Столпы вечности

— Те из нас, кто прибыл сюда прежде вашего, — произнес он, — дали оценку работе гражданина Эбарака и наших ученых над времякристаллическими артефактами. — Он помедлил. — Ученых на эту встречу не вызвали по соображениям тактического характера. Лучше, чтобы то, что вы сейчас услышите, не достигло ушей Эбарака.

— Результаты оказались обескураживающими. Вряд ли от времякристаллов будет хоть какая-то польза для нашей задачи. Но, впрочем, я склонялся к такому выводу еще до отлета на Шаунс. Как вы знаете, мы получили новую информацию. Претерпев страдания, человек может разумом уподобиться божеству.

Его последователи — все мужчины, ибо женщинам не позволялось продвигаться в высшие круги Телемы, — никак не отреагировали на упоминание конечной цели странствия. Дисциплина включала подавление эмоций. Они соблюли ее. Хорошо.

— Итак, секрет не в каком-либо техническом устройстве, но в силе воли. Однако может ли человек испытать страдания достаточной интенсивности? По определению, боль эта трансцендентальна и, значит, непереносима. Один индивид, впрочем, перенес такие страдания, но трансформации избежал; это кораблеводец Иоаким Вооз, человек странный и отмеченный несмываемой стигмой своего опыта.

Он замолк почти на десять секунд, после чего уронил в нарастающую тишину:

— Вернее будет сказать, что Вооз уже не человек. Тело его неспособно самостоятельно поддерживать жизнь. Оно зависит от вспомогательной адплантной машинерии корабля, интегрирующего все соматические функции с коммуникационным лучом. Корабль, а не тело, ступающее меж людьми, и есть ныне Вооз.

Он снова указал в окно, за которым четко прорисовывался силуэт корабля Вооза недалеко от космодрома. Хеврон не знал, что в этот самый миг корабль вводит Вооза в экстаз исключительно позитивных переживаний.

— У нас уникальная возможность исследовать инструменты, доказанно пригодные для достижения трансценденции. Кто контролирует этот корабль, контролирует самого Вооза. Таким образом, мы используем его как подопытное существо. Говорят, что на Мейрджайне инопланетянин предлагал Воозу заново пережить ту агонию, чтобы Вооз попытался ее превозмочь. Хотя Вооз не обладает достаточной для этого смелостью, мы можем принудить его к этому. Снова и снова, если потребуется. Поскольку он провалил испытание однажды, он провалит его снова и снова, но в неудачах своих снабдит нас ценными данными. Бесценными для нас в подготовке к аналогичным попыткам.

Хеврон помолчал, пытливо оглядывая присутствующих.

— Почему этот индивид так ценен для нас? — спросил кто-то.

— По двум причинам: его можно контролировать с уникальной полнотой, и он уже был близок к трансценденции. Он идеален для опытов такого рода.

— А что, если наши манипуляции все же вынудят его преодолеть этот барьер? — спросил другой. — Тогда нам не позавидуешь.

Хеврон улыбнулся.

— Мы играем с огнем, — согласно ответил он. — С огнем разума, если быть точным. Но тем, кто боится, не место в Телеме.

Он кивнул ближайшему подручному, и тот зачитал список имен тех, кто недавно прибыл из Катундры: группы захвата.

— Наша задача проста, — сказал им Хеврон. — Вы проникнете на корабль Вооза и возьмете под контроль его оборудование, использовав имеющуюся у вас аппаратуру. Вы обязаны проанализировать ее прежде, чем он вернется и атакует вас. Он смертоносный противник в бою. Но как только вы преуспеете, он ничего не сможет сделать сам.

Коротышка, помогавший Хеврону на допросе Мэйси, заговорил.

— Нет ли здесь моральных преград?

— А почему они должны возникнуть? — с презрением глянул на него Хеврон. — Кто вправе судить бога?

В другой части города (весьма похожей на Гондору, о которой Вооз размышлял несколькими мгновениями раньше) проходила менее людная встреча. Полковник службы Очистки прибыл на Шаунс не в форменной одежде, но сейчас облачился в нее; он чувствовал себя сильнее и увереннее в фуражке и блестящей униформе, черной с зеленым, перехваченной широким поясом.

Комната была тесная, с низким потолком, полностью экранированная от всех известных видов шпионских лучей. В каждом полицейском участке эконосферы такая имелась.

— Подтверждение получено, — сказал он трем агентам в гражданском. — Беглец здесь.

— Он здесь, полковник.

Агенты были крупного телосложения, лица их ничего не выражали. Их за это и выбрали: анонимная безликость позволяла сливаться с толпой. Полковник, впрочем, подозревал, что такие меры порою оказываются контрпродуктивны: если несколько агентов оказывались рядом, из них вопиющая ординарность так и лезла.

— Дело чрезвычайной важности, — сказал он. — Могу сказать, что у меня прямой приказ шефа. Орм передал, что Вооза необходимо ликвидировать. Не пытайтесь его задержать.

— В каждом случае могут возникнуть проблемы, полковник.

— Да... его трудно остановить. В Катундре это было бы проще. — Он хмыкнул. Полиция Катундры втайне контролировала сеть силового транспорта. Любого гражданина, взятого под наблюдение, можно было выдернуть прямо в камеру полицейского участка — или в камеру смертников, или даже заставить циркулировать по системе неопределенно долго, — как только тот ступал в транспортную будку.

— Но есть более простой способ, — продолжал он. — У этого Вооза опасная уязвимость. Он фактически на удаленном контроле: его корабль сохраняет в нем жизнь. Чтобы уничтожить Вооза, достаточно уничтожить его корабль, предпочтительно — когда двое отделены друг от друга...

Они говорили еще некоторое время, обсуждая планы и намечая время операции. На самом деле план захвата Вооза прорабатывали больше стандартного месяца, поскольку заранее было экстраполировано, что он направится к Шаунсу. Начальник сыскного ведомства Орм радостно поведал полковнику еще более захватывающую новость: на Шаунсе побывал с тайным визитом высокопоставленный гость, рангом не ниже правительственного министра, хотя Орм не имел права раскрывать его имя. Тем не менее он намеревался представить доклад Клике в полном составе, и тогда этой жутко важной шишке лучше будет объясниться начистоту... Раскрыв измену в высших эшелонах власти, начальник полиции Орм всегда получал особое наслаждение.

11

Вооз больше не сражался с призраками. Вероятно, в первый раз с того дня, когда он ступил на улицы города Теты в теле с новым, выпрямленным костяком, кремниевая начинка которого сулила великое будущее, — познал он меру счастья.

Они с Мэйси находились в комнате над рестораном, чуть поодаль главной торговой улицы бурлящего жизнью, напоенного цветочными ароматами города. Комната сама по себе была произведением искусства: стены изысканного желтого оттенка с фризом такого загадочного сюжета, что над ним добрую неделю можно размышлять; ковры и мебель такие мягкие и уютные, что навевают мысли о беззаботном детстве. Вечно переменчивые запахи придавали воздуху сладостную свежесть. Звуки, недоступные восприятию обычных людей без кремниевого костяка, стимулировали подсознание, как неустанная энергичная музыка.

Они отдохнули и готовились начать сызнова. Мэйси с улыбкой коснулась его голого плеча.

— Твое тело наделено качествами, — проговорила она, — которых нет больше ни у кого.

Он опустил взор на свое покрытое рубцами тело. Мэйси имела в виду не постоянную эрекцию: достичь подобного состояния хирургическим путем очень просто, это совсем не уникальное качество. Куда важнее для него, впрочем, была постоянная живость ума.

Страхи прошлого, конечно, никуда не исчезли, но теперь он ощущал в себе силы подвергнуться процедуре, которая бы стерла память о них, очистила душу. Однако решил воздержаться от подобного шага. Мэйси указала ему иной путь, к иной цели.

Он стремился теперь к наслаждению, равному пережитой боли! И ничего не мог с собой поделать, продолжая размышлять об этом в философских категориях. В колоде столпников важнейшим считался принцип правосудия, или равновесия. Если оно и вправду существует во Вселенной, значит, его агония должна уравновеситься положительным переживанием равной интенсивности, и отвратительные последствия будут компенсированы.