Страница 11 из 20
В мясном складе висели на крюках и лежали на полках целые туши или отдельные части коз и овец, а также разнообразная дичь, каждый день исправно доставляемая ко двору охотниками.
К мясным рядам примыкала молочная галерея, заполненная тугими белыми, желтыми, рыжими, розовыми и зеленоватыми кругами сыров, кувшинами с молоком, сливками и свежесквашенным йогуртом.
Все эти и многие-многие другие несметные богатства поставлялись во дворец, обрабатывались и приготовлялись целым сонмом специальных служащих и работников. Но безраздельной и непоколебимой властью над этим ульем обладала одна старая женщина – кухарка Ида. Не даром ее имя происходило от названия самой могучей и высокой горы на острове, в пещерах которой рождаются и умирают боги.
Ида всегда с точностью до таланта знала, сколько того или иного вида продуктов находится сейчас во дворце, сколько из них уйдет на царские склады, сколько будет отдано богам, а сколько будет съедено многочисленными обитателями в определенный период.
Но сейчас эта властительница, как и бесконечное количество вечеров до того, сидела на кухне, пила свой любимый фруктовый вар, и рассказывала сказочные истории, в которых вымысел так плотно смешивался с реальностью, что отличить одно от другого было невозможно.
В ее устах слова разбухали, как сдобное тесто, и наполнялись новыми смыслами, а самые обыкновенные истории оказывались многогранными, как медовые соты. Слушатели увязли в её сладких тягучих речах, погружаясь в неизведанные волшебные миры, очарованные и заворожённые.
У многих людей рассказы выходят дырявые, как нечиненая сеть, но, когда Ида оживляла своей речью древнее сказание или притчу, можно было почувствовать, как воздух вокруг загустевал и словно становился особой, искрящейся волшебной субстанцией. Будто бы какая-то особая магия превращала обычные слова в устах кухарки в живые, волнующие сердце истории.
Критяне знали, что у каждого из них есть свой особенный дар, ниспосланный богами, выпестованный поколениями предков и укрепляемый самой землей острова. Такой талант и источник силы они называли менос.
Менос – это истинное призвание или способность, которая проявляет себя столь ярко, что подчас превосходит обычные человеческие возможности и даже как будто спорит с законами природы. Хотя, в действительности, меносы критян скорее были тем исключением, что лишь подтверждает правила, установленные самой жизнью.
«Менос родился, человек пригодился» – любили приговаривать на Крите, ведь считалось, что именно менос шестым чувством, необъяснимым чутьем помогает, например, рудокопу найти медноносную жилу, пастуху – самое сочное пастбище, а моряку путь к родному берегу сквозь беспросветный туман.
У кухарки Иды меносом было подкреплено искусство слова. Рассказывание историй не только восхищало слушателей, но и преображало саму рассказчицу. Даже если она, проработав целый день на дворцовой кухне, уставала до тяжелого гула во всем теле и резей в ногах, то рассказав сказку, ей становилось легче, боль и усталость уходили прочь, сменяясь спокойным радостным удовлетворением. Добрые истории, таинственные легенды, поучительные басни и даже короткие поговорки оживали в ее устах, помогая жить самой Иде.
Поняв, что продолжения не будет, первой тишину на кухне довольно бесцеремонно нарушила Ариадна. Почему-то у нее заметно чаще, чем у других, получалось оказываться не в том месте и не в то время, и говорить вещи, которые людям слышать совсем не хочется.
– Знаешь, Ида, Икар говорит, что ты неправильно рассказываешь эту историю. Дидакт Нестор объяснял ему, что на самом деле это черепаха попросила орла научить ее летать, а потом разбилась. Совсем – в лепешку, на смерть, понимаешь! – Девочка красноречиво с силой шлепнула ладонью по деревянному столу, проиллюстрировав степень расплющенности несчастной черепахи. – Она так была наказана за свою дерзость и глупость. Что-то там про рожденных ползать, да?
– Ну, зачем ты, Ари? – всполошился Икар. Да, он так сказал, только, может, это совсем другая история, про совсем другую черепаху… и орла, что у нас их, мало что ли?
Старая Ида молчала. Её загоревшее лицо, испещренное сотнями черточек и бороздок, казалось, сморщилось еще больше, как вяленный инжир, а немигающий взгляд пронзительных черных глаз остановился в раздумье на лице Икара.
Прошло, должно быть, всего несколько мгновений, но юноше показалось, что он слышит, как медленно, словно смалываемые в жерновах зерна, с шорохом перетекают и меняют форму мысли старой кухарки.
– Что есть у каждой истории? – спросила Ида после многозначительной паузы, будто и не собиралась отвечать на вопрос.
– Герой, – сразу выпалила Ари.
– Ну конечно, златомечный, дерзкорешительный, меднообутый, отважный, тот, что уподобится богам в своих подвигах, а еще?
– Героиня: пышнокудрая, тонколодыжная, светлоокая, многомудрая, избранная… – предположил Икар.
– Конечно, куда же без нее, а еще?
– Есть долг, который нужно выполнить, злодей, которого нужно побороть, – продолжил Икар перечисление, – пират или там огромный спрут, или змей, или злой дух….
–Да-да, но с чего же все начинается, что есть всегда, вне зависимости от того, о ком или о чем эта история?
Озадаченные слушатели молча хмурили лбы и пытались познать нелегкую истину в этой обычной для Иды игре в вопрос-ответ.
Кухарка поворошила щипцами черно-красные угли в толстой глиняной тарелке. Она то и дело в течение вечера подливала себе и своим юным собеседникам горячего яблочно-грушевого вара с можжевеловыми ягодами, медом и специями.
Трехногий медный котелок с ароматным напитком стоял, раскорячившись, на столе, над тарелкой с тлеющими углями. Душистый пряный пар с запахом осеннего леса летал над сосудом и завивался в причудливые петли, которые, если присмотреться повнимательнее, особенно часто складывались в форме двоекружия, похожего очертаниями на современную цифру восемь.
Отхлебнув сладкого вара, Ида продолжила.
– У любой истории, несмышленыши мои, всегда есть рассказчик, и есть слушатель. В том, что история ожила: у героя появилась отвага и прекрасные кудри, а у октопуса смертоносные щупальца, виноват не только рассказчик, но и тот, для чьих ушей предназначена речь, через чью душу проходят сказанные слова.
История живет и меняется с каждым новым пересказом, с каждым новым рассказчиком и слушателем. Иногда, это можно заметить быстро, как Икар нашел отличие между нашими «Черепахой и Орлом» и «Орлом и Черепахой» учителя Нестора, у которого рот набит словами, что твой колчан стрелами, только попадают ли они в цель, одна Богиня знает… А иногда отличие кроется лишь в одном слове, в интонации, в оттенке чувства или мысли, отраженной лицом говорящего. Но и это меняет историю.
Я рассказываю вам сказки так, как знаю и понимаю их сама, а я услышала их от своей матери, та от своей, и так до самых корней Земли. Мои истории меняются, растут и стареют вместе со мной. А истории Нестора пойманы в силки – записаны на папирус, выбиты на камнях и втиснуты в глиняные таблички. Он и забыл уже, что любые истории, как ни старайся их поймать в паутину из знаков, букв и строк, находят лазейки и продолжают жить, рассказывать себя и изменяться от рассказчика к рассказчику, от слушателя к слушателю…
Ребята переглянулись, как они всегда делали, скептически выслушивая постоянные наставления или пояснения учителей, и вынося собственный вердикт сказанному. Ари с сомнением кивнула, как бы говоря: «Да, в этом есть смысл, правда я пока не поняла до конца». «Я тоже», – неуверенно кивнул в ответ Икар.
В загоне на внутреннем дворике, примыкающем к кухне, недовольно запричитали привезенные недавно из Египта красногрудые гуси, жареные яйца которых так полюбились отцу Ариадны, великодержавному царю Миносу.
Услышав шум, кухарка поднялась, шурша своими пышными юбками, цветастым колоколом окутывающими ее внушительную фигуру, и направилась к коридору, откуда начиналась огибающая весь двор галерея.