Страница 22 из 63
Попробуем еще раз... какого черта?
Я смотрю, как он приближается к входной двери.
Боже, какой красавец.
Вид у него растрепанный и дикий. Но тем не менее выглядит прилично. Крепкий, мускулистый. И его глаза — яркие, сине-зеленые, как самое глубокое море.
Он стучит в мою дверь, и мне требуется несколько секунд, чтобы понять — да, надо подойти и открыть.
Я иду ко входу и открываю вторую дверь, оставляя первую — прозрачную — пока закрытой.
— Что ты здесь делаешь? — требовательно спрашиваю я.
Его глаза округляются, и взгляд медленно — намеренно медленно — проходится по моему телу. На меня еще никогда так не смотрели. Словно я — самая вкусная еда в мире, а он безумно голоден. Он не просто смотрит на меня, не просто разглядывает.
Он изучает взглядом каждый сантиметр моего тела, от пальцев ног до макушки, вверх и вниз. Дважды.
Пялится на меня так, будто никогда не видел ничего подобного. Его грудь поднимается и опадает, а пальцы сжимаются в кулаки. Глаза прищуриваются. Ноздри раздуваются. Клянусь, я даже вижу, как натягиваются его джинсы в паху.
Да, я тоже его разглядываю.
Но его взгляд, скользящий по мне... опьяняет. Загадочный, но в то же время дикий, горячий и какой-то хищный.
И только тут я осознаю, во что одета.
Или... не одета.
На мне футболка и… все. И под футболкой я не подразумеваю большую старую майку Олли с надписью «Университет Лос-Анджелеса». Это одна из моих футболок — старая и теперь уже не совсем подходящая мне по размеру. Я не ношу ее, только сплю в ней.
Она едва прикрывает задницу и сильно обтягивает грудь.
На мне нет бюстгальтера. Нет трусиков.
Только футболка.
Я не помню, как раздевалась, не помню, чтобы надевала эту футболку. Помню только, как смотрела по телевизору «Правила Вандерпамп», откупоривая вторую бутылку вина. (Прим.: «Правила Вандерпамп» — американский реалити-сериал). Понятно, что как-то потом я сняла одежду и натянула на себя эту нелепую футболку.
Хотя в ней нет ничего нелепого. Это моя вторая любимая футболка для сна после футболки Олли с надписью «Университет Лос-Анджелеса». Она удобная. И нет ничего странного в том, что я хожу голая в собственном доме. Соседей у меня нет, как нет и, думаю, не будет желающих заглянуть в гости, а значит, не имеет смысла беспокоиться о приличиях.
И вот я стою здесь — голая, полусонная— и таращусь на самого привлекательного мужчину, которого когда-либо видела в своей жизни. Понятное дело, у меня мало что прикрыто. Можно считать, что и груди мои тоже голые, потому что эта футболка стирана-перестирана столько раз, что стала почти прозрачной. Осознавая, что он видит все это, я чувствую, как соски встают и становятся тверже. Вижу, как его взгляд перемещается к ним.
И, да, выпуклость под молнией его джинсов увеличивается.
Я чувствую румянец на щеках.
— Трахните меня семеро, — бормочу я себе под нос.
— Всегда пожалуйста, — рокочет он и, клянусь Богом, кладет руку на ручку двери.
Что? Нет. Не делай этого.
Меня словно парализовало, я не могу двигаться. Он открывает прозрачную дверь, шагает через порог — и вот он уже передо мной. Нет, надо мной. Возвышается, словно башня. Я сама невысокая — метр шестьдесят, когда босиком. И этот парень со своим огромным ростом действительно возвышается надо мной. Он смотрит на меня, в очередной раз обводя мое тело своими лазурными глазами, как будто не в силах оторвать от меня взгляда.
Я и сама не могу перестать смотреть. Выпуклость в его джинсах просто огромная.
Но вот столбняк проходит, и я поднимаю взгляд. Тяну вниз подол футболки, чтобы прикрыть причинное место, но этим самым еще сильнее натягиваю ткань на груди. Кажется, тут без вариантов.
— Ты должен уйти, — говорю я.
— Не стоит в таком виде открывать дверь.
— Это непроизвольно. Я только проснулась, — не понимаю, что со мной. Мне следует выгнать его, а не вести разговоры. — И у меня похмелье.
— На дворе полдень, а ты только проснулась? — он улыбается. — Видимо, адское похмелье.
— На дворе... погоди, полдень?
— Да, — он проверяет часы на запястье — дорогие, водонепроницаемые. —Двенадцать тридцать четыре.
— Черт! — я забываю о нем, о футболке и о том, что я голая. — Я опаздываю на работу!
Мне нужно было быть на работе в одиннадцать. Я разворачиваюсь и, забежав в спальню, вытаскиваю из недр сумки свой мобильный.
Сдох.
Где, черт возьми, зарядное устройство? Моя комната — полная катастрофа, потому что я не самая аккуратная девушка в мире. Везде разбросана одежда: полдюжины медицинских штанов на полу, еще больше в корзине для белья, бюстгальтеры на дверных ручках и на полу вперемешку с трусами и полотенцами.
Я нигде не могу найти зарядное устройство.
— Черт!
— Что-то не так? — его глубокий голос звучит где-то за моей спиной.
Я сижу на полу возле прикроватной тумбочки и выискиваю в куче одежды и старых газет зарядное устройство.
— Да, все не так. Я должна была быть на работе полтора часа назад.
Наконец-то я нахожу зарядку в самом углу. Подключаю телефон, но он старый, и ему нужно немного зарядиться, чтобы включиться.
— И мой телефон сел.
— По крайней мере, у тебя есть твой грузовик.
Я смотрю на него. Он стоит в дверях моей спальни. Одет в тонкую черную футболку с V-образным вырезом, обтягивающую торс и бицепсы. Край футболки чуть задрался, и мне виден плоский живот с дорожкой светлых волос, уходящих под пояс джинсов.
— Мой грузовик? — я вспоминаю, с чего все началось. — Как ты пригнал его сюда?
— Я его отбуксировал, починил, а потом пригнал.
— Погоди, — я встаю и тут же вспоминаю, что голая, поэтому снова сажусь, прикрывая колени валяющейся одеждой. — Что ты делаешь в моем доме? Что ты делаешь в моей спальне? Знаешь, что? Не отвечай, лучше просто уйди.
— Ты можешь позвонить на работу с моего телефона.
Он лезет в карман, вынимает изящный смартфон и протягивает его мне.
Абсолютно невозмутимо. Как он все это время может сохранять такое спокойствие?
— Перестань быть таким милым, — я поднимаюсь с пола, прижимая к себе одежду, чтобы оградить себя от его взгляда и скрыть доказательства того, что я искренне и серьезно возбуждена. — Это пугает.
— С каких это пор?
— Никто не бывает милым без причины, — говорю я, набирая номер офиса.
— У меня есть причина, — он наклоняется с широкой улыбкой, бицепсы бугрятся под футболкой.
— Да? — на линии гудки, гудки, гудки. — И какая же?
— Причина такая, что мне не нужна причина.
— Глупость какая-то. Попробуй еще раз.
— Ладно, — он разглаживает бороду длинными, сильными пальцами. — Ладно... ладно, как насчет такой причины: ты очень сексуальная штучка, и я так мил с тобой, потому что мне просто понравились твои большие сочные сиськи.
На мгновение я лишаюсь дара речи.
— Господи, ну ты и свинья.
Он пожимает плечами.
— Ты сама спросила.
— Они не такие уж и большие, — я скрещиваю руки на груди, не то чтобы застеснявшись... хорошо, да, я стесняюсь.
— Достаточно большие, насколько я могу судить, а повидал я достаточно.
Я смотрю на него и разочарованно вздыхаю — трубку на том конце не берут.
— Мы можем перестать говорить о моих сиськах? — и ровно в этот самый момент трубку все-таки поднимают. Черт, конец фразы наверняка успели услышать.
— Э, здравствуйте? — растерянно отвечает Линдси.
— О, Боже, Линдси, привет, это Найл.
— Найл! Ты в порядке? Мы все беспокоились о тебе.
— Да, я... Я в порядке. Мой грузовик вчера вечером сломался, и я проспала. Прости, Линдси. Я буду у вас, как только смогу. Где-то через полчаса.
Линдси говорит с кем-то, слышно плохо.
— Ну, вообще-то здесь доктор Бердсли, и он говорит, что все нормально. Возьми выходной.
— О, нет, я не могу.
Слышно, как трубку передают из рук в руки, а потом меня оглушает техасский говор доктора Бердсли.