Федералист

— Это Дюфур! Почему вы переносите на всех?

— Потому что за молчание и выполнение подобных приказов приходится платить. Ян, — сказал я, отворачиваясь, — он мне надоел. Займись.

Фламандец моментально врезал ему кулачищем под дых, отчего бригадного генерала скрючило, и добавил по затылку с довольной усмешкой. Я дальше не смотрел, вполне удовлетворенный, и пошел по улице. Почти сразу Рюффен догнал и пристроился рядом. Вид у него был несколько растерянным.

— Вообще-то подобного рода чеканные фразы, — пробормотал Франсуа через несколько шагов, — насчет того, что за такие приказы надо отвечать, можно легко и к нам применить. Если кто-то нечто делает, не предусмотренное законом и моралью, это не означает, что стало позволительно всем. А то так недолго и до массовых расстрелов вражеских солдат. Сам же тогда взбесился и заставил кирасир уничтожить показательно.

— Ты прав, — легко согласился я.

Слушать нас некому, мои и его сопровождающие слегка отстали, обмениваясь впечатлениями. Большинство знакомы и давно не виделись, есть о чем посудачить и без надоевших командиров. Да и не принято у нас подслушивать. Невольно можно гадость узнать. Военные народ прямой — вызовут на дуэль моментально. Окончательно идиотской привычки так и не поборол, сколько ни доказывал, что они оказывают услугу врагу, убивая товарищей. Хуже того, очень часто отличаются таким поведением произведенные в офицеры из простолюдинов.

Хочется кому-то нечто доказать и продемонстрировать наличие чести. Ходить на стволы впереди своих солдат — достаточная демонстрация храбрости. Вполне адекватные люди доказывали в ответ, что на войне иногда гораздо труднее свыкнуться с лишениями и усталостью, чем с опасностями, к которым невольно привыкаешь и встречаешь достаточно хладнокровно. А оскорбления надо смывать кровью, и это не имеет отношения к стоянию в цепи под огнем противника.

— И мне это обязательно припомнят — не сейчас, так позже.

Рюффен покосился на собеседника. Он помнил Ричарда прежним, молодым парнем, готовым веселиться и внимательно слушать чужие доводы. В этом тот не изменился. Однако превратился в настоящего генерала, на расстоянии излучавшего силу и власть. Привычка командовать, распоряжаться, отдавать приказы, которые выполнялись незамедлительно, так и перла наружу. Никому не пришло в голову возражать по поводу обращения с пленными. Поведение палача, нисколько не сомневающегося, что не одернут. Генерал разрешил!

— Но в качестве оправдания могу поделиться: больше деревень никто не смел жечь.

— А индейские, значит, можно? — с сарказмом возразил соратник.

— И снова мне нечего возразить. Кроме одного. Я не стал уничтожать ирокезов под корень. Хотя вполне мог. Пока они живут на территории Дакоты и не трогают колонистов вне ее пределов, мы можем замечательно сотрудничать, что и делаем. И не говори про земли их предков и кости в могилах! Половину земель Лига захватила у других племен, уничтожив тех в беспрерывных войнах.

— Когда-нибудь придут другие сильные и скажут то же самое нам.

— Э… не при нашей жизни. А потом, может, наши правнуки заявятся в Европу и поставят тамошних монархов раком.

— Я всегда был уверен, — с торжеством заявил Рюффен, оборачиваясь ко мне, — что ты имеешь республиканские взгляды и недолюбливаешь дворянство в любом виде. Даже став шевалье, предпочитаешь выборные порядки, а не передачу власти по наследству!

— По-моему, я никогда и не скрывал. Притворяться голубокровым не желаю и не пытаюсь. Я вышел из низов и знаю цену заработанной монете. И сумел подняться, не пользуясь привилегиями титула. Да, мне помогали, но приложить руки пришлось.

— Чую выпад в мой адрес, — пробурчал Рюффен. — Но почему тогда ты воюешь с франками, а не на их стороне.

— Потому что я американец, и интересы Федерации важнее.

Звучит это несколько забавно, когда мы идем по улице, где каждый второй дом имеет на воротах рисунок змея, прорисованного со специальных шаблонов на манер изображенного на знамени. Армия таким образом метит взятую под охрану собственность бежавших республиканцев. Имущество идет с молотка на аукционе, и честные патриоты получают не только моральное, но и материальное вознаграждение за правильное поведение.

— Не Британии, не Франции или Испании, а наши собственные. То есть лично мои, раз не отделяю себя от прочего народа. Нам нужно было равноправие с прочими державами, и мы его отстояли с оружием в руках. Теперь не отыграть назад. Федерация останется свободной и экономически независимой. Мы станем развиваться даже быстрее Европы, убрав все преграды в виде сословных различий. Благодаря войне стали развиваться ремесла. Земли полно, и в ней лежат огромные богатства.

И это не догадка. От Бэзила осталось достаточно намеков. Да и на одном примере моих заводов можно сделать далеко идущие выводы.

— Именно за это и заплатили кровью, а не за чьи-то амбиции и красивые слова.

— Не пришли Директория к нам экспедиционный корпус, — сказал Франсуа, без малейших признаков вопроса в тоне, — совсем иной вышел бы расклад.

В принципе не понимаю смысла высадки в Северной Америке в это время. Франки прочно увязли в герилье на Пиренейском полуострове, с востока им угрожают австрийские и немецкие войска, перепуганные нежданным усилением республиканцев. Испанская империя распространялась и на эти земли, как и часть итальянских, но немецкие государства Севера прежде старались продавать солдат обеим сторонам. Теперь они вошли в антифранцузскую коалицию. В Италии Парижем потеряна целая армия, и все прежние успехи фактически аннулированы. Казалось бы, к чему им Федерация? Похоже, они не сомневались в получении Гаити с Кубой и без захвата по результатам военных действий, а вот наше сотрудничество с англичанами заставило действовать прямо и грубо.

— Я помню твои предложения про рабов, — сказал Рюффен. — Комиссию мер и весов с вырабатыванием эталона и общий для всех колоний имущественный кодекс.

— Наверное, не забыл и как их проваливали.

— Никогда не поздно опять поднять обсуждение. Особенно после победы.

— Вот тогда и поговорим. Заодно поделишься соображениями, каким образом мы сможем склонить франков к перемирию, не рискуя выигрышной ситуацией.

— Иногда ты излишне осторожен. Война всегда опасна.

— Именно поэтому и не хочу рисковать.

Мы уже подходили к дому, где я расположился, когда от ограды отделилась женская фигура и быстро зашагала наперерез. В руках у нее ничего не было, пугаться не стоило. Разнообразные просители донимали круглые сутки. Кто жаловался на стоящих на постое военных, кто на воровство или приставания к жене со стороны ретивых офицеров. Другие приходили с доносами или пытались всучить залежалый товар за огромные деньги. Были и откровенно ненормальные, предлагающие проекты победы или чертежи пушек, способных забросить ядро на луну, и вечных двигателей.

— Господин генерал, — сказала женщина, загораживая дорогу и слегка задыхаясь от быстрой пробежки.

— Мадам… — поднимая шляпу в показной вежливости, сказал я, делая паузу.

— Мадлен Дебре, — представилась она, правильно поняв намек. — Я бы хотела с вами поговорить, без вечного секретаря. — Она посмотрела на приближающегося крайне недовольного капитана Фуа, как раз и занимающегося отсевом особо назойливых и бессмысленно тратящих мое драгоценное время типов. Судя по его виду, прошение в приеме отклонено.

— Разве можно отказать столь красивой женщине? — галантно воскликнул я, отмахиваясь от секретаря.

Действительно прекрасный экземпляр слабого пола. Высокая брюнетка с личиком-сердечком, лет двадцати пяти. Самый подходящий для восхищенных взглядов возраст. Уже ушла девичья угловатость и расцвела женственность. Кожа гладкая и чистая, большие серые глаза, способные смотреть призывно и метать гневные молнии. Грудь большая, руки изящные. Ног под платьем не видно, зато талия тоненькая. Не похоже на затянутость в корсет. Двигается очень пластично. А одежда и шляпка из дорогих импортных тканей, насмотрелся у Элизабет, но ощущение — не новое. Ни о чем не говорит по нынешним временам. Готовилась блеснуть, да возможности подкачали. При этом все достоинства изящно подчеркнуты.