Посадник

В а с и л ь к о

Сам вижу, Глеб Мироныч, Что виноват, и, если только прежде Подумал бы, заклада б не держал. Но посуди: словенские меня Начнут корить; гончарские же на смех Меня подымут!

П о с а д н и к

Что тебе за дело?

В а с и л ь к о Как что за дело? Трусом обзовут! Стыд будет мне, бесчестье понесу я!

П о с а д н и к Ты разве трус?

В а с и л ь к о

Ты знаешь сам, что нет!

П о с а д н и к А коль не трус, о чем твоя забота? Не пред людьми - перед собой будь чист!

В а с и л ь к о Так, государь, да не легко же...

П о с а д н и к

Что? Чужие толки слышать? Своего, А не чужого бойся нареканья Чужое вздор!

В а с и л ь к о

Тебе-то благо, Глеб Миронович, так говорить! Высоко У каждого стоишь ты в мысли. Твой Велик почет. Но что бы сделал ты, Коль на тебя бы студное что-либо Взвалили люди?

П о с а д н и к

Плюнул бы на них! Вот что бы сделал. Иль уж сам себе Неведом я? Себя я, благо, знаю, Сам чту себя. Довольно мне того.

П о с а д н и ц а Ах, свет мой Глеб! Вот этим-то и нажил Ты недругов! Ни за что никому Не сделаешь уступки! Ни других, Ни самого себя, вишь, не жалеешь! А так нельзя! Живем ведь не одни, С людьми живем. Ужели ж на людей И не смотреть? Когда б ты захотел, Иной бы раз друзей себе словечком Нажить бы мог!

П о с а д н и к

Не в норове моем За дружбою гоняться. Если б я Пошел на то, чтоб людям угождать, Не стало бы меня на угожденья, Все мало б им казалося. Людей По шерсти ль гладь иль против шерсти - то же Тебе от них спасибо! Я ж хочу Не слыть, а быть. Для собственной своей Чинить хочу для совести и сам Свое себе спасибо говорить. А что болтать они про это будут, То для меня равно, как если дождь По крыше бьет!

(К Васильку.)

Поди к своим, скажи: Посадник Глеб вам запретил и думать О вылазке. А к вечеру вернись; С тобой пойдем мы вместе к воеводе, Укажет он, как удаль показать!

(Идет к двери.)

В а с и л ь к о

(топнув ногой) Хоть утопиться, право, в ту же пору!

П о с а д н и к

(услышав его, оборачивается) Топись, когда врагов от наших стен Прогоним мы,- теперь же и топиться Ты не волен! Ты Новгороду держишь Теперь ответ! Как смеешь ты иметь Хотение свое, когда я сам, Я, Глеб, себя другому подчинил, Из рук Фомы мной вырванную власть Тому вручил, кто лучше всех защиту Умеет весть? Как смеешь о стыде Ты помышлять, когда у нас свобода Шатается? Что значит честь твоя Пред новгородской честью? Двадцать лет Посадничью мою храню я честь Но если б только ей спасенье наше Я мог купить - как свят господь, я б отдал Ее сейчас! Все ныне позабудь Одну беду грозящую нам помни! А стыд тому, чья подлая душа Иное б что, чем Новгород, вмещала, Пока беда над ним не миновала!

(Уходит.)

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ДОМ БОЯРИНА ЧЕРМНОГО

Наталья прибирает горницу и ставит посуду на стол.

Н а т а л ь я. Уж эти мне гости! Не дадут и часочка с ним посидеть! Вернется усталый: чем бы отдохнуть, а тут разговоры пойдут, а там, глядишь, опять приспело время на вал идти.

Д е в у ш к а. А много ль будет гостей?

Н а т а л ь я. И сама не знаю.

Д е в у ш к а. Ты что ж не спросила?

Н а т а л ь я. До того ли мне было, как после двух суток его увидала.

К о н д р а т ь е в н а. Что ж ты, государыня, сама-то на стол ставишь? Дай, мы и без тебя соберем!

Д е в у ш к а. Кто же сегодня прислуживать будет? Челядь ведь вся брони надела, на завалы ушла, а нам с Кондратьевной в кухне быть.

Н а т а л ь я. А я разве не сумею?

Д е в у ш к а. Сама, нешто, будешь посуду носить?

Н а т а л ь я. А почему же не сама? Что я за боярыня такая?

Д е в у ш к а. Вестимо - боярыня! Не сегодня, так завтра будешь боярыней. Пора Андрею Юрьичу в закон вступить.

Н а т а л ь я. Просила я тебя не говорить мне о том. Сколько раз просила. Коли опять начнешь, ей-богу, осерчаю.

Д е в у ш к а. Ну, да! Таковская.

К о н д р а т ь е в н а. Молчи, ты, постреленок! Ей слово, а она тебе два! Пошла в кухню, смотри пирог - не пригорел бы.

Девушка уходит. Ox, ox, дитятко! Избаловала ты нас, страху-то нет к тебе, к государыне к нашей.

Н а т а л ь я. И ты туда же! Этакие вы, право.

К о н д р а т ь е в н а. По душе говорю, голубонька, по любви своей, не по одному приказу боярскому. Все мы любим тебя за милостивость твою.

Н а т а л ь я. А я-то и в глаза смотреть вам не смею. Сама ведь кружевницей в Новгород пришла, думала через год домой вернуться, да навсегда и осталась; хожу себе в золоте, а как подумаю, что и мать и отец плачут теперь по мне, так иной раз сама себе противна стану, что руки бы на себя наложила. Всех я вас хуже, а вы же меня государыней величаете.

К о н д р а т ь е в н а. Родимая ты наша! Служить-то тебе не в труд, а в радость. Уж кротче тебя и не видывали.

Н а т а л ь я. А иной раз как вспомню, что ведь это для него я своих бросила, просветлеет у меня снова на сердце и опять все кажется трын-трава!

К о н д р а т ь е в н а. Кто богу не грешен, дитятко! Господь помилует тебя за простоту за твою.

Н а т а л ь я. Вишь, как я нарядилась сегодня. Ведь это он так велит, а мне и самой совестно.

К о н д р а т ь е в н а. Уж горазда ты наряжаться, нечего сказать! Лучшие окруты по церквам пораздала. Вишь, и повязки-то новой не надела. Надень, дитятко, повязку краше будет, а я в кухню сбегаю, не то эта егоза, пожалуй, пирог просмотрит. (Уходит.)

Наталья садится к окну, задумывается и напевает песню.

Г о л о с (под окном). Подайте, Христа ради! Подайте убогому! Подайте калике перехожему, Христа ради!

Н а т а л ь я (в окно). Войди, божий человек! Вот тут направо, по крылечку! (Берет со стола хлеб и наливает кружку.)

Входит нищий. На тебе, дядюшка, присядь на лавку, отдохни себе... (Вглядывается в него.) Господи! Что это?

Н и щ и й. Узнаешь меня, Наталья?

Н а т а л ь я (бросаясь к нему). Рагуйло! Брат!

Р а г у й л о (отталкивая ее). Прочь, негодная! Разве ты сестра мне? Разве ты не отреклась от родни? Разве ты не полюбовница воеводы новгородского?

Н а т а л ь я. Брат, брат, дай в себя прийти! После кори меня - скажи скорей про отца, про мать... Живы ли они?

Р а г у й л о. Так вот где ты, бесстыдная, отыскалась! Что ж, хорошо тебе жить у боярина?

Н а т а л ь я. Ругай меня, бей меня, но скажи мне про отца, про мать! Скажи, как ты сам попал сюда?

Р а г у й л о. Как попал? На той неделе в полон твои новгородцы взяли меня; сею ночью из тюрьмы вылез, нищим нарядился, пришел на сестру свою посмотреть, на честь ее великую порадоваться.

Н а т а л ь я. Господи, если увидят тебя!

Р а г у й л о. Что ж, выдай меня своему полюбовнику.

Н а т а л ь я. Спрячься, спрячься скорей! Пойдем со мной!

Р а г у й л о. Куда?

Н а т а л ь я. Сама не знаю - на сеновал, в кладовую, в анбар!

Р а г у й л о. А потом?

Н а т а л ь я. Потом? Ты ночью из города выйдешь.

Р а г у й л о. Ай да бабий ум! Как я выйду, когда все ворота заняты?

Н а т а л ь я. Нищего, может, пропустят...

Р а г у й л о. Ай да сестрица! При Фоме еще, пожалуй, пропустили бы, а я слыхал, каков он, твой полюбовник, есть! И поставлен в воеводы за то, что не дремлет. В тюрьме, чай, спохватилися меня, ищут теперь по городу.

Н а т а л ь я. Пресвятая богородица! Как же быть нам?

Р а г у й л о. Выдумай! Найди! Ты стала теперь новгородкой, чай, знаешь свой город. Можно ли где через стену перелезть? Нет ли где выхода какого мимо сторожей?

Н а т а л ь я. Выхода? Постой - да! Есть выход! В Спасском монастыре, со двора, ход подземный.

Р а г у й л о. Куда ход?

Н а т а л ь я. За стену, в овраг какой-то...

Р а г у й л о. Что ж там? Дверь? Решетка? Как мне найти этот ход?

Н а т а л ь я. Не знаю, боже мой! Ничего не знаю, а ключ сегодня посадник принесет...

Р а г у й л о. Кому принесет?