Страница 3 из 16
К этому же времени Терри усвоила еще одну весьма привлекательную истину: отец боится ее не меньше, чем она его. Примерно раз в год, ко дню рождения, ощутив внезапный приступ угрызений совести, Терран пытался найти точки соприкосновения с собственным ребенком, и каждый раз ретировался тем быстрее, чем больше девочка устраивала показательно-проверочных истерик. В тринадцать лет Терри умело воспользовалась слезами, чтобы заполучить собственную лошадь, даже не пони там какого-то, а доброкачественную кобылу для верховых прогулок, и в пятнадцать она уже вполне освоилась в управлении отцом. Примерно в то же время ее мать, чувствительная и романтичная особа тридцати пяти лет, решила, что достаточно сдала крови на алтарь семьи, и сбежала с заезжим купцом из далекого южного Периша.
Но по мере того, как Терри взрослела и совершенствовалась в искусстве домашнего шантажа, Терран тоже вполне успешно учился. Для начала он осознал, что в отношениях «родители-дети» торг вполне уместен, а шантаж способен быть обоюдным. Чем больших запросов достигала дочь, тем изощреннее становились «довески», которые теперь прилагались к слезам. Не надутые губки и сведенные в скорби огромные синие очи под нарочито уроненной на щеку прядью рыжих волос, а нечто куда более существенное. Например, десять уроков по правилам хорошего тона, пять – танцев и четыре, ну ладно, два – музыки в обмен на прогулку за город в компании друзей. Или вечер без скандала в салоне графини Софит Эвнар с обязательным отчетом-свидетельством сиятельной графини о безупречном поведении – за пять уроков фехтования (Терри давно подозревала о тайном сговоре между ее отцом и красавицей-графиней – ведь как иначе объяснить ее ужасающую придирчивость?). То, что дочь Ангира делать любила, сразу переходило в разряд «товара». То, что терпеть не могла – в разряд «цены». Платить приходилось исключительно тем, что девушка ненавидела всей душой, как-то: соблюдением приличий, посещением общества, манерами и тем, что составляло незыблемую основу образования каждой знатной девицы – танцами, музыкой, рисованием и прочими художествами. При стройной гибкой фигуре танцевала Терри чуть менее неуклюже, чем мостилась курица на тонкой жердочке, рисовала примерно так же, как трехлетний ребенок – быстро, внятно и информативно, пусть и безобразно; иглу в руках держала как норовящую ужалить змею. С музыкой было и так, и сяк: для собственного удовольствия она и пела, и играла, но как дело доходило до публики… Этот свой недостаток девушка скрывала чуть ли не больше всего. Весьма небезосновательно Терри опасалась, что если отец узнает про эту ее нелюбовь к публичным выступлениям, то непременно внесет их в список «для равноценного обмена», а тогда пиши пропало.
А вот любила Терри все в точности противоположное. Ей нравилось читать, и не только романы, а что-либо познавательное; причем точные науки, история и география прельщали ее куда больше философии и риторики. Она любила тренировать свое тело, любила верховые прогулки и фехтование… в общем, все то, к чему нормальная знатная девица должна питать если не отвращение, то некую неприязнь. Терран же, при всей кажущейся отстраненности и высокомерии, очень хорошо знал светские нравы и прекрасно понимал, что девушке с такими наклонностями выжить в нынешнем манерном обществе будет очень трудно.
Итак, несколько лет проб и ошибок заставили отца и дочь выработать некую формулу взаимоотношений, построенную исключительно на добровольном обмене благами. Или тем, что им равноценно.
Единственным камнем преткновения до сих пор оставалась магия. Дар у Терри был, в этом никто не сомневался, но применять его она не хотела. Обычно девушка была упорной и настойчивой в достижении собственных целей, ее не смущали ошибки, но не в этом случае. Несколько неудачных попыток отбили у нее охоту прикасаться к магии, а любые намерения отца внести занятия по чародейству в заветный «список» заканчивались категорическим и почти истеричным отказом. Терран довольно быстро отступил – магия не была тем занятием, которое необходимо девушке ее положения, а ко всему прочему он вообще не верил в магические способности Терри: дар – это еще не все, нужны немалые способности, чтобы уметь им управлять. И не столько опыт, навык и упорство лежат в их основе, а нечто куда более глубинное. Вот в это-то «глубинное» в Терри отец и не верил.
Магию дочь королевского мага не принимала, но и не отвергала. Для серьезных занятий этим искусством ей пока не хватало смелости, а развлекаться магией она считала ниже своего достоинства (примечательно: обычно молодые люди, обнаружив у себя магический дар, именно для этого самого и собирались его применять – для развлечения, и только много позже, когда назад дороги уже не было, обнаруживали, что сие занятие мало того, что опасно для жизни и здоровья, так еще требует немалых трудов, усердия, выдержки, ума и долгих лет прозябания на нищенском жаловании мага нижних ступеней. Но это к слову). Терри сомнениями на этот счет не страдала, с самого начала было ясно, что с магией ей не по пути. Ей нравилось смотреть, как чародействуют другие, но самой попробовать не тянуло. Боялась ли она очередного провала? Возможно. Однако изливать по этому поводу кому-либо душу ей и в голову не пришло. Во-первых, потому, что единственным магом в ее окружении был отец, который быстро бы нашел слабину дочери и непременно воспользовался бы ею, во-вторых… во-вторых, Терри вообще предпочитала не жаловаться никому и никогда. Это избавляло от неминуемых последствий, то есть раскаяния, что сродни головной боли после перепоя, в чем девушка непременно убеждалась, глядя на перекошенное лицо конюха Дени, славно отгулявшего очередной праздник как раз накануне.
Дочь Террана Ангира могла за себя постоять, во всяком случае, она так считала. Многолетний опыт общения с отцом научил ее мастерски скрывать свои мысли и чувства, однако при всем том «формула обмена», выработанная ими, избавляла от лжи и лицемерия. На самом деле правила игры Терри вполне устраивали. Если она чего-то желала, то знала, за какую цену может это получить. Если плата была слишком высока и неприемлема, можно было поторговаться, но чем упорнее стояла на своем дочь, тем непреклоннее становился отец. Иногда куда проще было отказаться от желания, но и это не давало повода обижаться на Террана: решение было бы ее, и только ее собственное.
Со временем, сама того не замечая, Терри стала не только более разборчива в собственных желаниях и прихотях, но и научилась соотносить их с ценой, которую требуется заплатить за их осуществление. Что ж, не так, так эдак, но Терран учил-таки свою непослушную своевольную дочь разбираться в жизни.
Но гордясь своими достижениями и признавая несомненную, хотя и не очевидную для дочери победу, Терран упустил из виду кое-что не менее существенное, чем практичность, холодный ум, трезвый расчет и целеустремленность. Точнее, не упустил, а сознательно пренебрег. Всяким там «уси-пуси» в его доме места не было, особенно после ухода жены. Он был строг, всегда собран, педантичен и придирчив, добиваясь почти армейского подчинения и точного следования правилам, раз и навсегда заведенным в доме. Каждый день его был расписан по минутам, в том числе и для Терри. Каждому занятию в его жизни были отведены строго определенные часы и места, если, разумеется, в эти планы не вмешивался король, получавший несомненный и безоговорочный приоритет во всем. Терран считался мастером в защитной магии, неплохо владел магией целительства, слыл упорным и ответственным ученым, но главное, из-за чего его имя постоянно было на слуху – он был доверенным лицом короля Веремиза, каковой чести удостаивались весьма и весьма немногие смертные.
Так что у придворного королевского мага Террана Ангира совершенно не было ни времени, ни желания любить свою дочь. Если бы строгий отец дал себе труд подумать и был предельно честен сам с собой, он признал бы, что репутация дочери, то, как ее примут в свете, волновали его куда больше, чем все остальное вместе взятое, ибо репутация дочери – есть репутация отца, а магу с плохой репутацией при королевском дворе делать нечего.