Хорнблауэр и «Отчаянный»

– Кливер- и фока-шкоты раздернуть! – вновь приказал Карджил. Его пальцы опять забарабанили.

Но он все-таки не терял головы и отдавал приказы в правильной последовательности. «Отчаянный» начал приводиться к ветру. Выбрали шкоты и брасы. В какую-то парализующую секунду судно снова заартачилось, словно намеревалось, как и в прошлый раз, воспротивиться маневру. Однако на сей раз инерция вращения была побольше, и в последние несколько секунд благоприятное сочетание ветра и волн развернуло-таки нос корабля на последние необходимые градусы. Он повернулся.

– Руль на борт! – приказал Карджил рулевому. В голосе его явно слышалось облегчение. – Фока-галс! Шкоты! Брасы!

Закончив маневр, Карджил обернулся к старшим офицерам, ожидая выговора. Хорнблауэр чувствовал, что Буш готов высказать подштурману все, что о нем думает. Буш искренне верил, что каждому пойдет на пользу жесточайшая выволочка по любому поводу, и обычно он был прав. Но Хорнблауэр внимательно следил за поведением «Отчаянного».

– Продолжайте, мистер Карджил.

Тот с облегчением отвернулся, а Буш удивленно глянул на Хорнблауэра.

– Слишком сильный дифферент на нос, – сказал Хорнблауэр. – Это мешает приводиться к ветру.

– Может быть, – с некоторым сомнением согласился Буш.

Если нос погружен глубже, чем корма, корабль будет вести себя как флюгер, упорно стараясь держаться кормой к ветру.

– Это не годится, – сказал Хорнблауэр. – Надо так изменить дифферент, чтобы корма осела минимум на шесть дюймов. Что мы можем переместить на корму?

– Ну… – начал Буш.

Перед его мысленным взором возникли внутренности «Отчаянного», до отказа набитые припасами. Подготовить корабль к плаванию было подвигом Геракла – чтобы разместить все необходимое, пришлось приложить немалую изобретательность. Казалось, по-иному разложить припасы просто невозможно, и все же…

– Может быть… – предложил Буш, и они мгновенно ушли в обсуждение.

Подошел Проуз, козырнул и доложил, что «Отчаянный» держит курс на Уэссан так круто к ветру, как только может. Вполне естественно, что при упоминании Уэссана Буш навострил уши. И вполне естественно, что Проуз немедленно включился в беседу об изменении дифферента. Чтобы дать место для ежечасного бросания лага, пришлось отойти в сторону. Ветер хлопал полами их сюртуков. Они в море, позади кошмарные дни и ночи подготовки к плаванию, позади – какое бы подобрать слово? – лихорадочные – да, пожалуй, – лихорадочные дни женитьбы. А это нормальная жизнь. Творческая жизнь – делать из «Отчаянного» живой организм, совершенствовать и корабль, и его команду.

Когда Хорнблауэр вернулся к действительности, Буш и Проуз все еще обсуждали возможные изменения дифферента.

– По обоим бортам ближе к корме есть пустые пушечные порты, – сказал он. Как нередко случалось, простое решение пришло именно тогда, когда он был занят посторонними мыслями. – Мы можем передвинуть туда две пушки с носа.

Проуз и Буш замолкли, обдумывая сказанное, а быстрый ум Хорнблауэра уже просчитывал математическую сторону проблемы. Корабельные девятифунтовки весят по двадцать шесть английских центнеров. Вместе с лафетами и ядрами, которые сложены у пушек, набирается около четырех тонн. Хорнблауэр прикинул на глаз расстояние между носом, кормой и центром плавучести – сорок футов до носа и тридцать до кормы. Нет, так дифферент будет слишком сильный даже при том, что вес «Отчаянного» около четырехсот тонн.

– Как бы рыскать не начал, – сказал Проуз. Он пришел к тому же выводу двумя минутами позже.

– Да. Мы возьмем пушки номер три. Это будет в точности что надо.

– И оставим дыру, сэр? – робко запротестовал Буш.

Дыра, конечно, получится, такая же заметная, как на месте выбитого переднего зуба. Она нарушит ровный ряд орудий, придаст судну неряшливый вид.

– Лучше у меня будет уродливое судно в целости и сохранности, – сказал Хорнблауэр, – чем красивое на мели у подветренного берега.

– Да, сэр. – Бушу пришлось проглотить это кощунство.

– После того как припасы будут израсходованы, мы сделаем все как раньше, – утешил его Хорнблауэр. – Не будете ли вы так любезны заняться этим сейчас же?

– Есть, сэр. – Буш мысленно переключился на проблему перемещения орудий по движущемуся судну. – Я сей-талями сниму их с лафетов и положу на маты.

– Совершенно верно. Я уверен, вы с этим справитесь, мистер Буш.

Никто, кроме сумасшедшего, не станет передвигать пушки на лафетах по кренящейся палубе – они могут сорваться. А вот если снять их с лафетов и положить на маты (цапфы не дадут им катиться), пушки можно без особого труда перетащить, а потом снова водрузить на лафеты. Буш уже приказал боцману мистеру Уайзу основать сей-тали.

– Надо будет изменить боевое расписание, – неосторожно произнес Хорнблауэр, – и перераспределить орудийные расчеты.

– Есть, сэр.

Привычка к субординации не позволяла Бушу явно выказать недовольство – в его ответе проскользнул лишь слабый намек на укоризну. Как первый лейтенант, он обязан помнить это сам, без напоминаний со стороны капитана. Хорнблауэр попытался загладить невольную ошибку.

– Я оставляю это на ваше усмотрение, мистер Буш. Доложите мне, когда пушки будут передвинуты.

– Есть, сэр.

Хорнблауэр пересек шканцы, направляясь в свою каюту. Карджил наблюдал за матросами, сновавшими сей-тали.

– Когда передвинут пушки, корабль будет лучше приводиться к ветру, мистер Карджил, – сказал Хорнблауэр. – Тогда у вас будет возможность показать, как вы им управляете.

– Спасибо, сэр, – ответил Карджил. Он, без сомнения, тяжело переживал недавний промах.

Хорнблауэр пошел в каюту: винтики сложной машины, какую представляет собой судно, нуждаются в смазке, и долг капитана – эту смазку обеспечить. При его приближении часовой у дверей вытянулся во фрунт. Хорнблауэр оглядел скудную обстановку каюты. С палубного бимса свисала койка. Стул, зеркальце в переборке, под ним парусиновый умывальный таз в раме. У противоположной переборки стол, под ним – рундучок с личными вещами. И все: больше ничего не поместилось. Но малый размер каюты давал и свои преимущества. В ней нет пушек – она располагается прямо на корме, – и при подготовке корабля к бою не надо будет все убирать.

И это роскошь, это большая удача. Девять дней назад – нет, уже десять – Хорнблауэр был лейтенантом на половинном жалованье, причем выплату ему приостановили после того, как в результате Амьенского мира не утвердили в звании капитан-лейтенанта. Он не знал, откуда возьмется его следующий обед. Одна ночь все переменила. Он просидел ее за картами с несколькими старшими офицерами, включая лорда Адмиралтейства, и выиграл сорок пять фунтов. Король направил в парламент обращение, в котором сообщал о решении правительства увеличить число судов до комплекта, требуемого военным положением. Хорнблауэра назначили капитан-лейтенантом и поручили готовить «Отчаянный» к плаванию. Сейчас он мог не волноваться о следующем обеде, пусть даже это будет солонина с сухарями. И – не столько в результате совпадения, сколько вследствие всего этого – он оказался помолвлен с Марией и обречен вступить в ранний брак.

В корабельной древесине отдавался стук перемещаемой пушки – Буш работал быстро. Десять дней назад Буш тоже был лейтенантом на половинном жалованье, причем с большей, чем у Хорнблауэра, выслугой. Хорнблауэр не без робости спросил Буша, не согласился бы тот стать у него первым лейтенантом – единственным лейтенантом на военном шлюпе. Удивительно и очень лестно было увидеть искреннюю радость Буша.

– Я надеялся, что вы меня пригласите, сэр, – сказал Буш. – Я не смел поверить, что вы действительно захотите взять первым лейтенантом меня.

– Никого я не хотел бы больше, – ответил Хорнблауэр.

Тут он едва не упал – «Отчаянный» накренился на нос, потом на бок, потом задрал корму, как обычно делает идущее в крутой бейдевинд судно. Сейчас корабль был с подветренной стороны острова Уайт и встретил мощные удары первых атлантических валов. Какой же он дурак! Он совсем позабыл об этом. Если в последние десять дней он и вспоминал о морской болезни, то наивно полагал, будто избавился от этой слабости за восемнадцать месяцев, проведенных на берегу. Сегодня утром он тоже не думал о морской болезни – слишком был занят. Стоило ему остаться без дела, она оказалась тут как тут. Он отвык от качки – когда судно опять накренилось, он чуть не упал. На лбу выступил холодный пот, подкатывала тошнота. Ему пришла в голову горькая шутка – недавно он поздравлял себя с тем, что знает, откуда возьмется его следующий обед, но теперь гораздо увереннее мог сказать, куда отправится предыдущий. И вот морская болезнь накатила на него.