Когда я тебя потеряла

– Руки члена семьи Торрингтонов. Но в мире наберется около десяти миллионов человек, которые смогут успешно руководить компанией. Ты не настолько уникальна, – высказал я свое мнение.

Молли тихо рассмеялась и пожала плечами.

– Возможно, но папа считает иначе.

– Нельзя жить, вечно руководствуясь лишь желанием потакать своему отцу.

– Пока вроде все идет хорошо.

– Разве? – произнес я.

По тому, как она нахмурилась и прищурила взгляд, я понял, что переступил черту, поэтому поднял руки вверх.

– Извини, это не мое дело.

– Если заговорил, к чему отступать? – произнесла Молли.

Официант принес наш заказ. Я посмотрел на заказанное мною свиное филе и понял, что, если я хочу его съесть, придется снять руку с перевязи, иначе его никак не разделаешь. Я начал осторожно двигать рукой, намереваясь вынуть ее из перевязи. Молли всем телом подалась вперед.

– Я могу разрезать, если ты не против?

– Нет! Спасибо, – возразил я. – Я в состоянии сам себе порезать мясо.

Я наконец высвободил руку из перевязи и аккуратно порезал мясо на куски. Глядя на девушку, я сунул руку обратно. Молли наблюдала за мной. На ее лице играла насмешливая улыбка.

– Чего смешного? – приподняв брови, спросил я.

– Эта упрямая игра в независимость довольно забавна. Это так по-мужски! Видно, что тебе больно, но ты все равно продолжаешь резать мясо вместо того, чтобы принять помощь, которая мне ничего не стоит.

– Дело в собственном достоинстве.

– А как по мне, в глупой мужской гордости и собственном эго, – тихо ответила Молли.

Отложив вилку, я пристально посмотрел на нее.

– Я обидел тебя, когда начал расспрашивать, почему ты работаешь на отца?

Молли удивила меня. Нахмурившись, она минутку помолчала и вдруг рассмеялась.

– Ну да… Учитывая, что я очень обидчива, меня обидеть нетрудно. Извини, пожалуйста. Мне не на что обижаться, особенно после того, что ты сделал сегодня. Ну, что сказать… Иногда я бываю той еще стервой. Ты на такое отношение не заслуживаешь.

Непринужденная, искренняя улыбка обезоружила меня, рассеяв создавшееся напряжение. Я мог лишь улыбнуться в ответ.

– Поскольку ты в меня не стреляла, полагаю, я как-то с этим справлюсь, – пошутил я.

Мы рассмеялись. Молли вернулась к еде.

– Есть кое-что, чего я не могу понять, – тихо сказала она.

– Только кое-что?

– Ну, много чего, но есть кое-что, особенно интересующее меня, и это кое-что ты можешь мне пояснить, – саркастично изрекла Молли. – Почему ты продолжал дружить с Деканом? Ведь мой отец обращался с тобой очень грубо.

– Да уж…

Это было еще мягко сказано. Лейт с самого первого моего появления в особняке Торрингтонов дал понять, что мне здесь не рады. Даже спустя десятилетие после того, как я в последний раз разговаривал с Лейтом, при встречах со мной на различных мероприятиях, связанных с моей профессиональной деятельностью, он, как и прежде, сверлил меня своим убийственным взглядом.

– А Дек? – продолжала Молли. – Из того, что ты сегодня рассказал, выходит, что дружить с ним было совсем не просто.

Она мне улыбалась, но в ее глазах читалась грусть.

Отложив вилку, я чуть приблизился к девушке и произнес:

– Знаешь, Молли, это как раз то, из-за чего утром я посоветовал тебе вспомнить все хорошее, что было в твоем брате. Глубоко человечная сторона его характера просто поражала. Он был одним из самых щедрых и искренних людей, с которыми я имел удовольствие общаться в своей жизни.

– Тогда расскажи мне о нем, – попросила Молли. – Я хочу сказать: он был замечательным братом, но я не уверена, что могу вспомнить что-то, из-за чего могла бы называть Дека щедрым и искренним. Как это вообще возможно, если учесть все то, что ты мне сегодня о нем рассказал? Так получается, что большую часть взрослой жизни он прожил во лжи.

До этого я не собирался раскрывать ей другие тайны Деклана, но цинизм в голосе Молли неприятно меня задел. Судя по всему, именно я заронил в ее душу такое презрение. Мне вдруг захотелось показать ей, что мои «глупая мужская гордость и собственное эго» могут, когда нужно, воспользоваться и ее помощью. Не сводя взгляда с Молли, я рассказал ей то, что никому никогда до этого не рассказывал.

– Мы познакомились во время первого семестра в универе. Я жил вместе с матерью, и дела у нее тогда шли совсем неважно. Со временем Дек побывал у нас дома. Уверен, он никогда прежде не видел, чтобы люди так жили. Мы ютились в крошечной квартирке в одном из муниципальных домов-башен в Редферне. В те времена эти дома еще были опасными и неудобными для жизни. Я видел твой дом, поэтому не горел желанием, чтобы Дек увидел, как живу я, но твой брат продолжал меня упрашивать, поэтому в конечном счете я уступил…

Воспоминание было не из приятных. Когда мой биологический отец нас бросил, это стало для мамы сильнейшим ударом. Ей понадобилось несколько лет, чтобы вновь обрести себя. В то время я пытался найти свое место в жизни – учась в универе, я работал на двух работах и опасался, что долго так не протяну.

– Дек дал тебе денег?

– Непосредственно нет, – произнес я и рассмеялся. – Меня бы этот его жест унизил, и нашей дружбе пришел бы конец. Нет, просто чуть позже на первом курсе деканша вызвала меня в свой кабинет и сообщила, что мне назначена стипендия. Так через пару недель я уже получал достаточно, чтобы до окончания обучения вести независимый образ жизни. Только гораздо позже я догадался, что «стипендия», которую я получал, шла из личного кармана твоего брата. Хотя Дек это отрицал, деканша после того, как я уже получил диплом, во всем созналась, – взяв вилку, я принялся тыкать ею мясо на тарелке, прежде чем признаться. – Не уверен, что смог бы закончить универ без этих денег. Если бы я не… Понимаешь, вокруг меня существовал совершенно иной мир, который норовил затянуть меня обратно. Будучи подростком, я вляпался в серьезные проблемы, и стервятники уже кружили надо мной. Если бы я соскользнул обратно, все бы было по-другому. Моя нынешняя жизнь была бы совершенно иной.

– Не верю, – сказала Молли хмурясь. – Двадцать минут назад ты с бесстрастным видом сообщил мне, что, пока ты строишь свою карьеру, в тебя время от времени стреляют. Разве отсутствие денег могло помешать сбыться твоей мечте?

Первой моей реакцией было втоптать эти ее слова глубоко в землю. Мысленно я хорошенько себя отчитал. Я напомнил себе, что Молли росла в такой роскоши, которая ослепляет не меньше, чем досаждает бедность. У нее явно сегодняшний день не задался, ее невежество незлобно, но оно все равно выводило меня из себя.

– Деньги, вернее их отсутствие, могут помешать людям во многом, Молли. Когда я поступил в университет, то был первым в моей семье, кому это удалось. Если бы я вылетел, то в лучшем случае мог бы рассчитывать на какую-нибудь плохонькую, неквалифицированную работенку. И тянул бы свою лямку лет пятьдесят. В худшем случае… – я пожал плечами, – ну, другие мои приятели не были образцовыми гражданами, а наши занятия не всегда соответствовали букве закона. Если бы меня хоть раз арестовали, я ни за что бы не смог так свободно перемещаться по миру, как сейчас. Только мечта об этой работе удерживала меня от того, чтобы не вляпаться в неприятности, вот только дорога оттуда в этот мир была непроторенной. Среди моих знакомых вообще не было тех, кто сделал карьеру. Господи! Половина из них нигде никогда не работали.

– Но если у тебя достаточно сильная мотивация, если ты готов снова и снова в буквальном смысле слова ставить на карту собственную жизнь ради карьеры, если ты достаточно талантлив, чтобы добиться того, чего ты добился, я не понимаю, почему ты считаешь, будто что-то могло тебя остановить, – тихо произнесла Молли.

– Большинство людей этого не понимают, но бедность сравнима с несокрушимой стеной, которая отделяет тебя от другой жизни. Когда ты стоишь в самом низу и смотришь наверх, стена кажется непреодолимой. Когда тебя научат, как строить лестницу, ты поймешь, что это всего лишь стена. Образование стало моим входным билетом наверх.