Золото Хравна

Кругом алтаря стояли раскрашенные фигуры святых. Вильгельмина любила их, особенно Богородицу в короне и алом платье. Некоторые скульптуры резал Торлейв вместе с мастером Асгримом. Этим летом Вильгельмина слышала, как отец Магнус хвалил Стурле мастерство молодого резчика. Сердце Вильгельмины тогда наполнилось гордостью, что отец Магнус так говорит о Торлейве – о ее Торлейве!

Но воскресенье было вчера, а сегодня она проснулась от внезапного страха. За слюдяным окошком, за ставнями шевелилась, точно живая, морозная вьюжная ночь.

Некоторое время Вильгельмина просто сидела и слушала темноту. Чем дальше, тем явственней казалось ей, что в голос ветра вплетается иной звук: странное лопотанье, время от времени переходившее в басовитый хохот, потом – в низкий гул, от которого вздрагивали ставни и бревна. Будто и в самом деле все ётуны и тролли собрались под стенами усадьбы. И еще один звук – тот же, что был во сне, – тревожил ее: не то сиплое пение, не то завыванье. Уж не он ли причина ее дурного сна?

Буски спокойно посапывал рядом с ее кроватью, свалив лобастую голову на лапы. Пока Вильгельмина могла опустить руку и коснуться его косматой шерсти, провести ладонью по его ушам, она знала, что бояться нечего. А Буски спал себе и спал, лишь шершавые черные подушечки его больших лап подрагивали.

– Ему снится сон, – говорил в таких случаях Торлейв. – Он гонит белку.

– Или роет яму в песке, – подхватывала Вильгельмина.

– Или бежит за тобой к той отмели, где растут две ивы и где летом ты купалась и брызгала водой в него и в меня.

Нечего бояться, пока спит Буски, пока горит лампадка, пока шепчешь те несколько молитв, что первыми пришли в голову. Пока рядом отец или Торлейв.

Однако ни отца, ни Торлейва не было, а закончить молитву Вильгельмина не успела, потому что Буски, прислушавшись во сне, внезапно приподнял ухо, затем разом сел и глухо заворчал.

– Что, Буски, что ты?

Вильгельмина соскочила с кровати и босиком по холодному полу – полосатые дорожки, которыми он был застелен, не спасали от сквозняков – подбежала к окну.

Наружный ставень плотно заперт, через него ничего не разглядеть. Буски бегал по комнате, нюхал прохладный воздух, которым тянуло из щелей. Шерсть на его загривке встала дыбом. Сквозь рев и вой ветра Вильгельмина услышала, как в конюшне, примыкавшей к южной стене дома, ржет и бьет копытами Рыжая.

– Это волки? – спросила она Буски. Вместо ответа он поскреб лапой дверь, точно просил: «Выпусти меня и увидишь, как они дадут дёру».

Вильгельмина припомнила, что накануне тщательно заперла конюшню и хлев, заложила брус и замкнула скобы на тяжелый замок – связку ключей отец вручил ей еще три года назад, когда ей исполнилось четырнадцать. Она порадовалась, что сделала сама всё как надо, не стала полагаться на старого Кальва.

И все же ей было не по себе. Дней десять назад Оддню ходила в лавку за солью и вернулась из поселка сама не своя. Она не хотела признаваться, что же ее так огорчило, а на расспросы Вильгельмины отвечала:

– Не спрашивай меня, девочка! Отец твой отругал бы меня, вздумай я говорить с тобой об этом!

Любопытство Вильгельмины только еще сильнее разыгралось.

Оддню так больше ничего и не сказала, но через три дня Фрида пришла к ней с пряжей. Конечно, Вильгельмина никогда сама не стала бы подслушивать разговоры служанок. Еще чего! Но когда, проходя мимо ткацкой, она слегка замедлила шаг, до нее донесся жаркий шепот Фриды:

– Нашли в лесу, в овраге за Свалами. Правая-то рука осталась целой – знать, без оборотня тут не обошлось!..

Вильгельмина вздрогнула и поспешила прочь.

В тот же день Торлейв помогал Кальву рубить дрова. Он был сосредоточен и мрачен. Вильгельмина носила поленья в дровяной сарай. Торлейв, когда она приблизилась к нему, внезапно опустил колун и сказал:

– Знаешь, с наступлением ночи не ходи на двор.

– Почему? – удивилась она.

Он нахмурил брови.

– Говорят, в округе появились волки.

Вильгельмину смешило, когда Торлейв хмурился. Его удлиненное лицо становилось таким серьезным, между бровей пролегала глубокая складка. Заметив, что она смеется, он нахмурился еще сильнее, но улыбка уже дрогнула в углах его большого рта.

«А я посмеялась над ним, – вспоминала теперь Вильгельмина. – Сказала ему: с каких это пор Хрольф Пешеход, великий воин и викинг, боится каких-то серых?»

Меж тем Рыжая успокоилась. Буски также бросил скрести дверь, и его рычанье стихло.

«Им не пройти ни к овцам, ни к коровам, – думала Вильгельмина. – Скорее всего, они и сами поняли это и ушли. Отец велел бы мне спать, а сам взял бы самострел и пошел на двор поглядеть, что там. И почему отца нет так долго? Он обещал вернуться ко дню святого Климента[25] или хотя бы к началу поста на Ноль. Пост уж неделю как начался, а его все нет и нет. Но все равно глупое дело – бояться. Бабушка много раз говорила: страх призывает страх, никогда не бойся!.. Завтра пойду к Торлейву и всё ему расскажу», – решила Вильгельмина.

Она снова забралась в теплую нору из одеял. Представила, как Торлейв станет ее поддразнивать и шутить над ее страхами. И наконец уснула, улыбаясь в подушку.

Буски недолго поворчал на отголоски ненавистного запаха, потом со вздохом улегся на половик подле кровати и тоже уснул. Только одно ухо его – так, на всякий случай – еще долго стояло настороже.

Глава 2

Когда Вияьгельмина проснулась, было уже светло, и Кальв гремел дровами в сенях – растапливал печи. После строительства дома в Нидаросе пять лет тому назад Стурла привез мастеров и на Еловый Остров. За лето они переделали часть старого дома, пристроили к нему новое жилье и кухню, а вместо открытых очагов сложили камин и несколько печей кирпичной кладки.

За ночь спальня выстыла. Вильгельмина посидела еще немного, закутавшись в одеяло. Лучи утреннего солнца пробивались сквозь мутные слюдяные ячейки окошка – Кальв еще на рассвете выходил открыть ставни. Светлые пятна лежали на полосатом половике, на черном косматом боку Буски. Пес почуял, что хозяйка не спит, и вскочил, виляя вправо-влево султаном косматого хвоста.

Вильгельмина потянулась, щурясь на солнце. Косички за ночь расплелись, пушистые светлые пряди рассыпались по плечам. Солнце золотило волосы, ресницы и брови Вильгельмины. Теплый луч коснулся ее тонкой переносицы и веснушчатой щеки.

– Пора вставать, девочка! – Кальв постучал в дверь. – Солнце уж высоко.

– Доброе утро, Кальв! – отозвалась Вильгельмина, спустив с кровати маленькие узкие ступни. Не будь в комнате так холодно, можно было бы еще полежать. Не так много дел ждало зимой хозяйку хутора, на котором она жила с двумя старыми слугами, собакой, кошкой, лошадью, двумя коровами и пятью овцами. Кальв уже наверняка задал корму скотине, а Оддню подоила коров и приготовила завтрак – молоко, лепешки и сыр: на Еловом Острове на Йоль строго не постились, и белая еда[26] была всегда в ходу.

Ежась от холода, Вильгельмина поплескалась в небольшом деревянном корытце, что стояло на поставце вместе с кувшином воды, поближе к боку печки. Камни пока не прогрелись, но печь на ощупь была теплая, точно живая.

Вильгельмина наскоро растерлась полотенцем и стала одеваться. Сначала – полосатые, связанные Оддню чулки: одна полоска темно-коричневая, как корочка коврижки, другая бежевая, как овсяная похлебка, третья красная, как вишня. Нижнюю льняную сорочку Вильгельмина шила сама и сама вышивала по вороту, подолу и рукавам светло-голубыми подснежниками. После двух стирок нитки выцвели, и подснежники на ткани стали едва видны. Мышиного цвета шерстяная юбка от тонкой Вильгельмининой талии расходилась вниз к просторному подолу, по краю которого они с Оддню по очереди вышивали простой стебелек. Там, где прошлась игла V Оддню, стебелек тянулся ровно, а у Вильгельмины шов, как она ни старалась, уходил вкось.

25

Святой Климент Папа Римский празднуется 23 ноября.

26

Белая еда – так называли молочную пищу.