Точильщик

По гулу в соседнем зале он догадался, что директор приближается. И что он не один…

В зеркале он увидел приближающегося Барраса, окруженного «чудихами».

«Кто же из этих милых созданий та, которая мне нужна?» – подумал он.

Толпа прелестниц ворвалась в будуар, не обращая внимания на молодого человека.

– Ну, признайтесь, Баррас, где вы раздобыли такую красавицу? – нетерпеливо спрашивала госпожа Тальен.

– С Олимпа, где вы царствуете, – галантно отвечал Баррас.

– Исповедуйтесь, господин директор, немедленно, пока ваша красавица танцует менуэт с Тренисом!

– Да, да! – закричали женщины. – Исповедуйтесь, и поскорее…

– Э, милые дамы, – со смехом начал Баррас, – она появилась в одно прекрасное утро…

– Это было действительно утро или, быть может, вечер? – лукаво спросила госпожа Шато-Рено.

– Не все ли равно?

– Нет, нет! Определите точнее!

– Точнее, точнее… – смеялись женщины.

– Ну, тогда это был полдень.

– А, значит, вы тогда отдыхали, ну хорошо же!

– Но, виконт, вы все же не сознались, откуда у вас эта красавица, – настаивала госпожа Гингерло.

– Оттуда, откуда и вы, с неба, наверное, – засмеялся Баррас.

– Откуда бы она ни была, но красива необычайно, – подытожила госпожа Рекамье.

– У нее великолепные волосы, – заявила Паулина Бонапарт.

– Да, вы правы, – поддержала госпожа Тальен, – у нее действительно прекрасные волосы и она, в отличие от некоторых, не пользуется ими для того, чтобы прикрывать уши.

Удар был меток. Паулина прикрывала свои уши волосами, так как они были достаточно безобразны.

Баррас, увидев, как страсти накаляются, поспешил их отвлечь:

– Милые женщины, вы рискуете пропустить концерт гражданина Гарата. А заодно и Элеву. Директория разрешила въезд этим двум певцам.

Дамы восторженно зааплодировали. Ивон подошел к Баррасу и, раскланиваясь во все стороны, произнес:

– Извините, гражданки, но господин Баррас должен мне партию.

Баррас заговорил о концерте, желая поскорее отделаться от женщин, чтобы как можно быстрее встретиться с любимой. Он подумал, что игра избавит его от присутствия дам, а потом он легко отделается и от кавалера. Поэтому он с охотой подхватил:

– Конечно, сударь, надо же дать вам возможность отыграться!

Единственное, чего Баррас не учел, – Ивон был необыкновенно красив. Эта красота ошеломила женщин настолько, что они просто позабыли о концерте и сгрудились вокруг стола.

Не подавая вида, что заметил произведенное впечатление, Ивон сел к столу.

– Пятьдесят луидоров, гражданин.

– Идет, – отвечал Баррас.

Между тем виконт лихорадочно соображал, как избавиться от дам, обступивших их со всех сторон.

– Милые дамы, вы, кажется, совсем позабыли о концерте, – обратился он к присутствующим.

Но они и не думали уходить. Обступив со всех сторон Барраса, они весело кокетничали с ним, время от времени бросая взгляды на Бералека.

Баррас, которого все время отвлекали, делал ошибку за ошибкой, удваивал и утраивал ставки и в результате проигрывал уже восемьсот луидоров.

– Ставлю вдвое, – заявил он.

Партия продолжалась, но вдруг послышались легкие шаги, и женская болтовня стихла.

«Кто-то вошел, – подумал Ивон, – судя по тому, что эти трещотки утихли, должно быть, женщина».

Он поднял голову, вошедшая стояла за его стулом. Сделав вид, что ничего не заметил, Бералек продолжал игру.

Баррас был готов закончить игру, лишь бы выйти из-за стола. Но женский взгляд, видимо, приказывал ему окончить партию. Он сдал ее без борьбы.

– Не хотите ли отыграться? – предложил Ивон.

– Вы позволите мне отказаться?

Проигрыш Барраса составлял целое состояние, на то время тысяча шестьсот луидоров были огромными деньгами. Баррас отстегнул от цепочки на часах одну из печатей и, подавая ее Ивону, сказал:

– Я надеюсь, что завтра вы вернете ее мне с вашим лакеем.

Ивон взял печать в руки, повертел ее…

– Гражданин директор, – обратился он к Баррасу, – эта вещица по нынешним временам так дорога, что достойна стать подарком.

Ивон встал, повернулся к женщине, стоявшей за его стулом, и, поклонившись, подал ей печать со словами:

– Мадам, я прошу вас принять этот маленький подарок.

Маленькая ручка протянулась к нему.

Бералек поднял голову. Глаза их встретились, и Ивон побледнел.

Женщина дико вскрикнула и, пошатнувшись, рухнула без сознания.

Ивон бросился к двери.

В дверях стояли люди. Среди них был и Фуше. Шевалье оттолкнул его и исчез прежде, чем его успели остановить.

Женщины столпились возле избранницы Барраса. Тот обратился к Фуше:

– Помогите мне перенести ее.

Вдвоем они ее подняли и положили на диван. Губы молодой женщины шевелились, но Баррас ничего не расслышал.

– Что она сказала?

– Я ничего не понял, – отвечал Фуше.

Она произнесла несколько слов, и Фуше прекрасно разобрал их.

Ивон бежал куда глаза глядят. Наконец он остановился и осмотрелся вокруг.

– Где это я? – удивленно спросил он себя.

Он находился в нижней части улицы Сены, месте мрачном, узком и далеко не безопасном.

Он остановился перевести дух, но вдруг расслышал шум шагов в ночной тишине.

«Чего доброго, тут вполне могут напасть», – подумал Ивон.

В эту минуту к нему приблизилась дюжина людей с явным намерением окружить его.

Он выхватил пистолет и прижался спиной к ставням какой-то лавчонки.

– Смотрите, подонки, – закричал он, – вы имеете дело с человеком, который может за себя постоять!

В полном молчании они окружили шевалье, кто-то шепотом произнес:

– Кыш, кыш, к Точильщику!

По этому сигналу они бросились на него.

Глава 5

Увидев комнату друга пустой, Пьер вспомнил о том, что ему говорил Ивон накануне.

Граф Кожоль вернулся в свою комнату и в несколько минут преобразился в работника. Он спрятал под куртку пистолет и запасся крепкой дубинкой, которой, как настоящий бретонец, неплохо владел.

– Итак, в поход, Собачий Нос, – сказал он себе.

Страх не давал Жавалю сомкнуть глаз всю ночь. Уже с четырех часов утра он стал ждать звонка из номера. Он сидел подавленный, грустный и размышлял: «Я бы охотно прокричал „да здравствует Республика!“, но если этот тигр спит, то он может рассвирепеть при неожиданном пробуждении. Ах, вот уже восемь часов… Долго же спят эти господа из полиции… Интересно, остался ли доволен этот палач моим бордо? Я помню, что несколько бутылок для путешественников я разбавил водой, не дай бог одна из них попалась ему! И надо же, все постояльцы разбежались от моих криков. Так что у меня теперь единственный жилец, эта полицейская собака. Если это продлится долго, то я разорюсь. А с другой стороны, что лучше: разориться или быть расстрелянным?»

– Страус, я, вероятно, не вернусь до вечера, – услышал он голос спускающегося по лестнице Пьера и выскочил в коридор.

– Вы хотите уйти без завтрака? Но его стоимость внесена в плату за комнату, – затараторил Жаваль.

– Вечером, – бросил Кожоль.

– В таком случае гражданин, возвратившись, найдет в своей комнате ужин и одну… нет, разумеется, две бутылки того бордо… которым, я надеюсь, вы остались довольны, – закончил хозяин со смутным страхом разоблачения.

Кожоль вышел, нимало не заботясь об успокоении хозяина. Тот проводил его глазами и забормотал:

– Интересно, куда это он направляется в костюме работника? О, эти полицейские шпионы весьма искусны в своем ремесле…

Кожоль шел быстрым шагом и уже достиг Люксембургского сада. Он сосредоточенно размышлял: «До приезда во дворец никакая опасность Ивону угрожать не могла хотя бы потому, что его никто здесь не знает. Следовательно, это могло произойти либо на балу, либо по окончании его. А если это так, то, безусловно, слуги должны что-то знать…»

На пороге дворца, гордо вытянувшись, стоял швейцар, одетый в блестящий мундир, шитый золотыми галунами.