Линейный корабль

Кто-то заколотил в дверь, Хорнблауэр схватил бумаги и плюхнулся на стул – не дай бог увидят, что он с волнением ожидает отплытия.

– Войдите! – рявкнул он.

В дверь просунулось перепуганное личико – то был Лонгли, племянник Джерарда, он впервые выходил в море.

– Мистер Буш говорит, только что кончили загружать припасы, сэр, – выговорил он тонким голосом.

Хорнблауэр, силясь не улыбнуться, с ледяным безразличием созерцал перепуганного мальчугана.

– Очень хорошо, – проворчал он и уткнулся в бумаги.

– Да, сэр, – после секундного колебания сказал мальчик, закрывая дверь.

– Мистер Лонгли! – взревел Хорнблауэр.

Детское лицо, еще более напуганное, снова возникло в двери.

– Заходите, юноша, – сказал Хорнблауэр сурово. – Заходите и встаньте смирно. Что вы сказали последним?

– Э… сэр… я сказал… мистер Буш…

– Ничего подобного. Что вы сказали последним?

Детское лицо сморщилось от натуги и тут же разгладилось – Лонгли понял, о чем его спрашивают.

– Я сказал «да, сэр», – произнес он фальцетом.

– А что должны были сказать?

– «Есть, сэр».

– Верно, очень хорошо.

– Есть, сэр.

Мальчик сообразителен и не теряет головы от страха. Если он научится управлять матросами, из него выйдет толковый уорент-офицер. Хорнблауэр убрал бумаги и запер ящик, еще несколько раз прошелся по каюте, выдерживая приличную паузу, и наконец поднялся на шканцы.

– Ставьте паруса, как будете готовы, мистер Буш, – сказал он.

– Полегче с горденями, эй вы… вы…

Даже Буш дошел до той кондиции, когда брань не облегчает сердце. Корабль выглядит ужасающе, палубы грязны, команда валится с ног. Хорнблауэр, сцепив руки за спиной, тщательно изображал олимпийскую невозмутимость. По приказу «Все наверх паруса ставить!» унтер-офицеры погнали по местам отупевших от усталости матросов. Сэвидж, старший мичман, возмужавший у Хорнблауэра на глазах, криками подгонял готовую команду к фалам грот-марселя. Сэвидж был бледен, глаза его налились кровью – ночной кутеж в каком-то плимутском притоне не прошел ему даром. Крича, он прикладывал руку к затылку – шум явно его терзал. Хорнблауэр улыбнулся – несколько дней в море выветрят из юноши всякие следы попойки.

– Ютовый старшина! – хрипло орал Сэвидж. – Почему ютовая команда еще не на корме?! Живее, ребята, живее! Разобрать фалы грот-марселя! Эй, старшина судовой полиции! Пошлите на корму бездельников! Эй, оглохли, что ли?!

Рядом с Хорнблауэром по бизань-вантам побежал, увлекая за собой матросов, боцманмат. Юный Лонгли на секунду замер, провожая его взглядом, потом скорчил решительную мину, прыгнул на выбленки и полез вверх. Хорнблауэр подметил быструю смену чувств – сперва Лонгли испугался высоты, потом мужественно решил, что влезет везде, куда отваживаются влезть другие. Из этого мальчика будет толк.

Буш глядел на часы и с досадой жаловался штурману:

– Девять минут уже! Только поглядите на них. Пехотинцы, и те больше похожи на моряков!

Морские пехотинцы дальше на корме тянули крюйс-фалы, выстукивая по палубе башмаками. Они работали, как солдаты, с солдатской выправкой, словно на учениях. Моряков это всегда забавляло, но не приходится отрицать, что сейчас от пехотинцев действительно больше проку.

Матросы перебежали от фалов к брасам. Рев Гаррисона известил, что якорь поднят. Хорнблауэр последний раз взглянул на флюгер – ветер сильно отошел к востоку. Обогнуть мыс Девил будет нелегко. Круто обрасопив паруса, «Сатерленд» повернулся и начал медленно набирать скорость. С лодок заголосили, заплескали платками женщины – жены, которых Хорнблауэр отправил на берег двадцать четыре часа назад, провожали своих мужей. На корме ближней лодки женщина без стеснения рыдала, рот ее был открыт, по щекам ручьями катились слезы. Очень может быть, она никогда больше не увидит своего благоверного.

– По сторонам не глазеть! – рявкнул Гаррисон, приметив, что кто-то из матросов замахал на прощание. Никому не дозволено отвлекаться.

Палуба под Хорнблауэром пошла вниз – это Буш положил корабль в самый крутой бейдевинд: впереди мыс Девил, как поведет себя «Сатерленд», неизвестно, значит, надо держаться как можно дальше на ветру. Стоило кораблю накрениться, и на Хорнблауэра волной нахлынули воспоминания. Лишь когда судно поднимет паруса, закачается под ногами палуба, зазвучит в ушах перестук блоков и пение такелажа – лишь тогда оживают в памяти тысяча и одна мелкая подробность морской жизни. Хорнблауэр тяжело сглотнул от волнения.

Они прошли совсем близко к мысу, на котором располагалась верфь. Рабочие побросали дела и принялись глазеть, но «ура!» не крикнул ни один. За семнадцать военных лет они насмотрелись на военные корабли, и «Сатерленд» не вызывал у них воодушевления. Сейчас на палубе оркестр должен бы играть «Рази, британец, метко» или «Бодрее, ребята, ко славе наш путь», но на музыкантов у Хорнблауэра не было денег, а звать горниста из морских пехотинцев и корабельного трубача, чтобы те устроили жалкий шум, он не собирался. Впереди открывался Стоунхауз-пул, за ним виднелись плимутские кровли. Где-то там Мария. Быть может, она видит обрасопленные круто к ветру белые паруса. Может быть, леди Барбара смотрит сейчас на «Сатерленд». Хорнблауэр вновь сглотнул. Порыв ветра со Стоунхауз-пул ударил кораблю почти в лоб. Корабль заартачился, но рулевой дал ему увалиться под ветер. Хорнблауэр взглянул направо. Они проходили до опасного близко к берегу – он не ошибся, «Сатерленд» действительно сильно дрейфует. Хорнблауэр наблюдал за ветром и за огибающим мыс отливом, поглядывал на мыс Девил за правой скулой. Как бы ни пришлось поворачивать оверштаг и лавировать от мыса. Буш уже открыл рот, чтобы скомандовать к повороту, когда Хорнблауэр понял, что мыс они пройдут.

– Пусть держит так, мистер Буш, – сказал он. Тихий приказ означал, что капитан берет руководство на себя, и Буш прикусил язык.

Они прошли в каких-то пятидесяти ярдах от буя, вода пенилась с подветренного борта, корабль сильно кренился. Хорнблауэр вмешался не для того, чтобы доказать свое превосходство в судовождении. Скорее он не мог видеть, как что-то делается небезупречно. Он лучше своего первого лейтенанта умеет хладнокровно просчитывать шансы – потому и в вист играет лучше. Впрочем, Хорнблауэр не анализировал сейчас своих побуждений и едва ли осознавал, что такие побуждения были – он никогда не думал о себе как о выдающемся навигаторе.

Теперь они держали прямо на мыс Девил. Хорнблауэр уже некоторое время не спускал с него глаз.

– Руль на левый борт! – приказал он. – И поставьте марсели, мистер Буш.

С ветром на траверзе они вышли в пролив, слева от них были зазубренные вершины Стэддона, справа – Эджкумский холм. Они приближались к открытому морю, ветер свежел, такелаж пел пронзительнее, «Сатерленд» заметней качался на пробегавших под днищем волнах. Слышно стало поскрипывание деревянного корпуса – на палубе различимое, внизу громкое и, наконец, настолько привычное, что ухо переставало его замечать.

– Черт бы побрал это мужичье! – простонал Буш, наблюдая за постановкой брамселей.

Миновали остров Дрейка с наветренной стороны. «Сатерленд» повернулся к нему кормой и с ветром на левой раковине двинулся к проливу. Брамсели еще не поставили, как уже поравнялись со следующим мысом и оказались перед заливом Каусенд. Вот и конвой – шесть ост-индийцев с крашеными орудийными портами, ни дать ни взять военные корабли, каждый под флагом Досточтимой компании, а один и вовсе под брейд-вымпелом, что твой коммодор, два флотских транспорта и еще четыре грузовых судна, направляющихся в Лиссабон. Немного мористее покачивались на якорях трехпалубники – «Плутон» и «Калигула».

– Флагман сигналит, сэр, – сказал Буш, не отрывая от глаза подзорную трубу. – Вы должны были доложить об этом минуту назад, мистер Винсент.

Они видели «Плутон» не больше тридцати секунд, но первый адмиральский сигнал действительно нужно было заметить быстрее.

– Позывные «Сатерленда», сэр, – прочел несчастный мичман в подзорную трубу. – «Отрицательный. Номер семь». Номер семь означает «встать на якорь», сэр.