Страница 18 из 20
Вторник
Что было, что было!
Я должна контролировать свои мысли, иначе не сумею систематично и ясно все рассказать. Ранение отца, скандал, операция, тот желтый конверт, та рыжая шантажистка, дядя Альбин, Яцек, поручик Сохновский, расследование – все крутится у меня в голове, словно в водовороте. К тому же эта сбрендившая тетка Магдалена. Бедный Роберт! Наверняка думает, что я о нем позабыла. Чувствовала я страшное искушение отослать к нему из Холдова письмо, но в последний момент удержалась. Вспомнилась мне старая мудрая пословица: ничто так не пятнает женщину, как чернила. Письмо всегда может попасть в чьи-то чужие руки, как я видела совсем недавно.
Не хватало еще, чтобы Роберт оказался на прицеле.
Но по порядку!
Прежде всего, рана отца вовсе не оказалась настолько опасной, как думали сначала.
Тот португалец (никак не запомню его фамилию) наверняка не собирался причинять отцу боль. Сам был в отчаянье и уперся, что покроет все расходы на лечение. Разумеется, отец не мог пойти на это. Поэтому португалец пожертвовал изрядно денег на какую-то благотворительность. У них там, в Португалии, нет охоты, и он, увидев кабана, стрелял по нему во все стороны, словно безумец. В результате пуля пробила отцу – к счастью – лишь мышцы над бедром. Но шесть дней пришлось мне сидеть в Холдове. Об отъезде и речи быть не могло. Мама от страха совсем голову потеряла. А тут ведь почти двадцать человек! Та еще история.
То, что я сама не свихнулась, – даже странно. До сих пор не могу прийти в себя. Тем более что, если не считать здоровья отца, все остальное только ухудшается.
На следующий день по своему приезду в Холдов я получила депешу от дяди. Он доносил мне – в осмотрительных и совершенно неясных для кого-то непосвященного словах: из Брюсселя пришла неожиданная новость. О той бабе никто там ничего не знает, кроме того, что несколько раз она останавливалась в нескольких отелях.
Точно было выяснено – она вовсе не жительница бельгийских городов. Агентство допускает, что она не является персоной, достойной доверия. Правда, они продолжат поиски, но дядя давал понять, что не ожидает оттуда никакой существенной информации.
Это меня не обрадовало. Если бы мы о той дамочке узнали нечто конкретное, можно было бы говорить с ней совершенно иначе. Вся надежда на дядю.
К тому же свалилась на меня и еще одна история. А именно: в субботу утром в Холдов прибыло двое господ. Когда я вышла к ним, то с удивлением поняла, что не знакома с ними. Они представились. Оказалось, старший из них – полковник Корчинский, а младший – ни много ни мало, его адъютант, поручик Сохновский. Поскольку я не хотела в это верить, ибо новый Сохновский совершенно не походил на предыдущего, они показали мне свои документы. И тогда-то все прояснилось.
Мучили они меня три часа. Мне пришлось подробно рассказывать, как оно было с визитом того первого (фальшивого) адъютанта, точно указать время его прихода и его внешний вид. Дело, видно, было серьезным, поскольку полковник слово в слово записывал мои показания, а поручик тщательно закрыл все двери, чтобы никто не мог нас слышать. Оказалось, в желтом конверте были ужасно важные документы. И некая соседняя держава очень хотела бы их получить.
Кстати сказать, со стыдом должна признаться, что понятия не имею, какую державу следует называть «соседней». В разговоре мужчин то и дело звучало это слово, а я стеснялась спросить. Я ведь, как жена Яцека, не могла такого не знать. Но я догадалась, что под словами «соседняя держава» следует понимать Россию.
По крайней мере в этом я почти уверена. Полковник очень интересовался, не было ли у того поручика Сохновского русского акцента. Я честно отвечала – говорил он на чистейшем польском. Оба пана упрекали меня, что я поступила легкомысленно, ведь отдала конверт, не проверив документов человека, который ко мне пришел.
Это было оскорбительно, что я и дала им понять. Как это? Сперва муж телефонирует из Парижа, говорит, явится поручик такой-то сякой-то, адъютант такого-то и сякого-то полковника за таким-то и сяким-то предметом. Потом приходит господин в мундире, даже с какими-то там орденами, к тому же вполне симпатичный и прекрасно сложённый, представляется и просит отдать тот предмет. Как же мне было поступать? Это ведь смешно – требовать какие-то бумаги или подтверждения. Ведь я не полицейский. Мне и в голову такое не могло прийти, что в этом кроется определенный обман. Да и откуда бы кому-то чужому знать, что Яцек телефонировал мне и отдавал поручения?
Полковник долго смеялся над моими доводами и пояснял, что в парижском отеле, из которого телефонировал мне Яцек, уже вчера обнаружили подслушивающую линию, благодаря которой шпионы знали о поручении и тут же приказали своим варшавским агентам раздобыть конверт.
Это ужасно. У меня даже мурашки пошли от одной мысли, что и мои разговоры с Тото или Робертом тоже могут быть кем-то подслушаны. Сразу по возвращении в Варшаву найму какого-нибудь электротехника по телефонам, чтобы раскрутил наш аппарат и проверил, нет ли там какой линии. Это ведь вполне возможно. Яцек, правда, никогда ни с кем по телефону о политических делах не говорит, но ведь шпионы могут полагать иначе.
Насколько же отвратительна эта профессия шпионов. Просто не могу понять, что они себе усмотрели в Польше? Отчего другие страны присылают к нам тех шпионов? Почему для них так интересно все, что у нас происходит? Отчего мы не занимаемся их делами и не посылаем никого, чтобы за ними подглядывать, а они нам покоя не дают? И я бы понимала еще, если бы те шпионы решали свои дела с мужчинами. Поскольку это ведь совершенно не по-джентльменски – впутывать в свои грязные аферы женщин из общества.
Полковник пообещал мне: меня вызовут, чтобы я опознала по многим фотографиям того фальшивого поручика. Этого еще не хватало, терять время на разные глупости.
Я спросила, как же стало понятно, что я отдала тот конверт. Полковник пояснил мне: в моем доме уже проведено следствие. Расспросили тетку Магдалену и слуг. Потом стал допытываться, кто таков тот старый достойный господин, который выдавал себя за посредника по продаже участков.
Тут уже меня охватила ярость. Я с трудом сдерживалась, чтобы не взорваться. Эта глупая тетка снова доставила мне проблемы. Они, похоже, готовы посадить дядю Альбина как пособника шпионов. Неслыханно, что эта баба творит! Командировка Яцека рано или поздно закончится, но после я ему поставлю условие: или он отошлет тетку в поместье, или я с ним расстаюсь. (Естественно, о настоящем расставанье я не думала ни минуты, но надо же будет его напугать.)
Я сказала тем господам, что это был настоящий посредник и что я видела его всего лишь пару раз в жизни. Тогда начали они расспрашивать, не разговаривал ли он со мной о Яцеке и его путешествии. Я уверила, что нет, но, кажется, не слишком-то их убедила и они постараются отыскать дядю Альбина. Чтобы немного уластить их, я пригласила полковника с адъютантом на обед, однако они сослались на дела и уехали.
Я долго не могла прийти в себя, а вечером пришла депеша из Варшавы – от Яцека.
Оказывается, в связи с тем глупым конвертом его отозвали и он прибыл аэропланом на несколько часов, но нынче же вечером должен улетать назад в Париж. Как видно, он был настолько поглощен делами шпионов, что даже забыл в депеше спросить о здоровье отца. Я видела, какую досаду это доставило папе.
Я была в ужасном положении, поскольку о выезде из Холдова не могло быть и речи, а тем временем у Яцека наверняка найдется достаточно свободного времени, чтобы встретиться со своей выдрой. Один Господь знает, что тут было можно предпринять.
Сразу после получения депеши я послала за ним машину и написала: состояние отца ужасно и Яцек просто обязан прибыть хотя бы на полчаса. Но к вечеру шофер вернулся ни с чем, а вернее, с письмом от Яцека, где тот писал, что никак не может вырваться из Варшавы.
Все те истории сильно вывели меня из равновесия, поэтому на ночь пришлось принять бром, хотя я знаю, как ужасно он вредит моей коже. К тому же под правым ухом у меня вылез прыщик. А эта раззява Валерия разлила лак для ногтей, и мои руки теперь выглядят ужасно. Я еще никогда не переживала настолько плохой полосы. Все против меня словно сговорились.