Страница 20 из 27
Очнувшаяся от зимнего оцепенения канцелярия готовила капитанам документы, писала инструкции, приказы. Окруженный секретарями и чиновниками, граф де Огильи раздавал сотни тысяч мораведи на приобретение продовольствия, починку снаряжения, закупку дешевых товаров для туземного населения. В Тезорариуме рисовальщики корпели над картами. Мощные стены загудели от топота сапог, запах краски смешался с запахом пота и дешевого одеколона. В тиши залов раздавались приветствия, взрывы хохота, перебранка, шумные споры. Все пришло в движение. Застучали дверцы шкафов, заскрипели петли, разбежались по глубоким норам мыши, единственные зимние почитатели географических наук. Главный смотритель не успевал встречать посетителей, пожимать руки знакомым, объяснять, почему карты не готовы к указанному сроку или наспех сделано оформление.
С каждым днем солнце выше поднималось над Лиссабоном, сильнее согревало просохшую землю. Во дворцах и на улицах появилась зеленая трава, расцвели равнины вокруг города. Набухли почки, расправились листья на деревьях. Запели птицы, голуби надули зобы, распустили крылья, заворковали под окнами.
Магеллан еженедельно заходил во дворец, ждал ответа. Король забыл о нем. Корабли уплывали из Белемской гавани, уносили в море засидевшихся в безделье мужчин. В соборе торжественно освящали знамена, благословляли дворян и оборванцев на ратные подвиги, осеняли золотым крестом, кропили святою водою. Благодать сходила на воинов христовых, отправлявшихся резать и насиловать африканских дикарей, калькуттских и малаккских мусульман. На площадях вывешивали воззвания о вербовке добровольцев в разведывательные, торговые, карательные экспедиции. Только для Магеллана не нашлось работы, а медлить было нельзя, так как никто не знал, какие каравеллы снаряжают испанцы в Кадосе и Севилье, не поплывут ли на поиски легендарного пролива?
Закончилась пора разговоров и мечтаний, теперь у Фернандо есть точная карта, подтвержденная другими источниками. Фалейра измерил протяженность Южного моря с площадью скрытых американским континентом неоткрытых земель. Дни ожиданий, бесцельно потерянные, вычеркнутые из жизни, усугубляют сомнения и раздражение. Магеллан убеждается, что монарх не хочет отправить его в экспедицию, повысить пенсию, дать следующий придворный чин.
Фернандо не останется на предпоследней ступеньке дворцовой иерархии. В любом порту он получит жалованье, равное унизительной пенсии. Капитан владеет тайной, попытается рискнуть жизнью, ибо для моряка нет ничего дороже звания адмирала и собственного имени на карте. Если Мануэл отказывается от услуг Магеллана, это не значит, будто молодой офицер не нужен соседям. Веспуччи и Кабото выбирали хозяев, почему бы Магеллану после тринадцатилетней службы не сменить сюзерена? Пора бросить пустые надежды, уехать в Севилью. Трудно решиться на это? Ничуть!
Рыцарская этика требовала добросовестного служения сеньору, вплоть до полного подавления собственных интересов во имя данного слова, о чем свидетельствуют баллады испанского и португальского эпосов времен борьбы с маврами. В ответ господин был обязан защищать интересы вассала. Если сеньор злоупотреблял своим положением, не выполнял обещаний, рыцарь имел право найти нового хозяина, хотя бы даже заклятого врага прежнего. С точки зрения рыцарской морали, Мануэл оказался плохим господином, бросившим вассала в трудную минуту, в период ранения, дал оскорбительную для офицера пенсию в размере жалования дворцового лакея. Король не пожелал возвысить Магеллана над молодыми придворными, воздать по заслугам. Следовательно, Мануэл порвал соглашение, сделал капитана свободным.
В душе человека понятие родины связано с домом и членами семьи. Фернандо не имел ни того, ни другого, ему нечего было терять. В рыцарском кодексе отсутствовало понятие родины. Идеология республиканского Рима умерла полторы тысячи лет назад, а просветители появятся через двести лет. О долге гражданина вспомнило итальянское Возрождение, но для него родина заключалась в пределах городских стен. Магеллан не переживал душевной драмы, связанной с переменой гражданства, и не был в глазах современников предателем или дезертиром. Это напишут историки XX столетия, наделившие рыцаря чувствами и представлениями человека конца второго тысячелетия.
В одно прекрасное солнечное утро или в дождливый вечер начала осени, вернувшийся из канцелярии после очередного отказа в просьбе свидания с королем, Магеллан решил последовать советам друзей, уехать в Испанию.
Биографы говорят, будто Фернандо получил на это позволение в прошлом году во время встречи с королем, но не могут объяснить, почему Мануэл позволил ему пользоваться секретным архивом и добросовестно выплачивал пособие. Ответ простой: не было разрешения, и не могло быть подобного разговора, иначе бы капитан лишился покровительства.
Начались сборы в дорогу. Фернандо распродал заморские диковинки. Он отправлялся погостить и полечиться к родственникам в Севилью. Вернуться в ближайшие месяцы не обещал, но и задерживаться не хотел. Об истинной причине поездки знал лишь Фалейра. Между ними существовала договоренность, что в случае положительного исхода переговоров с испанцами, астролог приедет в Андалусию, а пока не следовало обострять отношения с португальской администрацией. Компаньоны надеялись получить у Мануэла деньги и корабли.
20 октября 1517 года Магеллан прибыл в Севилью.
Глава Χ
В доме алькальда
Грянул полуденный гром над севильской крепостью, прокатился эхом над городом. Сизый дымок развеялся у шестифунтовой пушки. Фернандо вздрогнул, в мутных осенних водах Гвадалквивира исчезли волосы юной красавицы. «Что за наваждение?» – подумал офицер, поднял голову и зажмурился от ослепительно яркого солнца да нестерпимо чистой голубизны испанского неба. «Бе-а-трис…» – послышался шелест камешков, спешивших вдогонку убегающей волне. Перед глазами поплыли оранжевые пятна с желто-красными дугами, слились в теплом блаженном хаосе, из которого выпрыгнули два темных глаза с мягкими ресницами. Фернандо улыбнулся. Он стоял и не открывал глаз, подставив лицо белому солнцу, прожигавшему лучами веки, спалившему девичьи глаза, нагнавшему радужную рябь. Фернандо хотел сохранить лицо прелестницы, но оно таяло, ускользало. На смену пришли размытые полосы, словно дождь слизывал пылинки с неровного стекла. В памяти зазвенел насмешливый голос, капитан вспомнил романсеро, которое она читала брату:
Золотые пятна образовали шею, плечи, руки… Магеллан глубоко вздохнул, вообразил запах ткани, духов, тела… Зарылся носом в корсаж… Ему ужасно захотелось поцеловать «два граната», выступавшие из-под шелковой оборки. Видение исчезло. Возникла переливавшаяся светом холмистая равнина. Она вздымалась волнами, темнела.
Фернандо Магеллан
Стало грустно. «Зачем она прочитала это?» – подумал Фернандо и открыл глаза. На мерцающей сталью поверхности воды вспыхивали искорками отражения солнца. Ветер щекотал обиженное лицо бородатого мужчины.