Страница 44 из 48
По проходу пробирался немолодой мужчина, не торопясь присматривался, где бысесть. Он мгновение постоял около монтажников, прислушался, потом пошел дальше и спросил у Курбатова: «У вас не занято?». Майор покачал головой - нет, садитесь, пожалуйста, - и подвинулся ближе к окну. Мужчина сел, упираясь руками о колени, и снова посмотрел туда, где громко переговаривались, смеялись монтажники:
- Ишь, черти, насмехаются… Слушать даже противно.
Курбатов с любопытством взглянул на соседа:
- А что вас возмущает? Может, и вправду в колхозе знающих мало.
Мужчина поднял руку и сильно стукнул по колену:
- Нет уж! Не верю… У нас в деревне, когда правление решило электричество провести, все, даже школьники, этим интересовались. Всякие там брошюры прочитали. А как же иначе? Смету ведь надо составлять, узнать, во сколько это самое электричество обойдется. Так вот всем колхозом и считали, а не то что один бухгалтер. Даже бабы у колодцев да на посиделках так «вольтами» и «амперами» сыпали, будь здоров!
Сосед помолчал. По вагону шла девушка - проводница. Войдя, она строго объявила:
- Товарищи, с левой стороны закройте окна!
Но чей-то задиристый голос ответил ей сразу:
- А мы здоровые, простуды не боимся!
В вагоне засмеялись, и со всех сторон понеслось:
- С ветерком поедем! Садись, хозяйка, рядом, тепло будет! Не бойся, не надует!
Девушка смутилась, - а ну вас! - и пробежала в другой конец вагона.
Курбатов с улыбкой посмотрел ей вслед. Вот прошла, и ничего вроде бы не сказала, а сколько веселья в вагоне! Ему тоже стало весело: ведь всё равно скоро уже конец всему делу. Ясно, конец. Курбатову захотелось, чтобы проводница снова- вошла в вагон, и она, словно повинуясь его желанию, выглянула в приоткрытую дверь. Майор крикнул: «Скоро поедем?». Они встретились глазами, проводница хотела было что-то ответить, но на перроне ударил колокол, и она лишь кивнула в сторону окна. Затем раздался свисток, вагон дернулся, мимо медленно проплыли станционное здание и - возле самого стекла - желтый свернутый флажок и красная фуражка.
- Ну вот и поехали! - сосед сказал это с видимым удовольствием и даже провел кончиком языка по губам, а потом спохватился и слегка отодвинулся, поджав под себя полу пиджака: - Мне бы не запачкать вас, я спешил очень, не переоделся.
Курбатов отвернулся от окна:
- Ничего. Далеко ли едете?
- На третьей станции сойду.
Сосед доверительно подмигнул и полез в карман за папиросами. Курбатов предложил свои.
Тот согласился:
- Ну, давайте ваши. «Беломор»? Слабоваты, да ладно. Отказаться не смею.
Они сидели теперь, как старые знакомые, и курили, стараясь не попасть дымом друг другу в лицо.
- Тракторист я. Шестой год в эмтээсе. Нынче весна-то сухая, почти сразу от выборочной к массовой пахоте перешли. Справились быстро, за десять дней, считай, отсеялись. Не то что прошлый год.
- На каком тракторе работаете?
- На «ДТ-54». Хорош! Правильную машину сделали. Вездеход, можно сказать. По грязи трудно, конечно, но куда лучше, чем на колеснике.
- А в городе что делали, когда пахота идет?
- Вырвался на день в город, к брату, позвонил ему на комбинат, а того нет, уехал с турбиной на Куйбышевскую… Ну, так и не довелось свидеться.
Курбатов молчал, попыхивая папироской, и даже не подумал о том, что «зеленую улицу» следующему эшелону с турбиной открывал тоже и он, и Морозов, и бойцы. Сосед что-то говорил ему - о глубине пахоты, о новой фильтрации горючего, о том, что своего плугаря осенью, после подъема зяби, он обязательно отправит в школу механизаторов: дельный парнишка… А Курбатов, по профессиональной привычке к анализу, пожалуй незаметно для себя самого, перешел к своим думам о деле, от которого пока не уйти, не уехать, не отдохнуть. Внезапно он подумал: «А почему я от рассказа тракториста перескочил к мыслям о Найте?». Курбатов начал возвращаться к тому случайно сказанному слову, откуда появилась другая мысль - мысль о Найте. Майор уже не слушал, что ему говорит сосед, но продолжал вежливо поддакивать, а потом неожиданно спросил:
- Так, значит, вы брату позвонили, узнали, что он уехал, и не зашли к нему домой, верно ведь?
- Чего ж заходить-то?
- Простите, - сказал Курбатов, - я о своем задумался.
Тогда, в свою очередь, его начал спрашивать тракторист:
- Вы командировочный или в гости ездили?
Пришлось сказать, что ездил к знакомому, да не застал, вот еду назад и не знаю - как найти?
- А вы в адресном столе справьтесь, - сочувственно посоветовал тот.
Курбатов мысленно усмехнулся. Нет, милый человек, этот мой знакомый в адресном столе не значится… А вслух он сказал:
- Да, очевидно, так и придется сделать.
Сказав соседу, что он не знает, как найти одного знакомого, Курбатов уже знал, как его можно найти.
4
Никто не интересовался, почему Лаврова вызывают в штаб дивизии: время было горячее, подготовка к маневрам в дивизии шла вовсю.
Лавров проверял личные дела офицеров. Едва он взялся за розыски, как его постигла первая неудача: оказалось, что в ту субботу и в воскресенье, когда был убит Ратенау, увольнялось в город шестьдесят три человека. Лавров даже подумал с грустной улыбкой: там, двенадцать лет назад, было пятеро из двадцати шести, а здесь - один из шестидесяти трех. Однако ему стало легче, когда в списке уезжавших в город он увидел фамилию Синякова; смешно было бы предполагать, что этот двадцатилетний лейтенант мог оказаться одним из тех пятерых. Тогда ему было лет девять, он бегал в школу, учил басни Крылова и мечтал попасть на фронт!
Затем он откинул еще пятерых: они ездили с экскурсией и вернулись все вместе, нигде не расставались в пути. Сам того не зная, Лавров сейчас действовал так же, как совсем еще недавно Курбатов. Что ж, метод исключения тут был единственно верным, но всё-таки, когда у Лаврова осталось на подозрении - по тем или иным мотивам - двадцать два человека, он не знал, что ему делать сейчас - радоваться или начинать всё сызнова: вдруг допущена ошибка и среди этих двадцати двух нет того, единственного… Он возвращался к отложенным личным делам. У одного офицера сын в десятом классе, - стало быть, офицер этот не оттуда. Другой кончил перед самой войной академию, - тоже отпадает. Он искал мелочи, те незаметные на первый взгляд мелочи, о которых ему говорил Курбатов. Лавров читал характеристики, всевозможные справки, даже медицинские свидетельства. Его внимание останавливалось и на благодарности майору Москвину и на том, что в сорок четвертом году Ольшанскому вырезали в городе аппендикс. Лавров опять возвращался к отложенным папкам. Те пятеро прошли тогда в город и, повидимому, остались в нем. «Будем искать тех, кто жил там, хотя враг представил, очевидно, фальшивые справки…»
Так прошло два дня, и Лавров чувствовал, что дальше уже тянуть нельзя, надо действовать более уверенно. Однако времени на то, чтобы встретиться с каждым из подозреваемых им, у него не было: он провел два занятия в ротах (а к ним надо было готовиться) и только ночью возвращался к своим раздумьям.
Он не удивился, когда его снова вызвали в штаб дивизии.
- Будете работать здесь, - сказал начальник. - Дела передадите новому заместителю.
В столовой, за обедом, Синяков спросил Лаврова:
- Тебя, кажется, перевели в штаб?
- Да, не понимаю - чего так. Не успел обжиться в батальоне, и…
- Карьера быстрей наполеоновской, - отозвался от соседнего столика Ольшанский, и снова, как при первой встрече, в его тоне Лаврову послышалось какое-то скрытое раздражение. Чего он ворчит всё время? Москвин - тот только покачал головой: будет у меня, наконец, заместитель? - но Лавров утешил его.
Он вышел из столовой вместе с Москвиным. Роты возвращались с обеда, лагерь шумел недолго, над палатками вдруг опустилась тишина - это начался послеобеденный отдых, и только где-то далеко слышался голос дневального: «Дежурный - на линию!».