Страница 11 из 69
Зорькин понимал, что его восторги бесполезны, что он при ней, как вассал при королеве, но ничего не мог с собой поделать, Майя и правда была его дамой. Эти длинные пальцы с благородной лункой прозрачного ногтя, тень, лежащая в ключице, глухой голос и запах, с ума сводивший его, и, похоже, не его одного, аромат ее тела…
– Привет, как дела? – Майя поставила коробку на соседний стул и села.
Забавно, но ни она, ни Зис никогда не звали братьев по именам. По правде говоря, они и не знали, как их зовут. При первой встрече те представились: «Зорькины, старший и младший» – и с тех пор так и повелось.
Сейчас младший сиял и таял, глядя на нее.
– Дела… дела нормально, заказать тебе кофе?
– Нет, спасибо. У меня безкофеиновая никотиновая диета. – Майя достала из кармана сигареты и кивнула в сторону коробки: – Это от нас с Зисом.
Приближался юбилей старшего Зорькина, и она завезла подарок. По дням рождения она не ходила, вечно ссылалась то на одно, то на другое, и однажды честно призналась, что терпеть не может эти сборища с пьяными тостами, объятиями и обязательно какой-нибудь развеселой драчкой в конце. Однако подарки обоим братьям дарила регулярно. В последний раз младшему досталась отличная старая лампа с зеленым стеклянным абажуром. Он покосился в сторону коробки.
– Чего там?
Майя с улыбкой покачала головой, дескать, так я тебе и сказала…
Зорькин осторожно, самыми кончиками пальцев провел по ее шее и щеке. Какой же нежной была эта кожа. Он представил, как его губы осторожно дотрагиваются до ее губ…
Он прокашлялся, отгоняя наваждение, и отпил приличный глоток коктейля. Майя насмешливо смотрела на него.
– Ну, чего нового, товарищ? – спросила она. Понимала она или нет, что творилось с ним?
– Э-э, нового… – потянул Зорькин. – Да так, ничего особенного. Работы выше головы. Привезли новое оборудование. А инструкции на корейском. Не текст, а сплошные паучьи лапки. Неделю не можем разобраться, как два блока скомутировать. Вон, – он похлопал себя по карману, – утром сходил словарь купил. Буду переводить.
Майя сочувственно кивнула.
– Да, Зис чего-то звонил, – вспомнил Зорькин. – Нас не было, он на автоответчике сообщений пять оставил. Не знаешь, чего он хотел?
– Не знаю, – Майя пожала плечами. – Мало ли. Он тут злился из-за глянцевых снимков. Может, поэтому и звонил. Ты набери ему сам.
Зис… Зорькин вздохнул. Этот широкоплечий гладиатор отбрасывал его со всеми его надеждами в мезозой. В пещеры. В безнадежный арьергард.
– Не, если из-за снимков, я звонить не буду. Это старший режимы перепутал, а мне отдуваться? Нет уж.
– Ну, не звони. Если что-то важное, сам проявится. Майя выдохнула сигаретный дым. Она знала, из-за чего братьям названивал Зис, но говорить об этом не хотела. Его интерес к этим белым разводам на фотографиях казался ей полной ерундой.
– Слушай, – неожиданно отвлекся от своего коктейля Зорькин.– Тут такое дело… Как-то я раньше не подумал, может, ты нас выручишь? К нам один мужик приходил, мы ему обложку делали. Забавный тип, написал книжку и не может придумать названия. Ну, просто тупик – нет идей, и все. Уже все сроки вышли. Он тоскует. Глупости всякие предлагает. Не придумаешь чего?
– А о чем книга? – спросила Майя.
– Ну, так, о природе снов. О том, что сон есть смерть или смерть есть сон или что-то вроде того…
«Ты странно спишь – с открытыми глазами:
Ты ходишь, говоришь и видишь сны…» – неожиданно процитировал он.
Майя с интересом посмотрела на него. В отличие от старшего брата, этот всегда был полон сюрпризов, то корейский словарик в кармане, то Шекспир.
– Вообще, интересно, – продолжал Зорькин. – Я у него вычитал, что, оказывается, сам сон, ну, то есть, когда мы что-то видим, длится всего несколько мгновений. Сначала все эти фазы – медленная, быстрая, а в самом конце, перед тем, как начнет трезвонить будильник – все и происходит.
– Надо же, – Майя напустила дыму вокруг глаз. – Не знала.
– Ну, вот, – Зорькин оживился. – Я стал обо всем этом думать и понял, что у меня есть один сон. Вернее, не сон, а так, тема. Рассказать?
Майя кивнула. У него так горели глаза, что отказать было невозможно.
– В общем, я люблю море. Плавать, нырять, все такое. Но во сне почему-то никогда не могу нормально искупаться. Никогда. Понимаешь, странно – воду вижу, но с удовольствием в нее войти – не выходит. Она или грязная, или мертвая, или какая-то опасность в глубине. Вот на днях – снится море, залив прекрасный, думаю, ну, сейчас оторвусь.
– И чего? – Майя заинтересовалась.
– Ничего, – разочарованно откинулся на спинку стула Зорькин.– Один песок. Воды чуть. Никакого купания. Возился в этом песке, как гадюка.
Зорькин вздохнул. Ладно, это море. У него порозовели щеки при воспоминании о том, как недавно совсем в другом сне он бежал за Майей по бесконечным коридорам какого-то полутемного незнакомого дома, догнал, остановил, развернул к себе и…
– Ну, чего, придумаешь название? – спросил он хриплым голосом.
Майя с удивлением посмотрела на раскрасневшегося вдруг братца.
– А то все уже головы сломали.
Она пожала плечами и посмотрела на часики.
– Не знаю, – отозвалась она. – Это такое дело. Я ведь даже не читала.
– Да чего читать! – Зорькин занервничал, видя, что Майя собирается уходить. – Я же говорю, про сны, про всякие тайны… Название должно быть такое, ну, чтобы цепляло. Понимаешь, сны ведь все видят. Вроде что в этом особенного.
Майя поднялась. Зорькин засопел. Между краем майки и тяжелым ремнем образовался зазор. Горячая загорелая кожа живота. Погибель…
– Я подумаю, – Майя поправила ремень. – Как там у вас с реактивами?
– Нужны, – выдохнул Зорькин.
Майя улыбнулась – сны снами, а работали Зорькины всегда от души.
– Хорошо, я Зису передам. Ну, – она постучала по коробке, – осторожнее с этим. Привет брату. Пока, дорогой, созвонимся.
Зорькин кивнул, проводил ее печальным взглядом и поманил официантку. Пока та выкладывала перед ним чек, кокетливо стреляя глазками, он присматривался к локонам на ее затылке. Не то! Все не то! И запах жуткий!
Зорькин расплатился, подхватил довольно тяжелую коробку и вышел на улицу. Плотный жар летнего дня обступил его со всех сторон. Майя уже укатила. После выпитого коктейля мостовая слегка покачивалась под ногами. Зорькин вздохнул и направился в лабораторию.
– Какое тело… Мама дорогая! Кожа нежная, смуглая… Он скрылся за углом. Трамвай пересек улицу. Упущенный чьей-то рукой, синий воздушный шар улетел в небо.
Замученный жарой и бесконечными разъездами, Зис задремал перед телевизором на потертом диване в предбаннике Валериановой кладовки. Хозяин спиной открыл дверь и вошел в комнату, прижимая к груди две пластиковые бутыли.
– Куда им столько? – ворчал он. – Пьют они их, что ли? Уже вторая партия за месяц. Может, приторговывают?
Зис очнулся, протер глаза и взялся за пульт.
– Кто, Зорькины?!
– Не понимаю, что за люди?
– А они не люди, Филиппыч. Они вроде нас – ненормальные.
– Это точно. Ну, на кого выписывать? На тебя?
Зис кивнул. Старик недовольно засопел, достал из стола гроссбух, стал что-то тщательно вписывать в разлинованные страницы. Зис включил звук телевизора. На экране опрятная, домовитая и до смерти скучная хозяйка под музыку варила суп. Вся семья, собравшаяся за столом, исходила слюной и облизывалась, а мадам хитро подмигивала зрителям, намекая на им одним известный секрет этого гастрономического триумфа. Филиппыч хмыкнул.
– Реклама чертова! Бульонные кубики… У Набокова русские эмигранты в Берлине угощались этим «Магги». Глупая вещь, концентрат паршивый. Люди перемерли, а кубики все те же.
Зис потянулся.
– Не знаю, не пробовал.
– Еще бы! – продолжал ворчать старик. – Вы как кони носитесь. Все на ходу, на бегу, толком не поедите. Эту, мастерицу твою, пальцем ткни – рассыплется. А есть надо как следует! Есть и спать нормально. Ночью, а не когда придется. А то, вон, валитесь на ходу. Ладно, – он махнул рукой. – Давай, оставляй автограф!