Страница 139 из 158
***
14 июня 1497 года. "Виноградник Ваноццы". Эскулинский холм. Рим.
Ванноцца собрала трех сыновей за ужином в своей таверне с одной целью: примирить детей. Но Хуан в течение вечера игнорировал бледного Хоффрэ и провоцировал Цезаря на конфликт, цепляясь к его карнавальной маске, делая непотребные предположения о причинах ухода Креции в монастырь и намекая на то, что она спит с посыльным.
-Ты же знаешь, что наша сестричка просто не способна заснуть в одиночестве, - бузел он, выпивая... уже черт знает какой бокал домашнего пойла, которое Ванноцца почему-то называла вином. - все знают, что у неё бешенство матки или как это называется...
-Хуан, немедленно прекрати клеветать на сестру! - осадила его возмущенная Катанея.
-Может, ты просто завидуешь, потому что тебя давно не трахали? - съязвил Цезарь.
-Это не я спустил её с лестницы... - они сцепились, но слуги успели их разнять.
Ванноцца с горечью разглядывала сыновей, не в силах подобрать слова, которые помогли бы им вспомнить время, когда они все любили друг друга... Даже отсутствие главной зачинщицы ссор Лукреции не спасало ситуацию:
-На твоем месте, я сидел бы тихо и не вякал, - зло процедил Цезарь, задетый за живое, - ты пустое место, Хуан. В семье играешь роль парии, постоянно жалуясь, что тебя третирует девчонка, которая на 6 лет младше тебя! В армии же прославился тем, что присваиваешь чужие заслуги. Все знают: Орсини в Испании побил Гонсалво де Кордоба, а не ты. Солдаты высмеивают тебя за спиной, называя трусом и неудачником...
-Цезарь, он тебя специально заводит, хватит идти у него на поводу, - попросил Хоффрэ.
-Имел я Гонсалво де Кордоба! - выкрикнул зло Хуан, резко вскакивая на ноги и роняя стул на пол, - И тебя имел, когда Папа назначил меня главнокомандующим, а тебе кинул, как подачку, кардинальскую шляпу! - он зло усмехнулся, переводя взгляд с Цезаря на Хоффрэ - И твою жену я тоже имел. Правда не раком, как люди судачат, а просто...
Люди Ванноццы увели Хуана прежде, чем он успел излить свой яд на ближних до конца. Ей пришлось успокаивать взбешенного Цезаря и впавшего в меланхолию Хоффи. Она вынудила их остаться ещё на три часа, надеясь, что этого времени Хуану хватит, чтобы без приключений добраться до дома. Никаких драк сегодня на улицах Рима.
-Вы просто убиваете меня, - тоскливо призналась она, заметно охмелев от вина.
-Тебе нужно смириться, мама, - тихо пробормотал Хоффрэ, - с тем, что твое сердце будет болеть покуда жив Хуан и все его злодеяния. Горбатого только могила исправит.
***
Благоразумно задержавшись у матери почти до рассвета, Цезарь уложил изрядно напившегося Хоффрэ в гостевой комнате и стал прощаться с матерью:
-Останься у меня и проспись. Ты же еле стоишь на ногах и валишься от усталости, - просила Ванноцца, хватая сына за широкие плечи. - К обеду с Хоффи вернешься домой...
-Я слишком много выпил, чтоб сейчас смог заснуть, мама, - Цезарь ласково высвободился из её объятий, - прогулка на свежем воздухе приведет меня в чувство. Дома посплю.
На улице наступали предрассветные сумерки, было не так изнывающее жарко, как днем. Настроение отвратительное. Будь Креция в городе, он отправился бы к ней. Или нет, она больше не ждет его. Она ждет другого! Вместо того, чтобы успокоить, как обычно, мысли о сестре еще больше раздосадовали и огорчили его. Цезарь приложился к бутылке вина, которую ушло прихватил с собой из-за стола. Он был так пьян и нуждался в угле, где бы приткнуться. Медленно, пошатываясь он шел домой, но путь казался чертовски длинным. Еще глоток вина. Какого черта он не сел на лошадь? Сейчас уже был бы дома! Цезарь неуклюже присел на ступени ближайшего дома и выпил залпом треть бутылки. Глаза слипались, один вздох и он повалился наземь, заснув прямо на ступенях.
***
...Он был во Тьме, дымчатые тени тянулись к нему со всех сторон, пытаясь схватить...
Цезарь проснулся с ощущением резкого падения, весь продрогший, с сильной мигренью.
-Вот же ж черт... - он попытался подняться, но упал. Ноги его не держали. С энной попытки ему удалось встать. Тело болело так, будто по нему табун коней пробежался.
Цезарь добрался до дворца часам к десяти, отправившись прямиком на конюшни. Какое облегчение было видеть свою лошадь и лошадь Хофре. Конюх уже расседлал их и приступил к чистке копыт от красной речной глины. Какого черта Хоф забыл у реки?
-Мой брат Хофре благополучно вернулся домой? - Беспокойство судорогой скрутило его.
-Да, кардинал Борха. - быстро ответил помощник конюха, не поднимая глаз на Цезаря.
-А мой брат Хуан? Он вернулся? Где его лошадь? - хмуро уточнил Цезарь, озираясь.
-Нет, кардинал, - ответил юноша, тщательно смывая глину, - пока еще нет...
Кивнув, Цезарь направился к себе. До Хуана ему не было дела: мог бы и не возвращаться. К Хофу он зайдет ближе к обеду, а сейчас его ждут... горячая ванна и мягкая постель.
***
"В твоем доме смерть... кто то молодой..." - Цезарь пробудился от кошмара, а слова Нони продолжали набатом долбить его мозг. Разве Креция не скинула его дитя сразу после проклятого предупреждения? Мотнув головой, он протер опухшее с похмелья лицо, нацепил маску и встал, судорожно одеваясь. Выглянул в окно. Сумерки?!? Он что, проспал весь день? Пошел в покои Хоффрэ, но сердитая Санчия не пустила его на порог, сообщив, что гулящего братца стоит поискать у грязных шлюх в ближайшей таверне. Хуана также никто не видел из попавшихся ему слуг, комната Хуана была пуста и не тронута. Цезарь не знал, что подтолкнуло его, но он отправился к берегу Тибра. Только здесь лошадь Хофре могла испачкаться красной глиной. Это место находилось в стороне от дороги, ведущей от поместья матушки к дому Борха. Зачем брату понадобилось делать такой крюк? Решил освежиться? Цезарь заметил маленькую лодку, привязанную к потемневшим от времени и воды опорам причала, а в ней - спящего старика. Если он проводит здесь каждую ночь, то мог видеть Хофре или Хуана?
Цезарь подошел к причалу и разбудил старика громким криком:
-Я ищу главнокомандующего папской армией Хуана Борха. - он постарался сделать лицо дружелюбнее, заметив, что напугал рыбака криком и маской. - Расскажи мне о прошлой ночи. Ты не заметил ничего подозрительного? - Произнося эти слова, он подбросил в ладони золотой дукат. Рыбак выглядел достаточно нищим. Монеты будет достаточно, чтоб развязать ему рот. Заметив дукат, старик начал рассказ о событиях прошедшей ночи. С каждой минутой монолога, сопровождаемого тягостными паузами, лицо Цезаря менялось в окрасе: покраснело, побледнело, а ближе к концу посерело. - Никто не должен знать о том, что ты видел. - он отдал ему весь мешок с дукатами.
-Я уже обо всем забыл! - заверил его рыбак, его глаза были полны страха за свою жизнь.
-Смотри, чтоб длинный язык не подкосил твой род до седьмого колена, - выдавил Цезарь сквозь стиснутые зубы - попрощайся заранее с родными, если снова заговоришь.
-Я понимаю, сеньор, - боязливо прошептал старик, стараясь не смотреть на Цезаря.
Разворачиваясь и уходя с причала Тибра, кардинал понятия не имел, что ему делать с полученными сведениями об убийстве Хуана и тех, кто это злодеяние совершил. Черт, да только что заплатил единственному свидетелю, чтобы он молчал до самой смерти!
***
Цезарь развернул письмо от Креции: "Я знаю, ты слишком зол на меня, чтоб понять, в какой ситуации оказалась семья. Пожалуйста, сделай над собой усилие и постарайся не разрушить то, что у нас осталось. Ты был для меня больше, чем просто брат, друг и возлюбленный. Ты открестился от наших отношений, но не отрекайся от дружбы. Если ты тоже перейдешь во вражеский стан, это убьет меня прежде, чем это сделает ублюдок бессмертного, взращиваемый моим телом помимо моих воли и желания. По-прежнему люблю тебя, безумно скучаю, твоя единственная сестра Лукреция Борха."
Закончив читать послание, он скомкал письмо, раздражённо бросив его в угол комнаты. Как она посмела написать, что это он от неё открестился, когда сама променяла его на более влиятельного покровителя? И что ещё?.. Ублюдок? Помимо воли и желания? Он бросился на колени, поднимая с пола смятое письмо, разглаживая и перечитывая его: