Нелюдь

- Помню ли я, Адам? Да, я каждый вечер закрываю глаза и представляю, что сделаю с ним. Эта мразь содрогался, увидев трупы тех нариков. Он еще позавидует им, Гордеев.

- Отлично! Что там у тебя за дела на завтра? Снова чай с лимоном на кухне и онлайн-мастурбация? Может, втиснешь в свое плотное расписание обнародование плотских утех господина Белозерова? И пока он будет дрожать от бессилия и прятаться от гнева своего грозного папочки и репортеров, ты придумаешь, как к нему подобраться. Убийц твоей семьи больше нет. Как и тех, кто косвенно виновен в смерти твоей сестры. Костя…ты поквитаешься с адвокатом, безжалостно слившим тебя на суде. Твоя справедливость восторжествует в полной мере.

«Сердце отбивает ритм

Воин внешне, раб внутри

Не смиряясь, но борясь,

ы идёшь, в душе смеясь».

© Оксидерика - Отступники

Наивный. После всего, что произошло. После всего, что он знает обо мне. Всего, в чем он участвовал наравне со мной, Адам продолжал лелеять надежду на нечто лучшее, чем я мог ему предложить.

- В моем расписании на завтра как раз между онлайн-мастурбацией и чаем с лимоном есть одно маааааленькое дело, друг, - Адам громко застонал и ударился затылком о стену. – Василий Забродов.

- Нет…

- Да, Адам. Козёл, солгавший на суде только потому что я пару раз начистил морду его ботанику-сыночку.

- Он не врал. Костя, он, бл**ь, не врал. Ты и был таким агрессивным, каким он рассказывал.

- Люди ошибочно полагают, что ложь – это тьма, а правда – свет. Но любую правду можно преподнести так, что она заполнит мраком всё вокруг. Из-за него…из-за той лживой суки я должен был всё еще сидеть в тюрьме! Твари, зарезавшие мою семью, должны были жить и дальше дышать, смеяться и трахаться, накачиваться наркотиками и алкоголем, а я должен был гнить сначала в психушке, а потом в тюрьме. ЗА ТО, ЧЕГО Я, МАТЬ ТВОЮ, НЕ ДЕЛАЛ!

- Ты отомстил. Ты им всем отомстил. Остался один Белозёров. Не трогай свидетелей. Ты по горло в чужой крови, Костя. Еще немного, и ты захлебнешься ею. Мирослава…она не при чём. Вообще.

- Успокойся. Нет больше Мирославы твоей, - я резко вскинул руки, предупреждая любые действия, - И, да, твоё задание отменяется.

- Что значит, отменяется. – Он резко встал и подошёл к окну, открыл его, глубоко вдыхая ночной воздух с привкусом дождя, барабанившего в окна.

- Удар нанесем только по брату ее и отцу. Ты сам говорил, что его здоровье в последнее время ухудшилось. Сделаем подарок нашей милой Принцессе.

- Ты совсем рехнулся, Джокер? Какой подарок? Убить ее отца? Думаешь, ей нужно это наследство? Ты, чёртов кретин, до сих пор не понял, какой она человек?

Всё я понимал. И куда лучше него. Я знал, какая она, уже не только по перепискам. Не только по жарким смскам в два часа ночи и трогательным сообщениям в семь утра. Я чувствовал, какая она, той ночью в отеле. Ощущал пальцами, губами, кожей своей. Чувствовал искренность ее, чувствовал любовь…чёрт ее раздери! Любовь в каждом ее выдохе и прикосновении. И она не просто давала ее. Нет. Она заражала меня ею. Воздушно-капельным, бл**ь, путем. Никакого инкубационного периода. Моментальная вспышка после первого же тактильного контакта. И я ни одного доктора не знаю, способного мне помочь выкарабкаться из этой агонии, которая охватывает внутренности, когда думаю о ней. О том, что сейчас испытывает она. Ненависть. Определенно ненависть. И это самое большее, на что я мог рассчитывать сейчас.

- Зато ты, я смотрю, уверен, что знаешь её? Насколько близко, Гордеев? Успел посочувствовать ей за эти дни? Пожалеть бедную богатую девочку, брошенную интернет-негодяем?

- С каких пор тебя это начало волновать? Когда ты решил поменять план и бросить Миру, Джокер? До того, как трахнул в номере гостиницы, даже не позволив увидеть твое лицо? Или всё же после? Как какую-то шлюху…

Не дал ему договорить, резким ударом прямо в челюсть, чтобы заткнулся. Потому что о ней нельзя так говорить. Только не о ней. Слишком чистая, чтобы ее можно было марать словами. Даже ему.

- Еще раз, тварь, ты посмеешь назвать ее так…

- И что ты сделаешь? Убьёшь меня? – Он расхохотался, откинув голову назад, из его носа текла кровь, а он ржал, как псих, вытирая ее рукой. А потом резко замолчал и начал раскачиваться с пятки на носок.

- Не убьёшь. И мы оба это знаем. Даже ради неё. А я вот тебе зад надеру, если мне опять придется видеть тень, в которую Мира превратилась из-за тебя.

- Подсел на нее, Гордеев? Слишком уж беспокоишься.

- Даже если и так, - он улыбнулся, посмотрев куда-то в окно, и тут же перевел взгляд на меня, - то какое твое дело? Ты отказался от неё. Сам.

- Ни хрена подобного. Ты завтра же увольняешься с работы. Ты сам сказал, нам достаточно того материала, который у нас имеется. Игра подходит к завершению, Гордеев.

- Плевать! Ты поигрался со своей Принцессой. А я не буду играть.

- Это иллюзия, Адам. Ты ведь знаешь, каким будет наш с тобой финал.

- Вот именно! – Он резко подался вперед к моему лицу, - Я хочу насладиться каждым мгновением той жизни, которую мне отмерил один чокнутый придурок!

Он развернулся, подхватив куртку с дивана и собираясь выйти из комнаты.

- Адам…Только попробуй приблизиться к ней ближе, чем на метр.

- И что ты сделаешь? Ты же так ратуешь за справедливость, Костя. Ты просто кинул девку, воспользовавшись ею. Кинул грязно и трусливо. Не попрощавшись. Я ее успокою. Я ей подарю то, чего ты не дашь никому и никогда!

- Только попробуй, Гордеев. И моё гребаное чувство справедливости деликатно отвернется, пока я из тебя кишки доставать буду. Она моя.

- Ты весьма оригинально дал ей это понять при последней встрече. – Он усмехнулся и понизил голос, - Любовь это не про тебя. Не придумывай себе того, чего нет. Смерть, боль, месть, ярость…Это то, чем ты живешь. Ты дышишь только благодаря им. Если бы не эти «ферменты» ты бы сдох еще там, в гребаной психушке. И тебе никогда не разбавить свой «кислород» долбаной любовью. Такие, как ты, не умеют любить.

- А ты умеешь, Гордеев?

Он вдруг рассмеялся и резко смолк.

- Умел. До тебя я многое умел, Кость. – Распахнул дверь и остановился на пороге, не оборачиваясь. – Но я еще помню, каково это – уметь кого-то любить.

Он ушел, будто растворившись в темноте комнаты, а я уткнулся в собственные ладони, думая над его словами. Возможно, он был прав. Но мне было насрать на его слова. На его чувства сейчас. Если даже она и будет с кем-то другим, то только не с ним. Чёрта с два я буду смотреть, как он трогает мою женщину. Ревность дикой кошкой вонзилась когтями в районе груди, распоров мясо вплоть до сердца. Дышать стало тяжело, и я склонился к столу, судорожно вдыхая открытым ртом воздух, хотя мне казалось, что это яд высшей концентрации, слишком резкий, парализующий. Когда нет возможности двигаться, ты всё чувствуешь, но не можешь даже пошевелиться. Рука дернулась к смартфону, но я удержался, сжав ее в кулаке.

Развернул к себе ноутбук и открыл папку с файлами. Сто двадцать восемь фотографий. Обычно мне хватало десяти. С ней всё больше. Всё куда серьезнее и больнее. Откинуться на спинку кресла и пролистывать одну за другой её изображения, останавливаясь дольше на тех, где она улыбалась. Правда, одними губами. Закрыть глаза, вспоминая ее рваное дыхание и участившееся сердцебиение. Дьявол, я мог заложить собственную голову, что тогда она улыбалась мне искренне. А я так и не увидел ее улыбки.