с противниками? Ее исследование не было завершено к моменту ее смерти, но из рукописей другие исследователи узнали, что она разрабатывала концепцию виктимизации: по ее мнению, за силовыми решениями политиков лежит мотив виктимизации.

Жертвой является тот, кто лично переживал несправедливость и считает, что она была излишней, она не была необходимой. Переживание несправедливого отношения вызывает у такого человека глубокий страх перед возможной аннигиляцией, т. е. исчезновением, смертью.

Согласно концепции Джин Кнутсон, отдельные виктимизирующие события или переживания, приводя к конверсии личности (ее глубокому психологическому изменению, вплоть до смены ее «я»), заставляют ее позаботиться о своей личной безопасности: такие люди стараются изменить «угрожающее лицо мира». Дж. Кнутсон приводит историю молодого ирландца Френсиса Хафеса из Северной Ирландии. Однажды, вернувшись домой с танцев, он и его друг были остановлены британскими солдатами, которые выволокли их из машины и страшно избили. Под влиянием этого травмирующего события юноша поклялся позаботиться о безопасности своей жизни и жизни своих друзей, создал боевой отряд и в течение нескольких лет вел партизанскую войну против англичан. Позднее, вместе с успешно действующим отрядом, он вошел в состав Ирландской Республиканской Армии, ведущей борьбу за независимость.

У многих, вследствие виктимизации, эмоциональная жизнь как бы умирает. Они становятся эмоционально «неподвижными», как окаменевшее от страха животное. Любое улучшение ситуации вызывает страх и сознательное отклонение от попыток новой виктимизации. Жертва полуосознанно понимает, что пассивность обеспечивает ее виктимизацию и только борьба, активная защита своего «я» и своей группы, адекватно служит уменьшению угрозы новой агрессии со стороны других[28].

Самоутверждающая активность обещает ослабление виктимизирующих воздействий. Личная активность человека сосредоточивается на устранении новой угрозы несправедливости, она подавляет страх и тревогу по поводу ожидания новых потерь. Как только виктимизированный человек совершает первые активные действия, он переживает сильнейший гнев, хотя и страх тоже не исчезает полностью. Эти эмоции, как мы уже знаем, лежат в основе новых агрессивных действий. Так создается психологическая основа продолжения борьбы.

Таким образом, как только человек совершает свои первые политические насильственные действия, ему уже трудно на этом остановиться. Новый страх и гнев вызывают новое насилие. И если к этим психологическим факторам присоединяется надежда на успех, тогда борьба может продолжаться с еще большим ожесточением. Потенциальное наказание за насилие представляется менее угрожающим, чем последствия пассивности – постоянная тревога и вероятность насильственной смерти.

Здесь мы видим также работу механизма вовлечения в определенную стратегию поведения после совершения первых действий. Из теории когнитивного диссонанса известно, что вовлечение имеет место вследствие возникновения в психике личности состояния этого своеобразного конфликта – когнитивного диссонанса – между представлением о себе и знанием о совершенных действиях. Желая оправдать свое поведение, человек находит аргументы в его пользу, вследствие чего усиливается убежденность в необходимости продолжения той же линии поведения, в рассмотренном выше случае – политического насилия для подавления самовосприятия как жертвы.

Разработанный Дж. Кнутсон подход к объяснению виктимизации и способов ее преодоления позволяет объяснить психологические механизмы национально-освободительных движений, партизанских движений и терроризма. Всякий гнет доминирующего этноса вызывает виктимизацию и мотив самоосвобождения и избавления, деятельности, которая, раз начавшись, с большим трудом затухает. Причем репрессивные меры не являются самыми эффективными.





§ 6. К психоистории агрессивности (агрессивность в истории человечества)

В будущей психоистории человечества, предпосылки которой создаются уже в наши дни, значительное место предстоит уделить истории его агрессивности, поскольку эта история – цепь кровавых войн и массовых убийств, самых различных и изощренных жестокостей. В целом – это история агрессивных действий. Без психоисторического исследования корней, мотивов и форм человеческой агрессивности и ее развития мы эту историю не поймем. С самого начала известной нам истории, с каменного века, мы видим многообразие стремления к взаимному истреблению людей. Человеческая агрессивность развивалась, порождая все новые формы своего выражения. На службу этой тенденции были немедленно поставлены первые же примитивные орудия, которые тем самим приобретали новую функцию – функцию оружия защиты или нападения.

В психоистории человеческой агрессивности следует показать, каким образом люди стали специализироваться в изготовлении оружия в «чистом виде», т. е. в деле создания инструментов, специально предназначенных для искалечения и убийства других людей: заостренных камней, топоров, ножей, лука и стрелы, дротиков и т. п. до винтовки, автоматов и пушек, до современных средств массового уничтожения людей. В этом деле человечество проявило много таланта и огромную изобретательность. Сколько интеллекта, воли и материальных средств было потрачено на изобретение орудий смерти, способов пыток и убийства людей!

Психоисторическое исследование агрессивности показало бы нам, каким образом фундаментальный иррационализм человеческой природы, исходящие из него мотивы, стремления и чувства реализуются с помощью его интеллектуальных способностей. Человек способен решать самые сложные задачи, но эта его способность чаще всего служит эгоистическим и агрессивным целям. Хотя существующий в настоящее время арсенал средств уничтожения вполне достаточен для многократного превращения Земного шара в абсолютную пустыню, тем не менее лидеры народов, их политические элиты, продолжают совершенствовать орудия смерти и накапливать их. В гонку вооружения включаются все новые страны, появляются все новые ядерные державы (в самое последнее время – Индия и Пакистан). Во всем мире продается огромное количество оружия, значительная часть которой применяется в региональных войнах. Рациональные аспекты психики человека, его интеллект, т. е. способность приобретать знания и использовать их для решения задач, служат его же иррациональным целям.

26

См.: Emerdgee L. A World of Man: The Private Sources of American Foreign Policy. Cambridge (MA): MIT Press, 1978, Pp. 59–60.

27

Там же с. 60.

28

Изложено по книге: Barner-Barry C. аnd R.Rosenwein.Psychological Perspectives on Politics. Englewood Cliffs (N.J.). Prentice-Hall, 1985, p. 226.