Страница 36 из 55
А ещё были уголовные дела за обогащение в нарушение устава старательских артелей. Им разрешено только добывать золото. Другое предпринимательство было наказуемо.
Наиболее шумное дело случилось на соседней реке – Яне. При руднике «Эге-Хая». Там ещё в 1965 году была организована старательская артель «Яна». Крупнейшая в Якутии. Её участки были разбросаны на сотни, и даже на тысячу, километров от базовой конторы, которая обосновалась в посёлке Усть-Куйга, что стоит на берегу реки Лены. Во главе неё стоял грамотный специалист из Одессы Владимир Бабин. Без юмора – он действительно был грамотным, образованным, имел два диплома: юриста и экономиста. И к тому же в одессите бурлил неистребимый предпринимательский дух Остапа Бендера.
Артельщики обратили внимание на бесхозный лес, что осел на отмелях Ледовитого океана. Ведь все сибирские реки выносят его в большом количестве. Почему бы им не обеспечивать окрестные предприятия и организация, всегда нуждающиеся в стройматериалах? Организовали вывоз и продажу. И – получили срок. У артели не было официально оформлен этот вид деятельности. А так хорошо всё начиналось…
На южном берегу Северного Ледовитого океана
Это моя любовь и боль – прииск «Кулар» и подчинённые ему подразделения…
С первой поездки туда я прикипел к этим местам. К продуваемой тундре, к бездорожью. К людям, что работали в экстремальных условиях самого молодого, бурно развивавшегося тогда подразделения объединения «Якутзолото».
У меня много записей в блокнотах о поездках туда. Все процитировать невозможно. Попытаюсь слепить некую единую мозаику из многочисленных фактов, встреч, рассказов горняков…
История у Кулара многострадальная, с взлётами и падениями. О золоте в низовье Яны знали ещё в первой половине прошлого века. Но геологи тогда почему-то оценили этот район как неперспективный. В конце 1950-х – начале 1960-х годов ситуация изменилась. Были открыты вполне промышленные запасы. И с 1964 года здесь, в нескольких десятках километров от южного берега Ледовитого океана, началось их освоение.
В первую очередь сюда прибыли люди с насиженных горняцких мест – с Индигирки. Климат здесь даже более суровый, чем там. Таких крепких морозов, как в Оймяконье тут не бывает, но зато – жуткие ветры, страшные затяжные снежные метели… И абсолютно пустынные, не заселённые места. Но манила перспектива нового прииска, а значит более устойчивый заработок. Ведь на Индигирке многие горняцкие места уже затухали, истощались запасы. Потом сюда потянулись «энтузиасты» – жители всех советских регионов, желавших подзаработать.
Работали в исключительно сложных условиях, созданных и природой и хозяйственной системой.
Рассказывает Леонид Симопуло, главный энергетик «Кулара»:
– Вентиляторы, лебёдки самолётами доставляли… Дали заявку на сто семьдесят вентиляторов, выдали только семьдесят. Острая хроническая нехватка кабелей. Фонды на год начинают поставлять лишь во втором квартале. Компрессоров не хватает. Нет резервного, переходящего, до получения фонда. Зачем заявки? Зачем планирование?
Зачем да почему? А по кочану! Нехватка, недопоставка, запоздалое снабжение – это можно повторять до бесконечности, так как это – родимое пятно плановой (?) экономики. Но работать-то надо, а то без зарплаты останешься. И план выполнять надо, иначе скинут с должности.
И это ещё полбеды, если чего-то не хватает и об этом заранее уже знают: можно исхитриться, выкрутиться. А вот если случится совсем уж непредвиденное, да в самый неподходящий момент?!
О пожаре на дизель-электрической станции (ДЭС) мне рассказывали многие куларцы. Как о самой большой опасности для всего посёлка.
Анатолий Поколодин, начальник ДЭС:
– Случилось это девятнадцатого февраля, вечером в девятом часу. Из-за заводского дефекта масляные пары из картера дизеля попали на выхлопную трубу. Вспыхнули. Крыша низкая – помещение временное. Через пятнадцать – двадцать минут всё сгорело. Вышли из строя шесть дизелей да ещё два в пристройке. Погорели резиновые трубки, уплотнения. Стали перебирать, поставили палатки, калориферы. Два дизеля часов через пять-шесть запустили. А первый дизель из зала запустили только четвёртого марта, через пять дней – второй, и т. д. Воду из теплотрассы спустили сразу же. Кое-где всё-таки разморозили трубы. Недели две – аврал. Сварщиков собрали отовсюду.
Директор прииска Виктор Таракановский не первый год на золотодобыче в Якутии. Выпускник Ленинградского политехнического, он начинал в Якутии с рядового сотрудника. Познал многие «прелести» Севера, но и он был ошарашен случившимся:
– Полярная ночь. Посёлок в абсолютной темноте. Тишина. Лишь пурга просвистит в безжизненных проводах. И вот тогда мне впервые стало страшно. Отрезаны от мира. Помощи ждать неоткуда. Нет электричества – нет тепла, нет горячей пищи, нет жизни…
Геннадий Сыпченко, старший горный мастер участка Иэкийэс, человек не робкого десятка. На Куларе уже несколько лет. Родом с Донбасса. И ему, видавшему всякое в жизни, стало не по себе:
– Пожар на ДЭС – страшно было смотреть. Таракановский как раз откуда-то возвращался. Увидал. Побледнел. К нему обращались – не слышит ничего. Один бульдозерист отказался. Другой натянул шапку и пошёл. Вырвал из пламени два генератора. Все бросились тушить и их, и бульдозер… Помню, был женский день в бане. Жена прибежала, вся мокрая. Дрожит. Говорит: что же теперь будет? А я: повесимся. Что же нам остаётся? Система отопления могла продержаться не более семи часов. Потом замёрзла бы, и крышка. Но два генератора через пять часов запустили. Ток дали в котельную и на нашу двадцатую шахту, там надо было скорее закончить работы. Остальных рабочих отослали на «Омолой» и «Энтузиасты». Через три недели ДЭС снова работала.
И кто же тот герой, что, рискуя сгореть, направил бульдозер в огненный ад, сохранил два дизеля и спас посёлок? Сорокалетний бульдозерист Антон Стынко рассказывает о том случае буднично:
– Только вернулся с Энтузиастов. Тогда туда был только зимник. Помылся. Пошли с женой в кино. По ступенькам поднимаемся – взрыв на ДЭС. Крикнул в клуб: «Пожар!» А сам бежать к нашему балку. Он был как раз возле ДЭС. Завёл бульдозер, а он без отвала, зацепил трос и к ДЭС. Пытались тросом и швеллером растащить. Не удалось – только выхватил раму и всё. Никто не приказывал, сам решил – двинулся на галерею. Она уже горела. Метра три длиной. Разрушил её. Уже нос трактора вылез, но сверху придавили трубы, а внизу – траншея. И мотор заглох. На крыше обрушенные доски запылали костром. Выскочил, завёл трактор рычагом. Вывел его. Тут все стали обливать вёдрами. То пар шёл от меня, то я покрылся сосульками… Загасили и трактор, только стёкла полопались. Пристройка вся не сгорела – быстро защитили…
Случались аварии и менее страшные, но их было немало, и они тоже мешали работе, жизни.
Про какой-то отдалённый участок рассказали мне:
– Январь. Работали, бурили. Началась пурга. Сорвало крышу с компрессорной, разорвало палатку, повалило антенну. Связи нет. Пытались к ним пробиться, но вездеход не прошёл. Хотели – вертолётом, но видимости нет. Самолёт в первый раз не сумел сесть. Только со второго раза. И всех оттуда вывезли. Через двадцать дней вернулись. Всё занесено снегом: двигатели, компрессор. Восстанавливали, ликвидировали поломки. Сделали крышу. За четыре рейса «Ми-8» завезли дизтопливо, оборудование, материалы…
Схожими историями поделились и другие куларцы…
И производственных проблем у молодого прииска много. О них мне рассказал Виктор Таракановский. Они связаны с особыми условиями добычи подземных золотосодержащих песков в условиях вечной мерзлоты, очень короткого лета… Но самой большой проблемой, по мнению начальника прииска, оказалось непосильное планирование и недостаточное материально-техническое снабжение. Об этом с моей журналистской помощью Таракановский написал для «Социалистической Якутии» большую проблемную статью «Грамм стал тяжелее» (28 мая 1976 г.). Для иллюстрации тяжелейшей ситуации достаточно процитировать один этот абзац: