Страница 6 из 10
Гераклит, I, 89, 60}
I
Настоящее и прошедшее,
Наверно, содержатся в будущем,
А будущее заключалось в прошедшем.
Если время суще в себе,
Время нельзя искупить.
Несбывшееся - отвлеченность,
Его бытие - только
В области предположений.
Несбывшееся и сбывшееся
Приводят всегда к настоящему.
Эхом в памяти отдаются шаги
В тупике, куда мы не свернули
К двери в сад роз, которую
Не открывали. Так и слова мои
Эхо для уха.
Зачем
Тревожить пыльцу на венчике розы?
Не знаю.
Отзвуки сад населяют
Иные. Идем?
- Скорей! - пела птица. - За ними, за ними,
Сверни! За первую дверь
В первый наш мир. Идем
За посулом дрозда? В первый наш мир.
Там они, там - величавы, незримы,
Плыли неспешно над палой листвою
В осеннем тепле сквозь трепещущий воздух
И вторила птица
Неслышной мелодии, скрытой в аллее;
Взгляды скрестились
Ибо на розы, казалось, глядели,
Словно они наши гости, хозяева-гости.
Так мы шли, и они, лабиринтом
Пустынной аллеей к поляне средь букса,
Чтоб взглянуть на высохший пруд.
Высох пруд, сух бетон, порыжели края
Был он полон блистающей влаги,
Тихо-тихо рос лотос,
И сверкала вода, напоенная светом,
И стояли они за спиною у нас, и в воде
отражались.
Облако уплыло - пруд опустел.
- Иди! - пела птица. - Там в зарослях
Прячутся дети - вот-вот рассмеются.
Иди же, иди! - Человекам невмочь,
Когда жизнь реальна сверх меры.
Прошлое и будущее
Несбывшееся и сбывшееся
Приводят всегда к настоящему.
II
Чеснок и сапфир налипли в грязь
Где осью встало древо
А кровь пульсирует струясь
И раны старые слышны
Но тихнет прежний гнев войны.
И ритм биенья нашей крови
И лимфы нашей путь кружной
В движеньи звезд повторены
Восходим мы цвести во древо
Но выше движимого древа
В луче что чертит лист резной
И снизу слышен шум разора
Где гонит вепря гончих свора
Но в поле звездного узора
Они давно примирены.
В незыблемой точке мировращенья. Ни плоть, ни
бесплотность.
Ни вперед, ни назад. В незыблемой точке есть ритм,
Но ни покой, ни движенье. Там и не равновесье,
Где сходятся прошлое с будущим. И не движенье
ни вперед,
Ни назад, ни вверх, ни вниз. Только в этой
незыблемой точке
Ритм возможен, и в ней - только ритм.
Я говорю - там мы были, не знаю лишь
Где и когда - ни места, ни времени.
Отказ от мирских вожделений,
Бездействие и отстраненность
Избавляют от воли, своей и чужой; и тогда
Благостью чувства, чистым светом, незыблемым
и текучим,
Erhebung {*} без движенья, сосредоточенностью
{* Становление (нем.).}
Без отрешенности постигается мир,
И новый, и старый,
В исполненье их недо-экстазов,
В разгадке их недо-кошмаров.
И только скрепы меж прошлым и будущим,
Сплотившие бренное тело,
Спасают людей от небесного царства и вечных
мучений,
Которых не вынесет плоть.
Прошлое и будущее
Едва ли проникнешь сознаньем.
Сознанье - вне времени.
Но лишь времени принадлежит миг в саду роз,
Миг в беседке под стук дождя,
Миг в пахнущей ладаном церкви,
Связующий прошлое с будущим.
Только время наследует время.
III
Вот оно, здесь, место встречи
Времени "до" и времени "после"
В тумане: ни свет,
Придающий незыблемость форме,
Превращающий тень в мимолетное чудо,
Не спеша, выявляющий нам постоянство;
Ни тьма очищенья,
Лишающая ощущений,
Отрешающая любовь от мирского.
Ни исполненность, ни безучастность. Только
мерцанье
Над искаженными мятыми лицами,
В отчаянье отчаявшимися от отчаянья,
Тупыми, капризными,
Насыщенными и безразличными;
Люди и клочья бумаги на резком ветру,
Дующем "до" и "после",
Дыханье отравленных легких
Времени "до" и времени "после";
Изверженье оцепенелых загубленных душ
В обесцвеченный воздух, подхваченных
Ветром, метущим унылые холмы Лондона:
Хэмпстед, Клеркенуэлл, Кэмпден и Патни,
Хайгейт, Примроуз и Ладгейт. Тьма не здесь
Тьма не здесь, не в щебечущем мире.
Сойди же, сойди только
В мир одиночества,
В этот не-мир не от мира сего:
Внутренний мрак,
Отрешенность, безличье,
Увядание мира чувств,
Опустошение мира любви,
Бездействие мира души.
Это путь первый, второй
Путь - такой же: не движенье,
Но отказ от движенья; пока движется мир
Сам собою по торным дорогам
Прошлого и будущего.
IV
Время и колокол отмерили срок,
В облаке черном свет солнца поблек.
К нам повернется подсолнух?
Вьюнок вытянет к нам стебелек?
Или нас ожидает
Хлад
Тисовых пальцев забвенья?
Блистает пернатый король-рыболов,
блистает и тает;
Незыблемый свет
В незыблемой точке мировращенья.
V
Слова и мелодия движутся
Только во времени; а то, что живет,
Может только исчезнуть. Слова, отзвучав,
Достигают безмолвья. Лишь порядком, лишь ритмом
Достигнут слова и мелодия
Незыблемости - как китайская ваза
Незыблемо движется вечно;
Достигнут не той неподвижности скрипки
При длящейся ноте - достигнут со-бытия;
Иными словами, когда конец предваряет начало,
А конец и начало - всегда
"До" начала и "после" конца.
И все всегда сейчас. Слова искажаются,
Трещат и ломаются от перегрузки,
От напряженья скользят, расползаются, гибнут,
Гниют до неточности - им не застыть неподвижно,
Незыблемо. Визг и брань осаждают их,
И болтовня, и насмешки.
Слово в пустыне
Берут в оборот голоса искушенья,
Вопли призрака в дьявольской пляске,
Вой безутешной химеры.
Такт ритма - движенье,
Как по лестнице в десять ступеней.
Томление духа само по себе
Есть движенье - но бесцельно
Само по себе; Любовь - неподвижность,
Лишь конец и причина движенья,
Лишенного ритма
Истома томленья
Удерживать время на грани
Бытия и небытия.
Неожиданно в лучике солнца,
Пока пляшут пылинки,
Детский смех раздается,
Еле слышимый в листьях,
Скорей же, здесь, сейчас, всегда
Нелепо бесплодное скорбное время,
Влачимое "до" и "после".
ИСТ КОУКЕР
I
В моем начале мой конец. В круговороте
Дома встают и рушатся, ветшают,
Сносятся и перестраиваются. Вместо них
Пустырь, или фабрика, или проселок.
Старый камень - в новый дом, старая доска
в новый костер,
Старый костер - в золе, зола - в землю,
Которая вот уже мясо, шкура, помет,
Кости скотины и человека, стебель злака и лист.
Дома живут и отживают: время строить,
Время жить и плодиться,
Время ветру стекло дребезжащее выбить
И панель расшатать, на которой полевка снует,
И лохмотья трепать гобелена с безмолвным девизом.
В моем начале мой конец. Падает никнущий свет
На пустырь, открывая глухой переулок,
Затененный ветвями - сумерки днем
Где прижмешься к ограде, когда проезжает фургон;
И глухой переулок ведет
В направленье к деревне, застывшей
В духоте перед грозой. В знойном мареве свет
Поглощается, не отраженный серым булыжником,
Спят георгины в пустынном безмолвье.
Жди появленья совы.
И на том пустыре,
Если ты подойдешь не слишком близко,
не слишком близко,