Колонист

Шевалье

Глава 1

Крутой поворот

Закончил последнюю строчку, подписался, поставил дату и подпись, а затем с облегчением отодвинул бумагу. По-прежнему достаточно тяжелый труд. Мои руки привыкли держать топор или рычаг станка, а не перо. Но донесения неизвестно где обретающемуся начальству предпочитал писать самостоятельно, тщательно обдумав. Обязательно придется потом нечто исправлять или переделывать. Никакому секретарю столь ответственного дела доверить я не мог. Все казалось, напортачит. Знал, что ерунда, он лучше моего все это сумеет, и переписать начисто тоже, а все продолжал в прежнем духе.

Джозеф отложил «Дон-Кихота» и вопросительно посмотрел на меня. Книгу я нашел на развалинах пасторского дома. Обложка пострадала, как и часть страниц, но в основном текст сохранился. Вторично читать я не стал, но выше моих сил было оставить пусть и подгоревший томик погибать на улице. Пусть мне и не понравилось, но, может, кому-то пригодится. Оказалось, кроме Библии, которую все ополченцы уважали, но мало кто всерьез читал, желающих взять в руки печатное слово не обнаружилось. Пока не пришел господин Леокур, попросивший просветиться. Взамен вручил пьесы Вольтера. Отвратительная, надо сказать, вещь. Вместо красивых и поучительных историй автор назойливо пропагандирует свои идеи. Пусть они неплохи: веротерпимость, гражданские свободы, — но временами перехлестывает через край, особенно по части церковников.

Все бы ничего, однако зачем индейцу Сервантес?! Чего такого интересного там находит? Ко всему он не с севера, из католических миссий, а из южных чероки. Не просто путешествует, а один из серьезных игроков, что с помощью соплеменников контролируют пушной промысел за Аппалачами вплоть до Миссисипи. И, как водится, ирокезы ему враги и конкуренты. Вообще у любого племени в Новом Свете обязательно есть давний неприятель, и они будут биться, пока кто-то не исчезнет. Гуронов повыбили, да и мои индейцы-католики из проигравших. Их вытеснили на север, и сейчас сенеки за это расплатились. Надо было вырезать всех, иначе война в лесах никогда не закончится, что и доказано наглядно.

Теперь озеро Эри, кроме северо-востока, вычищено от ирокезов. В первую очередь нашими совместными действиями, во вторую — с приходом тепла по ирокезским землям прошла эпидемия черной оспы. Наверняка кто-то из пленных принес с собой. Прививки далеко не все делают, многие боятся. Не так давно появился новый метод, и случается, вместо спасения умирают. Намного меньше, чем от эпидемии, но пугает людей такое всерьез. А индейцам и вовсе никто ничего не объяснял. По крайней мере, нашим соседям тускарора. Когда до них докатилось, очень многие умерли.

Не стану врать про жалость. Вместо очередных боев и стычек мы получили тишину на границе и отсутствие у противника сил выбить нас из занятых районов. Теперь не просто земля поделена, местами уже дома стоят, а рядом с фортами (кроме Людовика, еще один небольшой на другом берегу реки, напротив Де-Труа, и два в устьях рек, впадающих в озеро) пашут в надежде на хороший урожай. Похоже, удачно все складывается.

— И как, — поинтересовался я, — нравится «Дон-Кихот»?

— Нет.

— А зачем читаешь?

— Пытаюсь понять вас.

— В смысле — белых? — спросил я, подумав. — Так мы же разные не меньше вас. Испанцы от франков, а те от англичан отличаются не меньше, чем чероки от шауни и потаватоми. Даже внешне, если присмотреться. А уж языки и поведение!

— И все же общие черты есть у разных белых и индейцев.

— Все зависит от воспитания. Как в детстве внушат, таким и вырастешь. Достаточно посмотреть на Паскуале. Несмотря на его вид и боевую раскраску, он обычный фермер. Его отцу гурону такое в страшном сне привидеться не могло. Или Робер. Его вполне устраивает работа плотника. Родись он в другом месте — и не подозревал бы о такой работе. И наоборот бывает. Вырастет маленький блондинчик, украденный в Де-Труа, в воина и никогда не сможет жить среди своего народа. Просто не выдержит — и снова в лес уйдет. Силу, здоровье и ум дают родители. Все остальное зависит от окружения, включая веру.

— Тогда ирокезам не повезло, что ты не воспитывался среди них.

— Тогда бы я не понимал того, что знаю сегодня.

— И что это?

— Самым правильным для индейцев было сразу накинуться на приплывших белых и убить всех. Да и сейчас для них это наиважнейшее и наиполезнейшее мероприятие. Потому что один из сильнейших союзов мог выставить в общей сложности пятнадцать-двадцать тысяч воинов. Из них только мы полторы перестреляли, обескровив сенеков. И это даже не начало конца. Он уже давно настал, только растянут на длительный срок.

— Каждый год на берег ступает десять-пятнадцать тысяч белых. А на самом деле больше.

— Тем более. Сколько бы крови ирокезы ни пустили, пусть три или пять жизней к одной своей, колонии вырастут в числе много быстрее. Фактически восстановятся уже через пару лет. А ирокезы не сумеют. Потому что там, в Старом Свете, живут миллионы мечтающих о земле. И хотя Париж пытается ограничить переселение, остановить его уже невозможно. Рано или поздно, причем уверен, достаточно скоро, все повторится. На место убитых придут новые земледельцы и опять примутся вырубать леса, оттесняя индейцев все дальше и дальше. Пока они просто не исчезнут окончательно. Воинственность и кровожадность нисколько вам не помогут. Хуже всего — это касается всех живущих рядом с колониями.

— И где выход? — после длительного молчания спросил Джозеф.

— Проще всего сказать: объединиться и воевать совместно с бледнолицыми. Но это, увы, для вас невозможно. Старые счеты не позволят, как и амбиции сильных по отношению к слабым. Единство ради выживания вне племен еще не скоро создастся, если в принципе случится. И ты должен понимать лучше моего, что никогда уже не откажутся индейцы от европейских товаров и ружей. А значит, всегда какую-то часть можно будет купить. И для слабых естественно объединиться с нами, а не с ирокезами или даже чероки. Поэтому должны среди индейцев найтись умные вожди, готовые пойти сознательно по пути Паскуале. Невозможно стать белым, но можно утверждать в собственной среде их образ жизни и порядки. Завести собственных представителей в легислатурах[38] колоний, отстаивающих интересы сородичей, а не полагаться на доброе обещание. Создать фермы и мастерские. Может быть, даже сознательно принять веру.

— Раствориться среди белых? — прозвучало достаточно резко.

— Я — пэйви. Происхожу из маленького народа, получившегося из смеси ирландцев, шотландцев и еще бог знает кого. Дома мы говорим на своем языке, которого англичане не понимают. А их аристократы не понимают народа, говорящего не на франкском. Все это не мешает нам жить. Я знаю три языка, не считая диалектов, и разбираю фламандский. Могу пахать землю или охотиться. Но главное — усвоил силу закона и невозможность играть по прежним правилам. Кто не примет новых, исчезнет неминуемо.

Джозеф слушал внимательно, но по его невозмутимой физиономии ничего было не понять. А меня уже несло.

— Митифы и их дети останутся на этой земле. И пусть поведение изменится, но кровь народа сохранится, и они смогут существовать на равных с белыми.

— Если землю разделить, — ответил он, — обязательно найдутся люди, которые по пьяни или соблазнившись ценой продадут землю неизвестно кому. Так было неоднократно. И мнение остальных их уже не интересует. Все равно придут и отнимут.

— Почему у тебя не возникает мысли, что могут появиться богатые индейцы, скупающие у белых участки? Они уже существуют! Но допустим, ты прав, слабые люди всегда найдутся. Не хотите стать одной из составляющих нового народа — живите племенем. Тогда территория должна сначала получить четко обозначенные границы, оформлена на совет вождей, не имеющих права в одиночку уступать даже мизерный кусок. А остальным — во временную аренду. Земля станет неотделима от народа. Но не так, когда она принадлежит всем и никому, а конкретным авторитетным людям. Или семьям.