Ипоса хочет замуж

–Добрые, какие, эти бушмены! – всплеснула руками Лера.

– Есть белее жесткие варианты, – усмехнулся Влад, – По другой версии, когда-то жил человек-огонь, голова которого светилась. Он приносил удачу на охоте, но требовал себе самый лучший кусок мяса. Люди убили его и каменными ножами отрезали ему голову. Один охотник насадил голову на палку и швырнул её вверх. Так на небе появилось солнце. Каждый день оно проходит путь с востока на запад, но не может найти на земле своё тело. За это Солнце преследует своего вечного соперника – Луну, отрезая у неё куски мяса. Когда луне удаётся вырваться, она понемногу опять обрастает мясом. Кстати, с луной бушмены связывают происхождение смерти. Луна никогда не умирает до конца, у неё остаётся спинной хребет, и она снова вырастает и возвращается к жизни. Когда-то люди также возвращались к жизни, как и луна. Но однажды ребёнок, оплакивавший свою умершую мать, не поверил луне, которая уверяла, что его мать вернётся. Разгневанная луна ударила его по лицу, разбила верхнюю губу и сказала, что отныне он будет зайцем, а люди теперь будут умирать навсегда.

– А кто хранит все эти легенды, Влад? У бушменов есть жрецы, шаманы? – Инна включила диктофон, а Михаил достал записную книжку.

– Нет. Любой миф хранит с детства каждый бушмен. У них нет шаманов и даже нет вождей. Эти люди слишком бедны, чтобы содержать нахлебников. Племенами управляют старейшины, которые избираются из числа самых достойных охотников, но никаких привилегий не имеют. Пашут, в смысле, охотятся, как все остальные.

– Вот бы нам их порядки! – вдохновился одессит Евгений, – А то наши правительства способны думать только о том, как собственные карманы набить. У бушменов, наверное, никакой коррупции нет и быть не может!

– Да уж… У бушменов совсем особое отношение к частной собственности. Они вообще не понимают, что это такое. Такой социальный инфантилизм многим из них стоил жизни. Бушмены уверены, что все то, что видят их глаза, принадлежит всем одновременно. Кто убил животное, тот его и съел. И не важно, что ты убил не антилопу, а корову какого-то фермера. Были времена, когда скотоводы (хоть белые, хоть черные, из других племен) почти открыто уничтожали бушменов. Найдут останки убитого и съеденного теленка – и тридцать бушменов застрелят.

– Жуть какая, – Инна выключила диктофон.

– Это только половина жути, – Влад вздохнул. – На бушменов, в начале двадцатого века была объявлена самая настоящая охота. И буры, и голландцы, и немцы, и англичане не гнушались никакими средствами: поджигали сухой кустарник, и он выгорал вместе с семьями бушменов. В специальных пунктах натаскивались сотни собак, притравленных на людей леса. Но самым жестоким и эффективным способом стало тотальное отравление бушменских колодцев сильнодействующими ядами. Это особенно изощренная травля, с учетом того, что вода в намибийской пустыне – величайшая драгоценность. Требуются недели и месяцы, чтобы самые

опытные старики с помощью специальной лозы и каких-то магических знаний отыскали подземный источник.

– Так ведь бушмены кочуют всегда. Зачем им колодцы?

– А это еще один социальный феномен! Колодцы они роют не для себя, а для всех. Точно так же, кстати, бушмены приучены к тому, чтобы с малолетства любой ребенок, который найдет в чистом поле любой съедобный плод, любое яйцо, или поймает ящерицу, не съел все это по-тихому, даже если никто не видит, а честно принес в племя и разделил со всеми. А запасы воды бушмены всегда носят с собой. Для этой цели они используют страусиные яйца, точнее, их скорлупу. В яйце проковыривается дырка, белок и желток съедаются, а в оболочку наливается вода.

– Уж очень хрупкая посудина, – усмехнулась Инна-младшая, покосившись на фирменную металлическую фляжку, прицепленную к поясу супруга.

– Не скажи! Если яйцо оплести особой травой и затем вымазать глиной получается очень прочная баклажка. Но мне бы не хотелось, чтобы вы идеализировали это племя. Вы потом сами во всем разберетесь, когда поживете в буше пару недель.

– Тем не менее, Влад, давай как резюме, для книги: чем тебе самому нравятся бушмены, и что ты не приемлешь?

– Школьный вопрос какой-то, – поморщился наш проводник. – Нравится мне многое. Юные бушменские красотки, например, чудо, как хороши. Нравится их взаимопонимание с дикой природой. Ну, кто бы еще смог подойти к антилопе и прямо из вымени пососать молоко? А бушмены это проделывают запросто. Это с дикими-то животными. Про домашний скот я вообще молчу…. Нравится их отточенное веками мастерство – в охоте, в изготовлении ядов и лекарств, даже в рукоделии. Видели бы вы, какие они замечательные бусы и браслеты делают из позвонков ящерок и кусочков скорлупы страусиных яиц. А не нравится?.... Знаете, есть у них дурная привычка. Если племя перекочёвывает вслед за стадами мигрирующих животных, то стариков с собой никто не берет. Это лишняя обуза. Их просто оставляют умирать в сухом и безжизненном буше, считая, что пользы от них все равно уже никакой и никому не будет.

Повисло тяжелое молчание.

Так же молча, переваривая услышанное, мы расселись по машинам и отправились к воротам заповедника. Стрелки часов приближались к цифре восемь, белесое солнце выплыло из розовой дымки и в легком мареве облаков странно двоилось, напоминая по форме ту же восьмерку. Знак бесконечности. Знак Африки. Знак странных людей буша? Хотя нет! Влад же сказал, что бушмены уникальны еще и своим странным счетом. У них есть всего две цифры – один и много. Всего два числительных. Две грани. Добро и зло. И как тесно они переплетены ….

Еще примерно тридцать километров по пустыне, и мы окажемся в самом сердце Соссувлея. Пейзаж меняется постепенно. Те каменистые красноватые нагромождения, которые мы видели у лагеря и ошибочно приняли за дюны, сменяются своими серыми сородичами, знакомыми большинству россиян по каменистым холмам Хургады и Шарм-эль-Шейха. И лишь десять минут спустя, по каменным склонам то тут, то там, начинают просыпаться водопады песочного дождя. Они струятся по камням, осыпаясь большими лужами у подножья, готовые в любой момент снова взмыть вверх и унестись к океану. Этот песок сбежал из Соссусвлея и лишь на короткий миг присел отдохнуть на каменистом утесе. Он такой же кочевник, как и бушмены….

Фотографируем горы. Хотя фото из окна автомобиля – самое последнее дело, и эти снимки, скорее всего, никогда и никому не пригодятся.

Холмы уплощаются, становятся всё ниже и ниже, почти совсем исчезают, лишь кое-где выглядывая из янтарной травы… Затем, словно в такт неуловимой мелодии пустыни, начинается обратный процесс. Вот один песчаный бугорок приподнялся над землей, вот другой, вот они активно пошли в рост, соревнуясь лишь красотой и буйством окраса: желтая дюна, красная, оранжевая в крапинку, темно-фиолетовая, серо-коричневая. …

Мы не видим с дороги, но готовы поспорить, что в этих горах уже нет ни одного крупного камешка, а сами дюны вымахали почти с десятиэтажный дом, с двадцати-, с пятидесятиэтажный… Говорят, что самая высокая дюна в мире (и она находится именно здесь) превышает триста метров!

– Миша, как думаешь, если бы на дюны посмотреть с высоты птичьего полета, они были бы похожи на песочницу, в которой какой-то огромный малыш играл в куличики?

– Инка, ты просто неисправимая фантазерка! – Михаил рассмеялся. – Сама сегодня все увидишь. Ты же слышала, что Костя договорился с пилотом. Так что полетаем!

– Я не смогу, – Инна вздохнула, – Я сама себе епитимью наложила: буду всю вторую половину дня сидеть у компа. Сколько раз давала себе слово не лениться, записывать хотя бы по две странички каждый вечер. Но вечная лень никогда не дает осуществить задуманное. Так потом и получается, что я должна вечно просить каких-нибудь Васю, Колю, Петю, Машу, а чаще тебя и Петровича, записывать имена, фиксировать обряды, отдельные слова какие-то, выражения, ритуальные сказки.

– Но у тебя же все это есть на диктофоне?

– А знаешь, Миш, я его боюсь. Честно! Включаю для подстраховки, но никогда не прослушиваю. Помнишь, я рассказывала, что наш преподаватель, профессор Шнайдеров, говорил, что журналист кончается там, где начинается диктофон, и на полном серьезе называл его «убийцей памяти и таланта».