Страница 4 из 16
«– Вот так, – грозно произнес затем Рудольф, – сиди здесь и не смей вскакивать с места, иначе я тебе покажу, где раки зимуют! Не доводи меня до крайности, иначе я забуду, что ты моя сестра, и убью тебя на месте!
– Вы изверги, и ты, и Макс, и Оливетта! Вы дьяволы! Вы не знаете ни жалости, ни сострадания! У вас нет никакой совести! Я не понимаю, как у меня могут быть такие братья и такая сестра!
– Тем не менее это факт, – рассмеялся Рудольф, – остается только пожалеть, что Оливетта не мужчина. Правда, она изо всех сил старается уподобиться мужчине и достаточно энергична, чтобы вступить в состязание хотя бы с целой дюжиной мужчин».
Молчание продолжалось несколько секунд, потом Ник Картер снова услышал голос Рудольфа:
«– Вчера вечером Оливетта в шутку нарядилась в костюм Макса, и когда она приклеила еще и усы, то они стали похожи друг на друга как две капли воды. Странно, что я так мало похож на них.
– Молчи, – прервала его Наталья, – ты приводишь меня в бешенство, и я способна, глядя на тебя, проклинать собственную мать!»
Затем она вдруг проговорила совершенно изменившимся голосом:
«– Рудольф, прошу тебя, принеси мне стакан воды».
На этом кончался валик.
– Экая досада! – воскликнул сыщик. – Как жаль, что нельзя дослушать всю их беседу до конца.
– Погодите, – возразил Файрфилд с улыбкой, – Наталья сумела поставить второй валик, на котором и запечатлелось продолжение беседы.
– Вот как? – изумился Ник Картер, засмеявшись. – Теперь понимаю, почему она попросила Рудольфа принести ей воды. Ну что ж, пустите его в ход, очень интересно знать, что будет дальше.
Снова послышался голос Натальи:
«– Благодарю тебя. Где ты пропадал так долго?
– Меня задержала Оливетта, она спрашивала, о чем мы с тобой беседуем, – проворчал Рудольф, – на чем, бишь, мы остановились?
– Мы говорили об отце и о матери.
– Мать умерла при твоем рождении, больше тебе о ней знать ничего не нужно. Когда она скончалась, Максу, Оливетте и мне было всего шесть лет. А теперь я спрашиваю тебя в последний раз: сделаешь ли ты то, что мы требуем?
– Нет! Раз и навсегда повторяю, нет!
– Если так, то заявляю тебе, что тебе осталось жить один только день, понимаешь ли ты, один-единственный день!
– Твоя угроза меня не пугает. Я уже привыкла к мысли о смерти и больше не боюсь ее, – ответила Наталья, – мало того: мне, правда, тяжело умирать в столь юные годы, но я мирюсь с этой необходимостью, так как только таким образом я могу освободиться от вас. Я умру в сознании, что вы напрасно совершите убийство, так как мое богатство, которое ослепило вас и превратило вас в преступников, никогда не попадет в ваши руки.
– Жестоко ошибаешься! Оно до последнего цента перейдет к нам!
– Смотрите не промахнитесь! Конечно, если вы, в довершение всего, убьете отца и составите подложное завещание».
Послышался насмешливый хохот. Затем Рудольф ответил:
«– Черт возьми, ты умнее, чем я думал. Стало быть, ты уже догадалась? Само собою разумеется, отец будет укокошен также, как и ты. Письмо, которое вызывает его сюда, уже находится в дороге. Он получит его либо сегодня вечером, либо завтра утром, ну, а затем – впрочем, тебе не надо знать всего. Довольно тебе и того, что я уже сказал.
– Почему? Ведь я так или иначе не смогу ему передать ваших замыслов?
– Так-то оно так, хотя бы уже потому, что он увидит тебя только мертвой!
– Рудольф! Если в твоем сердце осталась хоть одна искра сострадания, то разреши мне один только еще раз увидеться с отцом… – взмолилась Наталья.
– Этому не бывать! – грубо оборвал Рудольф, – он увидит лишь твой труп, а спустя час по прибытии он тоже должен будет отправиться на тот свет!»
Рыдания несчастной девушки были прерваны стуком в дверь, и Рудольф произнес:
«– Я оставлю тебя одну на четверть часа. Если ты за это время пожелаешь покончить с собой, то ничего не имею против этого. Вон на том столе находятся морфий, синильная кислота и опий. На каждой бутылочке имеется соответствующая этикетка, можешь выбирать по собственному вкусу. Будь рассудительна и кончай с этим делом. Этим ты избавишь нас от неприятной работы убивать тебя».
Затем Ник Картер расслышал, как Рудольф с громким хохотом встал со стула, вышел и с треском захлопнул за собой дверь.
Как только он ушел, снова заговорила Наталья:
«– Ты слышал все, мститель мой. Я с нетерпением ждала момента, когда мои убийцы заявят мне о своих преступных намерениях. Рудольф, таким образом, сознался во всем, и я молю Бога, чтобы этого сознания было достаточно для предания его, Макса и Оливетты законной каре. Жизнь дивно хороша! Теперь, когда часы мои сочтены, я снова хочу жить! Отец, мой дорогой отец! Тебя они тоже убьют, заставят умереть с мыслью, что я была недостойной дочерью».
После некоторого молчания снова раздался несколько повышенный голос несчастной девушки:
«– Я должна умереть раньше моего отца! Там, на том свете, я буду ожидать его, там я встречу его, там он узнает всю правду! Там, где нет козней и коварства, я снова буду его дочерью. Слышишь ли ты меня, мститель мой? Я обречена на смерть, но я знаю, что Господь Бог снова сведет меня с отцом! Но, вот и этот валик кончился. Прощай навеки, мститель мой!»
– Теперь, собственно говоря, остается прослушать еще один только валик, так как десятый и одиннадцатый не сообщают ничего интересного, – сказал Файрфилд, переставляя опять валики фонографа, – дело в том, что после этого Наталью уже больше не оставляли одну.
– Ничего не значит, – заявил сыщик, – я все-таки хотел бы прослушать все три валика.
– Как угодно, мистер Картер, – ответил Файрфилд, – впрочем, на десятом валике действительно имеется интересное замечание. Итак, слушайте.
Он привел фонограф в движение и снова послышался голос Натальи:
«– Слава богу, они ушли из комнаты. Надеюсь, они оставят меня в покое хотя бы на некоторое время. Очевидно, они теперь будут наблюдать за мной очень зорко. Давеча они чуть не застали меня за фонографом, а этого не должно быть, так как они уничтожат валики и никогда никто не узнает о совершенном ими ужасном преступлении. Вот они опять возвращаются. Все четверо: Макс, Рудольф, Оливетта и та девушка, которую они зовут Дианой. Они не хотят говорить мне, кто она такая. Я теперь закрою фонограф, но не остановлю его».
Ник Картер расслышал шорох платка, набрасываемого на фонограф; затем он услышал, как Наталья отодвинула стул и встала.
По-видимому, перечисленные Натальей четыре лица вошли в комнату, и сыщик дальше ничего не понял, а слышал только неясный говор.
Когда Файрфилд вставил одиннадцатый валик, Ник Картер расслышал следующее:
«– Час тому назад мне удалось достать огнестрельное оружие. Рудольф находился у меня в комнате и сторожил. Должно быть, прошлую ночь он совсем не спал, так как глаза у него то и дело смыкались и он только с трудом сидел на стуле. Затем, несколько раз зевнув, он заснул. Я сейчас же вынула ключи из его кармана и вышла из комнаты. Но я не посмела сойти по лестнице в нижний этаж, так как слышала голоса в комнате рядом с передней. Да и все равно я не смогла бы выйти из дома, так как между лестницей и входной дверью приделана железная решетка. Я прокралась в одну из комнат, дверь которой была открыта. Я увидела, что в этой комнате живет Макс. Я нашла там заряженный револьвер, который и взяла с собой. Кроме того я взяла железную шкатулку, в которой, насколько мне известно, Макс хранит важные документы. Я принесла ее в свою комнату, обвязала ее веревочкой и повесила за плюшевую портьеру окна моей спальни. Это окно никогда не открывается. Там шкатулка может провисеть незамеченной целые годы. Затем я положила ключи обратно в карман Рудольфа и…»
На этом кончался валик.
– И это все? – спросил Ник Картер.
– Есть еще двенадцатый, последний валик, – ответил Файрфилд.
– Вставьте его поскорее. Откровенно говоря, эта история действует на нервы.