Страница 19 из 23
– А где мой двоюродный брат? – спросил он.
– В двухстах милях к югу отсюда.
– Мы едем к нему?
– Да.
И они снова поскакали во весь опор. Прошло почти полчаса, и вот начался еще более длинный подъем. Кларенс заметил, что Флин время от времени с любопытством поглядывает на него из-под обвислых полей шляпы. От этого мальчику было немного не по себе, но он чувствовал такое необычайное доверие к своему спутнику, что в его смущении не было настороженности.
– А ты никогда не видел своего двоюродного брата?
– Нет, – ответил Кларенс, – и он тоже меня не видел. Во всяком случае, он меня совсем не знает.
– А сколько тебе лет, Кларенс?
– Одиннадцать.
– Ну, раз ты такой щенок, какого днем с огнем поискать, – Кларенс вздрогнул, вспомнив, как назвал его при первой встрече Пейтон, – послушай-ка, что я скажу. Я знаю, ты не испугаешься, не струсишь, не сробеешь, – не таковской ты породы. Так вот, ежели ты услышишь от меня, что этот твой… ну, в общем, двоюродный брат – самый отчаянный висельник, что он недавно убил человека и вынужден был уносить ноги, оттого и не мог объявиться в Сакраменто, – что ты на это скажешь?
Это было уж слишком. И Кларенс, поглядев на Флина своими правдивыми глазами, ответил совершенно искренне:
– Скажу, что вы говорите совсем как Джим Хукер.
Его спутник удивленно взглянул на него и вдруг осадил коня; потом громко рассмеялся и снова поскакал вперед, время от времени качая головой, хлопая себя по ляжкам и оглашая сумрачные леса раскатистым хохотом. Но вскоре он вдруг опять впал в задумчивость и, пришпорив коня, ехал так с полчаса, открывая рот только для того, чтобы поторопить Кларенса, да иногда подхлестывая его лошадь. К счастью, мальчик хорошо ездил верхом – что Флин, видимо, оценил, – иначе он уже десять раз вылетел бы из седла.
Наконец впереди мягкими контурами проступили беспорядочно разбросанные по красноватому склону домишки Бак-Ай-Миллз. Флин придержал коня и, поехав рядом с Кларенсом, положил ему руку на плечо.
– Так вот, мальчуган, – сказал он, вытирая слезы, выступившие у него на глазах от смеха, – это я просто так, пошутил, хотел тебя испытать. Этот твой двоюродный брат, к которому я тебя везу, такой же вежливый и воспитанный, как ты. Он совсем погряз в книжках и науках, живет один на ранчо в большом доме среди целой оравы испанцев, а нашего брата, американца, и видеть не хочет! Даже фамилию сменил, зовется теперь дон Хуан Робинсон! Зато он настоящий богач: три лиги земли, много скота и лошадей, так что, – тут он одобрительно поглядел, как Кларенс сидит в седле, – пожалуй, ты там скучать не будешь.
– Но я думаю, – нерешительно сказал Кларенс, которому эти слова напомнили сердобольное предложение Пейтона, – мне лучше бы остаться здесь и мыть золото… вместе с вами.
– А я этого не думаю, – возразил Флин с серьезностью, очень похожей на бесповоротную решимость.
– Но ведь мой двоюродный брат не приехал в Сакраменто, не послал за мной никого и даже не написал, – возмущенно настаивал Кларенс.
– Тебе – нет, мальчуган. Зато он написал тому человеку, который, как он думал, привезет тебя, Джону Силсби, и оставил письмо в банке до востребования. Но так как Силсби нет в живых, он и не пришел за письмом. А ты, когда был там, не справился о письме и даже не упомянул о Силсби, вот письмо и вернули обратно твоему родичу через меня, так как в банке думали, что мы с ребятами знаем, где он. Его привез в наше ущелье нарочный, покуда ты мыл золото на склоне. Тут я вспомнил твой рассказ, решил вскрыть письмо и вижу, что твой брат просит Силсби привезти тебя прямо к нему. Выходит, я только делаю то, что должен был сделать Силсби.
Все сомнения и подозрения, какие могли возникнуть у Кларенса, мигом рассеялись, едва он взглянул в твердые и решительные глаза своего спутника. Он забыл даже свое разочарование, охваченный радостью, что обрел такого замечательного друга и защитника. И если при первой встрече Кларенс проникся к нему бесконечным доверием, разоткровенничался, то теперь под влиянием какого-то нового, более глубокого чувства снова смущенно замкнулся в себе.
В Бак-Ай-Миллз они успели наскоро перекусить до прибытия почтовой кареты, и Кларенс заметил, что, несмотря на грубую одежду и разбойничью внешность его друга, все вокруг явно относятся к нему с уважением и, пожалуй, не без почтительного страха. Во всяком случае, им беспрекословно предоставили два лучших места в карете, а когда Флин небрежно, почти надменно пригласил попутчиков выпить, это приглашение было с готовностью принято всеми, не исключая двух франтоватых пассажиров, которые до тех пор держались в стороне. Боюсь, что Кларенс с мальчишеской гордостью наслаждался этим доказательством необычайного влияния своего друга и, чувствуя на себе любопытные взгляды пассажиров, нарочито подчеркивал, что он на короткой ноге с этим властным бородачом.
На другой день часов в двенадцать они сошли на маленькой станции, и Флин коротко сообщил Кларенсу, что теперь придется опять сесть в седло. Казалось бы, в этом глухом поселке, где, кроме них, никто больше не сошел, трудно будет достать лошадей, но стоило кучеру шепнуть что-то на ухо станционному смотрителю, как сразу появились два резвых мустанга; и здесь наших путников по-прежнему окружала атмосфера опасливого благоговения и тайны. Еще два дня они ехали верхом, останавливаясь на ночь у кого-нибудь из друзей Флина в предместье большого города, приезжали туда в сумерках, а покидали его еще затемно. Человек более опытный, чем простодушный мальчик, сразу заметил бы, что Флин намеренно избегает оживленных дорог и почтовых карет: они, сменив лошадей, весь день скакали по пустынным местам через редколесье и холмистую прерию. Впрочем, для Кларенса, который чувствовал себя на лоне природы как рыба в воде и радовался каждой травинке, это было сплошное удовольствие. Безбрежный, непрестанно колышущийся океан овсюга, склоны холмов, где еще не отцвели диковинные цветы, благодатная сень девственных лесов, зеленые прогалины, устланные мхом или опавшей корой, по которым никогда не ступала нога человека, вселяли в него острое чувство восторга и новизны. К тому же здесь ему очень пригодились зоркий глаз, наблюдательность и знание прерии. Врожденный глазомер, чутье, помогавшее ему ориентироваться в лесу, умение безошибочно угадывать следы, опознавательные знаки и приметы природы, которым обладают лишь звери, птицы да иногда дети, очень облегчили сейчас задачу его менее способному спутнику. Здесь, в конце их удивительного паломничества, вел мальчик. Флин, который в последние два дня стал сдержанным и настороженным, только одобрительно кивал.
– Я вижу, твое место здесь, мальчуган, – говорил он. – Города и толпы народа – это не про тебя.
На месте их следующей ночевки Кларенса ждал сюрприз. Они опять въехали в город уже затемно и остановились у друга Флина, в комнатах, которые, судя по глухим звукам снизу, помещались над игорным залом. Кларенс проснулся поздно и, выйдя во двор, готовился снова сесть в седло и отправиться в путь, как вдруг с удивлением увидел, что на второй лошади сидит не Флин, а какой-то хорошо одетый и красивый незнакомец. Однако знакомый смех и привычная команда «Прыгай в седло, мальчуган!» заставили его вглядеться пристальней. Это все-таки был Флин, только гладко выбритый, без бороды и усов, с коротко остриженными волосами и в щеголеватом черном костюме.
– Так ты меня не узнал? – спросил Флин.
– Нет, пока не услышал ваш голос, – ответил Кларенс.
– Тем лучше, – важно сказал его друг и дал лошади шпоры.
Когда они скакали по улице, Кларенс, который уже привык к косматым волосам, украшавшим его спутника, теперь слегка оробел перед ним. Его лицо было видно в профиль: сурово и твердо очерченные, чуть мрачноватые рот и подбородок. И хотя он никак не мог напоминать мальчику кого-либо из его знакомых, в живом воображении Кларенса этот человек был связан с какими-то грустными событиями. Но глаза у Флина были печальные и добрые, и Кларенс потом не раз думал, что если б он успел привыкнуть к Флину, то полюбил бы его. Он видел его в тот день в первый и последний раз, потому что после езды по пыльным и оживленным дорогам они к вечеру достигли цели своего путешествия.