Страница 48 из 63
Мы проходим через кухню. Ванную. Вот еще спальня.
Я слышу крики и какой-то грохот. Юта высоко и пронзительно лает, начиная скрести лапами кучу разбитых кирпичей и досок, наваленных друг на друга. Я зову Билла, и он пробирается ко мне. Дверь прочно заблокирована. Куски крыши, шлакоблоки. Руками здесь не справиться.
— Найду Эрла с бульдозером, — говорю я.
Билл просто кивает, потом берет в каждую руку по шлакоблоку и бросает в сторону. Он кряхтит — и это единственное, что я от него слышу с тех пор, как мы начали работать вместе. Выбегаю наружу и вижу Эрла и его бульдозер — они работают чуть дальше по улице, разбирая завал на том месте, где раньше стояли два дома.
— Эрл! Нам тут нужна помощь! — кричу я.
Он лишь машет рукой, заканчивает свое дело, потом разворачивается, и тяжелый бульдозер с грохотом ползет ко мне. Останавливается рядом, и я запрыгиваю на подножку.
— У нас там заваленный вход в подвал. Большой кусок крыши. Нам надо его сдвинуть, чтобы очистить путь вниз. Я слышал там голоса.
Эрл большим пальцем показывает мне на сиденье позади себя.
— Возьми эту цепь и закрепи на обломке, который надо сдвинуть. Только хорошенько закрепи.
— Понял.
Я хватаю цепь — она длинная и чертовски тяжелая, с крюком на конце. Обмотав цепью большой обломок, я пристегиваю крюк и закрепляю другой конец цепи на бульдозере.
Кричу Биллу, чтобы отошел прочь, и даю Эрлу добро. Машина громко сигналит, отъезжая назад, и мотор ревет, когда Эрл включает лебедку. По обломку крыши ползут трещины, он трясется и сыплет пылью, а потом, когда Эрл дает газу, все-таки падает. Теперь, когда пройти в дом стало возможно, я отцепляю крюк, сматываю цепь и возвращаю ее на место позади сиденья Эрла.
К этому времени Билл тяжело дышит, а груда шлакоблоков почти разобрана. Я помогаю ему, и вот уже дверь можно попробовать открыть. Резкий рывок, и она приоткрывается, но все же не дает нам пройти. Билл нетерпеливо срывает ее с петель и отбрасывает в сторону.
Мы кричим, снизу отзываются испуганные голоса, в них звучит настоящий ужас. Юта лает, как сумасшедшая.
— Ну, все, девочка, мы их нашли. Умница, умница, Юта, — я глажу ее по голове и командую «сидеть».
Она тут же затихает и усаживается, наблюдая за нами.
Я достаю карманный фонарик и свечу им вниз, в темноту подвала. Луч пляшет на воде, и вдруг освещает лица: женщина, мужчина и двое детей не старше десяти-двенадцати лет, девочка и мальчик. Стоя на цыпочках и вцепившись в потолочные балки, они ждали в темноте, а подвал без остановки заливало водой из лопнувшей трубы.
— Боже, — выдыхаю я и кричу им. — Плывите сюда! Мы вытащим вас!
Они плывут, я хватаю кого-то за руку и со всей силы тяну. Это мать, она икает и всхлипывает, мертвой хваткой прижав к себе дочь. Сначала она подает мне девочку, помогая себе оставаться на плаву, пока не нащупывает ступеньку в этой холодной темной воде. Я хватаю ребенка за плечи и вытягиваю наверх. Билл принимает девочку и ставит на ноги. Эрл, видимо, понял, что мы нашли выживших — и вот уже кто-то обнимает девочку, укутывает ее в полотенце и начинает говорить что-то успокаивающее. Я вытаскиваю мать, потом отца и сына.
Когда все четверо собираются в кузове пикапа, на них накатывает облегчение. Они дрожат, жмутся друг к другу, всхлипывают и обнимаются. Пикап сигналит фарами, после чего съезжает с тротуара на дорогу и мчится к штабу.
Мы с Биллом с трудом пробираемся к следующему дому, когда двухтонный, выкрашенный в камуфляжные цвета грузовик, забитый парнями из национальной гвардии, с шумом останавливается рядом. Решетка кузова открывается, и совсем юные гвардейцы спрыгивают на землю и рассредоточиваются. Мужчина средних лет вылезает из салона, видит меня и Билла и салютует нам.
— Лейтенант Брайан Марксон, — говорит он, сверля взглядом сидящую у моих ног Юту. — Национальная гвардия. Вы, ребята, часть спасательной команды?
Мы с Биллом обмениваемся взглядами. Ни хрена подобного, братишка. Мы оба грязные, уставшие, в рабочих перчатках, с налобными фонарями и в масках — несколько часов назад кто-то дал нам хирургические маски, и я снял бандану. Так кем же мы можем быть?
Мы не отвечаем. Мы чертовски устали.
Лейтенант не обращает внимания на наше нежелание доложить обстановку, или что там положено делать.
— Мы берем ситуацию под контроль. Вы выглядите измотанными. Возьмите перерыв и поешьте, тут есть палатки с едой.
Да, я знаю, я же сам помогал их устанавливать. Правда, тогда еще было светло и жизнь не казалась полнейшим дерьмом.
— А куда идти? — спрашиваю я. — Я не местный, устал и не особо что-то помню.
Билл толкает меня локтем, крякает и показывает вверх — фонари у палаточного лагеря светят ярко, их видно даже отсюда.
— О, точно, — я пытаюсь засмеяться, но тут нет ничего смешного. При первой же попытке сделать шаг спотыкаюсь и едва не падаю.
Крепкая рука Билла поддерживает меня за локоть и помогает устоять.
— Спасибо, — бормочу я.
Получаю еще одно кряканье в ответ. Серьезно, этот парень возвел молчаливость на новый уровень — не проронил ни словечка за почти уже шесть часов. Но он трудяга, работает без устали и очень силен. Парень, которого отлично иметь в команде, когда случается что-то подобное. Или в ситуациях, когда разговоры ни к чему.
Мы недалеко от штаба. Где-то километра два. Но, идя туда, я ощущаю себя так, словно бегу марафон. Каждый шаг требует концентрации и сосредоточенности, и, кажется, расстояние между нами и лагерем вообще не сокращается. Даже Билл выглядит истощенным, его тяжелые большие ноги еще сильнее топают по асфальту.
Мы проходим между двумя разрушенными домами. Их уже обыскали, ну, или мы думаем, что обыскали.
Билл вдруг останавливается и вытягивает свою огромную руку в сторону, преграждая мне путь. Подносит палец к губам, вздергивает голову и слушает. Тишины не получается. Рычит и сигналит вдалеке бульдозер, кто-то кричит, скрипят и падают обломки. Но я тоже это слышу. Почти неуловимый звук — как мяуканье котенка. Маленькая ребенок, наверное, где-то под завалом.
Несмотря на нашу смертельную усталость, мы замираем, пытаясь определить, откуда идет звук.
— Эй? — зову я. — Мы тебя слышим. Где ты?
Мяуканье становится громче, но слов нет. Просто громкое хныканье. Сердце щемит. Юта просто заходится лаем, тем самым — высоким и пронзительным — которым она обычно хочет что-то сказать. Она несется к куче обломков, к развалинам какой-то пристройки — это был сарай или хлев. Жесть, дерево и битый кирпич — все навалено друг на друга. Звук доносится из глубины кучи. Билл, откуда-то взяв силы, бросается к этой куче и начинает отбрасывать кирпичи и бревна в сторону, словно горсти конфетти. Юта лает, как сумасшедшая. Я спешу на помощь Биллу, и вскоре верхушка кучи осыпается, открывая некое подобие норы. Плач теперь громче. Я поворачиваю налобный фонарь, чтобы он светил в отверстие.
Выглядит внушительно — завал где-то шесть или десять метров в поперечнике и высотой около двух с половиной или трех метров. Я стою наверху, глядя вниз. Светодиодный луч скользит по маленькой ножке. Я вижу клочок синей ткани и резиновую туфельку — такие носят маленькие девочки уже не один десяток лет.
— Эй, милая, — зову я, стараясь, чтобы голос звучал ласково. Нежность и забота — не самые сильные мои стороны. — Я сейчас спущусь к тебе, хорошо?
В ответ раздается гулкий мучительный кашель. Я надеваю маску, чтобы не вдыхать клубящуюся пыль, и осматриваю отверстие. Обломки создали приличных размеров карман — как раз достаточно места для маленького тельца. Я не помещусь, но мне надо найти способ туда пробраться. Я расчищаю край пролома, убираю прочь остроконечные деревяшки, шлакоблоки, обломки черепицы, и осторожно опускаюсь. Ноги касаются чего-то относительно твердого, и я медленно перемещаю вес тела на них, как только убеждаюсь, что куча не осыплется и не провалится подо мной. Мне приходится двигаться на четвереньках, потому что пространство совсем тесное — не более полутора метров высотой и метра длиной. Настоящее чудо, что девочка здесь уцелела.