Страница 17 из 23
Я вскочил со стула и заметался по кабинету, затягивая портупею. Разведка и связь, глаза и уши любой военной машины. Обруби их, и...
- Катастрофа, - вырвалось у меня помимо желания. - Катастрофа...
В дверь постучали. Получив разрешение, вошел дежурный офицер.
- Слушаю, - не оборачиваясь сказал я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
- Спешу доложить, мой легат, через пять минут землетрясение.
- Что еще?
Дежурный замялся.
- Девочки из Когорты Поднятия Боевого Духа жалуются на жестокость... Особенно усердствуют ветераны. Участились случаи изощренного садизма, например...
Я оборвал слюнтяя:
- Они знали, куда их направляют. Потерпят. У вас все?
- Все.
- Свободны, - сказал я и, помолчав, добавил: - На время землетрясения разрешаю покинуть здание, если вам... страшно. Заодно утешите девочек. Идите.
Офицер, прибывший в дзонг с последним пополнением, втянул со свистом воздух, щелкнул каблуками и вышел. Теперь он не покинет штаб, даже если наверняка будет знать, что на него обрушится потолок. А вечером у какой-нибудь девочки из Когорты добавится поводов для жалоб.
Пять минут истекли. Первый толчок был несильным, но меня словно ударили палкой под колени. Я пошатнулся, обернувшись, ухватился руками за подоконник, прижался лбом к подрагивающему заклеенному крест-накрест полосками бумаги стеклу. За окном потемнело, как всегда бывало во время землетрясений. Всего минуту назад безоблачное, небо покрылось тучами. Там, наверху, над дзонгом, ветры дули во всех направлениях одновременно. Тучи стремительно неслись навстречу друг другу, темнели и тяжелели. Мне казалось, что я слышу тяжкий грохот сталкивающихся туч; еще немного, и они рухнут на землю, сомнут меня, расплющат серые бастионы и этих суетливых букашек на плацу, в неизмеримом своем самомнении думающих, что от них что-нибудь зависит, что они что-нибудь могут изменить в этом мире, который и не подозревает об их существовании.
Миром правят силы, о могуществе которых человеку не дано узнать до конца, потому что ломается при столкновении с ними хрупкий разум, отказывается слабое тело.
Спрятаться! Забиться в дальний угол. Не видеть и не слышать, зажмуриться и зажать уши ладонями. Умереть...
Я сполз по стене на пол, не отдавая отчета в своих действиях, на четвереньках добрался до угла, бормоча и не слыша своего голоса. Увидел, как створки окна начали раскрываться, и закричал от ужаса. Стекло беззвучно раскололось, медленно упало на пол туда, где я только что был, плавно и неторопливо разлетелись осколки. Стул покачнулся и двинулся в мою сторону, задержался, словно раздумывая, и заскользил обратно.
- Не так, не так, не так. Все не так, все неправильно, неправильная война, неправильная жизнь. В чем же мы провинились, господи?!
Я спешил, проглатывая слова, повторялся, мне изо всех сил нужно было спешить оправдаться. Я только не знал, в чем и перед кем я должен оправдываться.
А кто-то невообразимо огромный и могучий смотрел пристально, давил, мял, лез безжалостными руками под черепную коробку, копошился в мыслях, занимаясь только одному ему ведомой сортировкой и отбором, отбрасывал лишнее.
Я застонал от боли и жалости к себе, завыл в голос, сжал готовую разлететься на миллион кусков голову и вдруг словно бы увидел себя со стороны глазами того огромного и могучего: скорчившийся, до смерти испуганный человечек с полнейшим сумбуром в подлежащих сортировке мыслях и чувствах. С холодным интересом он следил, как это жалкое существо трясущимися руками расстегивает кобуру...
...мальчику подарили на день рождения хомячков, три крохотных пушистых комочка смешно перекатывались по клетке и непрерывно жевали все, что он им давал. Он придумал им имена, менял воду, подсыпал корм, на ночь ставил клетку рядом с постелью, чтобы утром, едва проснувшись, проверить как они? А днем выпускал на лужайку перед домом и отгонял жадно следящего за ними кота. Но однажды он на минуту отлучился, а когда вернулся, кот уже расправился с двумя зверьками - клочки шерсти на заляпанной кровью траве и подбирался к третьему. Мальчик вскрикнул было, но зажал себе рот ладонью и отступил за дерево. Жалость боролась в нем с любопытством, и лишь когда кот догнал хомячка и с добычей в зубах понесся прочь, мальчик с криком выскочил из-за дерева, размахивая хворостиной.
Ненужное - убрать.
...Казнь кота за оплетенной виноградом беседкой в углу сада. Приговор записан под диктовку отцовским писцом на листе пергамента и скреплен отцовской печатью. Волосяная веревка перекинута через сук, тщательно смазана жиром петля. До крови исцарапанный, мальчик добил удивительно живучего кота палкой. Преступление должно быть наказано. Таков порядок.
Оставить.
Вынимает пистолет, передергивает затвор...
...Кармит Джанма, соперник и лучший друг. В учебных походах всегда вместе, койки в казарме рядом и даже выпускной балл - самый высокий на курсе.
Курсантская традиция - перед распределением скреплять дружбу кровью. Мало у кого нет шрама на запястье и мало кто из офицеров не пил смешанного с кровью вина. Юные лица с первым пушком на щеках, нарочито громкий смех, ломающиеся, но уже командирские, баски, клятвы навек.
Убрать.
Но - через несколько дней распределение, а место престижного манипула только одно.
Но - у полемарха только одна дочь.
Но - побеждает только тот, кто умеет отказываться от лишнего ради необходимого.
Он, Порота Тарнад, умеет.
Крамольная книга куплена на двухмесячное курсантское жалованье пришлось занять у Кармит Джанма - и в ночь перед проверкой положена другу в шкаф под смену белья, а рапорт на имя начальника учебной когорты написан левой рукой.
Оставить.
...подносит пистолет к виску...
...Бунт в промышленном районе на границе Горящих Песков. Шумный, суетливый, бестолковый, как и все стихийные бунты. Опустели рудники, замерли на станциях составы с продовольствием для Парадизбурга.
Рейдовые ползуны с погашенными фарами вошли в город и по трем улицам двинулись к центральной площади, где перед зданием местного Совета Архонтов собрались бунтовщики. Когда в машины, рассчитанные на прямое попадание из орудий среднего калибра, полетели камни, палки, бутылки, новоиспеченный младший легат, брезгливо стряхивая с мундира остатки гнилого помидора, отдал приказ, взревели моторы, и ползуны с трех сторон ринулись на площадь. Бунт был подавлен, площадь мостили заново, рейдовые ползуны отмыли из брондспойтов, младшего легата наградили и под вопли быдла, громко именуемые "общественным мнением", сослали до поры до времени в отставку.
Оставить.
Огромное поле синих цветов, густой аромат, сияющие глаза, счастливый смех, летящие по ветру распущенные волосы.
Убрать.
Расстрел пораженцев.
Оставить.
Убрать, оставить, убрать.
...указательный палец нажимает курок...
Яростная боль взорвалась у меня в голове, мир потемнел, перевернулся, бешено завертелся в водовороте, центром которого был я, легат Тарнад, полный кавалер орденов Доблести Предыдущих. Мелькнули два одинаковых мальчика, один из которых рвался спасти зверьков, а другой, точно такой же, но другой, с холодными глазами, его не пускал. Задергался в конвульсиях кот, поблек, растворился и исчез за границей водоворота жалостливый мальчик, а холодноглазый превратился в высокого сильного юношу, и в правой руке у него был курсантский штык, а по запястью левой в бокал с вином стекала кровь, а потом шрам на запястье пропал, штык превратился в ручку, и ручка вывела на листе почтовой бумаги: "Источник считает своим долгом довести до Вашего сведения, что..."
И вдруг все кончилось.
Я открыл глаза. Голова была необычайно ясной, а тело легким и послушным. Я рывком вскочил на ноги, сунул в кобуру не стреляющее во время землетрясений оружие, потянулся до хруста в костях, пружинисто подошел к разбитому окну и жадно вдохнул воздуха, пропитанного страхом, яростью и отчаянием.