Страница 27 из 28
Полисемия и внутрисловная омонимия, актуализированные контекстом, убеждают в том, что «установка на создание нового слова включает в себя осознание омонимических отношений» (Габинская 1981: 117).
В русском языке проявляется отчетливая тенденция к развитию отглагольными существительными вторичных предметных значений. В. П. Казаков отмечает отсутствие резких границ между первичным абстрактным и вторичным конкретным значениями существительных, а также различную степень их опредмечивания (Казаков 1984: 26–30). Поэтический контекст Цветаевой постоянно удерживает сознание читателя на пограничных областях и перемещает в них явления, в современном языке от границ уже далекие.
В данном случае ступени контекстуального словообразования, возвращающие предметным существительным их генетическую глагольность, моделируют центральный образ поэмы – лестницу; полисемия и омонимия существительных вносят также идею дисгармонии, соответствующую представлению о хаотичной многомерности жизненного устройства. Пример из поэмы «Лестница» вполне ясно показывает, что граница между окказиональным и узуальным намеренно устраняется Цветаевой. Если в данном случае это происходит на сравнительно большом отрезке текста, то в поэме «Переулочки» аналогичное явление можно наблюдать на узком пространстве четырехчленного сочетания:
Элементы этого сочетания одновременно и окказиональны, и узуальны (кроме чисто окказионального слепь): часть ‘кусок’ и ‘то, что частит’; рябь ‘волнение на воде’ и ‘то, что рябит (в глазах)’; резь ‘ режущая боль (в глазах)’ и ‘то, что отрезано’. Удвоение значений происходит благодаря соседним словам, каждое из которых проявляет разные семантические потенции (см. анализ контекста: Фарыно 1985: 267–269; Зубова 1989-а: 107).
3. Новое и старое
Реставрация потенциальных свойств языка в поэзии нередко приводит к реставрации слов, утраченных языком, к совпадению окказиональных слов с диалектными, профессиональными, а также к совпадению авторских окказионализмов разных писателей (Винокур 1943: 15; Александрова 1969: 199)[41]. В высказывании Цветаевой о словотворчестве как хождении по следу слуха народного и природного эта мысль выражена вполне ясно.
Наибольшей склонностью к реставрации обладают имена существительные женского и мужского рода типа синь, стук.
Уже сами термины, используемые в теории словообразования, выявляют противоречие между первичным и вторичным, т. е. старым и новым в природе таких существительных. Эти слова производны, так как они произведены от прилагательных и глаголов, и в то же время непроизводны, так как не содержат материально выраженных аффиксов[42]. Кроме того, вопрос о том, произведено слово синь от слова синий или, напротив, синий от синь, очень напоминает вопрос о первичности яйца или курицы. Лингвистика пытается решить эту проблему различением диахронического и синхронического подхода к словообразованию, но в поэзии оппозиция синхронии и диахронии нередко нейтрализуется.
Новообразования с нулевой аффиксацией актуализируют основу слова, часто состоящую из одного корня. Тем самым осуществляется этимологическая регенерация: производная основа окказионализма совпадает с непроизводной основой этимона; противоположности совмещаются, и новообразование в этой ситуации максимально актуализирует первичность корневой основы. Поэт возвращает к первичной форме слово, которое уже прошло стадии деривации (словообразования) и реализовало словообразовательные потенции. При этом реставрированная первичная форма, совпадающая со словом-этимоном по звучанию, не тождественна ему по смыслу: на этапе обратного словообразования она оказывается обогащенной значениями имеющихся в языке однокоренных слов. Такое обогащение окказионализма-основы смыслом родственных слов хорошо видно на примерах со словообразовательной полимотивацией авторского слова.
Существительные женского рода с нулевым окончанием могут быть образованы от разных частей речи. Возможность разной мотивации позволяет видеть производность слова круть и от прилагательного крутой (в поэме «На красном коне» речь идет о скачке по горам: по хребтам наклонным), и от глагола крутить (В полях – метель). Исторически слова крутой и крутить – однокоренные. В словаре В. Даля приводится слово круть в значении ‘обрыв, утес, скала’ (Даль-II: 203). В данном случае полимотивация приводит не столько к современной полисемии, сколько к исконной синкретичности слова, аргументированной образным содержанием контекста. Психология современного восприятия новообразований в этих примерах опирается на знание и других однокоренных слов – круча, крутизна. То, что в исконном (может быть, праславянском) слове существовало только как потенция будущего развития, предстает итогом развития. Новое смыкается со старым не только на поверхностном уровне как факт совпадения, но и как факт, вскрывающий многомерность слова в языке поэзии, а также объясняющий словообразовательное значение собирательности, присущее подобным существительным в общеупотребительном языке. Собирательность может пониматься не только как совокупность однородных явлений действительности, но и как более широкая совокупность явлений, обозначенных однокоренными словами.
Расмотрим градационный ряд, состоящий из окказионализмов, образованных безаффиксным способом и объединенных в четырехчленное сочетание в поэме «Переулочки». По сюжету поэмы героиня-колдунья, отождествляемая с лирическим «я» Марины Цветаевой, заманивает героя в свой чертог, откуда начинается восхождение от земли «в лазорь», к «седьмым небесам» – в сферу духа. Чертог героини отделен от внешнего мира занавесом:
Четырехчленное сочетание субстантивов, составленное из чистых непроизводных основ, вмещающих в себя все потенциальные смыслы их возможных дериватов, актуализирует словообразовательную структуру слова отрез; эта актуализация поддерживается однокоренной рифмой резь, выделяющей значение корня: отрез в данном контексте – не только кусок ткани, но и то, что отрезает один мир от другого (Фарыно 1985: 267–268). Четырехчленное сочетание развивает мотив отрезанности, при этом наблюдаются типичные для Цветаевой синкретизм и перетекание одного слова в другое. В данном случае это обнаруживается на семантическом уровне: соседние слова четырехчлена синонимичны, но контакт каждого слова с предыдущим и последующим выявляет разные значения этого слова. Так, часть в этом контексте предстает в значении ‘доля целого’, синонимизируясь со словом отрез, и в значении, производном от глагола частить, синонимизируясь со словом рябь ‘легкое колебание, колыхание водной поверхности, а также мелкие волны от этого колебания; зыбь’ (MAC). Образ тонкого волнующегося занавеса как метафора реки в контексте поэмы скрепляет узуальное значение слова часть с окказиональным. В свою очередь, слово рябь, актуализируя словообразовательную модель в ряду подобных, приобретает свойство окказионализма, образованного от глагола рябить (в глазах), и это свойство синонимизирует слово рябь с соседним слепь, которое через синонимию сочетаний слепить глаза и резать глаза естественным образом синонимизируется со словом резь. Так ряд замыкается завершающим членом, однокоренным с исходным, но семантически обогащенным. Морфемная непроизводность завершающего члена оборачивается его сложной семантической производностью от всех предыдущих смыслов, т. е. потенциальный синкретизм непроизводной основы реализуется в полной мере. Характерно, что этот ряд, несомненно, градационный: образ трансформируется от простого называния куска ткани далее через легкое движение, постепенно усиливающееся, к ослепляющему болевому ощущению. В словообразовательном плане тоже обнаруживается нарастание экспрессии: узуальные слова отрез, часть, рябь в их словарных значениях превращаются в окказионализмы, остро осознаваемые как таковые и автором, и читателем. Сочетание лингвистического и семиотического анализа позволило Е. Фарыно убедительно показать, что «…в итоге вся эта формула “часть-рябь-слепь-резь!” – формула ознобного обморока, отключения от мира сего, в одном плане, а в другом – формула цветаевского “за-занавесного”, потустороннего континуума: от предельно истонченной плоти-ткани ‹…› через акватический поток до ослепительного света и не-бытия» (Фарыно 1985: 269).
41
Так, например, следующие слова, которые можно было бы включить в список окказионализмов Цветаевой, встречаются и у других современных ей поэтов: седь – у Н. Асеева, ржавь – у С. Есенина, кипь – у Вяч. Иванова, зорь, – у В. Каменского, сквозь – у В. Каменского, И. Северянина, ёжь – у В. Маяковского (данные приведены по исследованию: Александрова 1969).
42
Термины безаффиксный способ словообразования или деаффиксация также не вполне удачны, так как слова типа синь, стук имеют нулевое окончание. См. об этих терминах: Лопатин 1975; Моисеев 1975.