Лейтенант Хорнблауэр

В соответствии с флотской традицией они оставляли наветренную сторону Бакленду, пока тот находился на палубе, а в этот вечер, похоже, Бакленд решил задержаться надолго. Он глубоко ушел в разговор с Хорнблауэром. Они прохаживались вдоль шканцевых каронад, восемь ярдов туда, восемь ярдов обратно; на флоте давно убедились, что, когда пространство для прогулки ограничено, разговор не должен прерываться на поворотах. Каждая пара офицеров, упершись в ограждение, поворачивала обратно. На мгновение они оказывались лицом друг к другу и продолжали разговор без малейшей паузы. Все ходили, сцепив руки за спиной – еще мичманами их начисто отучили держать руки в карманах.

Так ходили и Бакленд с Хорнблауэром. Остальные бросали на них любопытные взгляды, ибо даже в этот золотой вечер, когда солнце садилось с правого борта в эмалево-синее море, обещая великолепный закат, все знали, что под ними в каюте лежит несчастный больной, наполовину замотанный в смирительную рубашку, и Бакленд должен решить, что же с ним делать. Взад и вперед, взад и вперед ходили Бакленд с Хорнблауэром. Последний по обыкновению держался почтительно, а Бакленд, по видимости, задавал вопросы. Некоторые ответы явно были для него неожиданны: Бакленд не раз останавливался посреди поворота, глядел Хорнблауэру в лицо и, видимо, переспрашивал. Хорнблауэр, судя по всему, твердо, но с почтением стоял на своем. Солнце освещало изможденное лицо Бакленда.

Может быть, счастливая судьба надоумила Хорнблауэра искупаться под помпой – именно с этого начался разговор.

– Военный совет? – спросил Смит Буша, глядя на двух офицеров.

– Вряд ли, – ответил Буш.

Первый лейтенант не станет напрямую просить совета или даже спрашивать мнение у офицера настолько младше себя. И все же… все же это возможно, если начать малозначащий разговор о чем-то другом.

– Только не говорите мне, что они обсуждают католическую эмансипацию[3], – сказал Ломакс.

«Вполне возможно, – виновато подумал Буш, – что они обсуждают нечто иное – например, как же капитан свалился в люк». При этой мысли Буш поймал себя на том, что машинально ищет глазами Уэлларда. Тот беззаботно болтал на грота-вантах с мичманами и подштурманами. Но, может быть, Бакленд и Хорнблауэр говорят совсем о другом. Судя по их поведению, темой разговора были теории, а не факты.

– Во всяком случае, до чего-то они договорились, – сказал Смит.

Хорнблауэр отдал честь, и Бакленд повернулся, чтобы идти вниз. Несколько пар любопытных глаз устремились на оставшегося в одиночестве Хорнблауэра. Заметив эти взгляды, он шагнул к офицерам.

– Государственные дела? – Ломакс задал вопрос, который хотелось задать всем.

Хорнблауэр спокойно встретил его взгляд.

– Нет, – улыбнулся он.

– Было похоже, вы обсуждаете что-то важное, – заметил Смит.

– Смотря что подразумевать под этим словом, – ответил Хорнблауэр.

Он все еще улыбался, но улыбка не давала ни малейшего ключа к его мыслям. Настаивать дальше было бы грубо: может быть, они с Баклендом обсуждали что-нибудь личное. По их виду ни о чем нельзя было догадаться.

– Ну-ка слезьте с этих гамаков! – крикнул Хорнблауэр. Болтающие мичманы не нарушали ни одного из корабельных предписаний, но это был повод сменить разговор.

Пробили три склянки: прошло три четверти первой собачьей вахты.

– Мистер Робертс, сэр! – выкрикнул из люка часовой, охранявший огнепроводные шнуры дымовых шашек. – Позовите мистера Робертса.

Робертс обернулся.

– Кто меня зовет? – спросил он, хотя, учитывая, что капитан болен, лишь один человек на корабле мог позвать второго лейтенанта.

– Мистер Бакленд, сэр. Мистер Бакленд зовет мистера Робертса.

– Очень хорошо, – сказал Робертс, сбегая по трапу.

Остальные переглянулись. Возможно, решающий миг наступил. С другой стороны, Бакленд мог позвать Робертса по самому заурядному делу. Хорнблауэр воспользовался тем, что все отвлеклись, отошел и продолжил прогулку по наветренной стороне судна. Он ходил, подбородком почти касаясь груди, уравновешивая наклон головы сцепленными за спиной руками.

Снизу снова раздался крик, подхваченный часовым у люка.

– Мистер Клайв! Позовите мистера Клайва! Мистер Бакленд зовет мистера Клайва.

– О-хо-хо! – многозначительно произнес Ломакс, глядя на спешащего по трапу доктора.

– Что-то случилось, – сказал Карберри, штурман. Время шло, ни второй лейтенант, ни врач не возвращались. Смит, держа под мышкой подзорную трубу как символ своих временных полномочий, отдал Хорнблауэру честь, готовясь сменить его с началом второй собачьей вахты. Небо на востоке почернело, а с правого борта садящееся солнце окрасило его в великолепие алых и золотых тонов. От корабля до солнца все море сверкало золотом, постепенно переходившим в пурпур. Летучая рыбка разорвала поверхность воды и взмыла вверх, оставив на воде мимолетную борозду, словно царапину на эмали.

– Посмотрите! – воскликнул Хорнблауэр, обращаясь к Бушу.

– Летучая рыба, – безразлично ответил Буш.

– Да! А вот еще!

Хорнблауэр перегнулся через борт, чтобы разглядеть получше.

– Вы их еще насмотритесь в этом плавании, – сказал Буш.

– Я никогда их прежде не видел.

Удивительная игра выражений прошла по лицу Хорнблауэра: он надел на жгучее любопытство маску полного безразличия, как другой натягивает на руку перчатку. Как ни разнообразна была его прошлая служба, она ограничивалась европейскими морями – несколько лет опасных боевых действий вблизи французских и испанских берегов, два года на «Славе» в Ламаншском флоте. Хорнблауэр пылко стремился ко всему новому и необычному, ожидающему его в тропических водах. Однако его собеседнику все это было не в новинку, и он не выразил ни малейшего восторга при виде первой в их плавании летучей рыбки. Хорнблауэр не собирался уступать кому-либо в бесстрастности и самообладании: раз чудеса глубин не трогают Буша, они тем более не должны вызывать детского восторга у него самого, по крайней мере явного восторга. Он ветеран, а не новобранец.

Буш поднял голову и увидел, что Робертс с Клайвом поднимаются по трапу в сгущающуюся ночь. Он живо повернулся к ним. Офицеры сошлись теснее, послушать, что же те скажут.

– Ну, сэр? – спросил Ломакс.

– Он это сделал, – сказал Робертс.

– Он прочитал секретные приказы? – спросил Смит.

– Насколько я понял, да.

– Ох!

Наступила пауза, пока кто-то не задал неизбежный глупый вопрос:

– И что в них?

– Инструкции секретные, – сказал Робертс. В голосе его звучала важность – то ли он отыгрывался таким образом за неведение, то ли, став вторым по старшинству, острее ощутил свою значимость. – Если бы мистер Бакленд и доверил мне их содержимое, я все равно ничего не смог бы вам сообщить.

– Верно, – согласился Карберри.

– А как это воспринял капитан? – спросил Ломакс.

– Бедняга! – Теперь, когда все взгляды устремились на него, Клайв раздулся от важности. – Похоже, он принял нас за исчадия ада. Вы бы видели, как он сжался, когда мы вошли. Эти болезненные страхи становятся все острее.

Клайв ждал, что его попросят говорить дальше, и, хотя таковой просьбы не последовало, продолжил рассказ:

– Нам надо было найти ключи от стола. Можно было подумать, мы собираемся перерезать ему горло, так он плакал и пытался спрятаться. Все горести мира – все страхи ада – мучают этого несчастного.

– Но ключ-то вы нашли? – перебил его Ломакс.

– Нашли. И открыли стол.

– И что дальше?

– Мистер Бакленд нашел приказы. Обычный полотняный пакет с адмиралтейской печатью. Пакет был уже вскрыт.

– Естественно, – сказал Ломакс. – И что потом?

– А теперь, я полагаю, – продолжал Клайв, чувствуя общее напряжение, – он их читает.

– А мы так ничего и не знаем.

Все разочарованно замолчали.

– Господи! – воскликнул Карберри. – Мы воюем с девяносто третьего. Почти десять лет. И вы хотите знать, что вас ждет?! Сегодня Вест-Индия – завтра Галлифакс. Мы исполняем приказы. Руль под ветер – отдавай и выбирай. Может – угостят картечью, может – шампанским с захваченного флагмана. Наше дело маленькое. Мы зарабатываем свои четыре шиллинга в день, независимо от погоды.

3

Движение за предоставление католикам равных прав с англиканами. Этот вопрос оставался одним из самых животрепещущих в политической жизни Британии до начала тридцатых годов XIX века, когда Веллингтон, в то время премьер-министр, продавил закон, позволивший католикам избираться в парламент.