Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 6 из 89

   К сожалению, получить реальное представление о ценах было непросто, первоначально купцы заламывали и в пять и в десять раз дороже нормальной цены, и лишь вдоволь наторговавшись, спускались с коммерческих небес на землю. Впрочем, по словам толмача, московские купцы в торговле с иностранцами вели себя подобным же образом. Мысленно плюнув на этот нэпманский вертеп, я предложил сопровождающим возвращаться обратно, благо уже начало вечереть. Возражений не последовало, и мы отправились восвояси.

   На следующий день мне, мягко говоря, нездоровилось от местных деликатесов, так что у стрельцов и толмача вышел внеплановый выходной. К вечеру немного полегчало.

   ...

   Утром, во вторник, меня разбудил Висковатый, обрадовав, что государь прибыл и ждет меня на трапезу. Я ожидал попасть на царский пир, вроде описанного Сигизмундом Герберштейном, однако реальность оказалась намного скромнее: небольшая комната, посреди которой стоял дубовый стол и лавки вокруг него, да пара сундуков по углам, и никакой огромной свиты из князей и бояр в дорогих одеждах. Кроме Ивана Васильевича, в комнате лишь двое рынд-телохранителей, знакомый уже грек, да боярин с острым взглядом опытного интригана -- может рановато для пира, или я чином не вышел для иных почестей. Ну да ладно, я не тщеславный, переживать не буду.

   Царь, чуть помедлив, спросил через толмача подобру ли, поздорову ли ехал, а Висковатый тут же стал нашептывать мне на ухо, как отвечать:

   -- Отвечай государю так: "Дай Бог, государь, чтобы ты был здрав на многие лета. Я же, ныне по милосердию Божью и по твоей милости, здоров"

   К этому я добавил чуток от себя, спросив о здоровье наследника, на это царь ответил, что тот хвала Господу, жив и здоров и поблагодарил меня за его спасение, после чего велел сесть и что-то сказал греку. Тот встал из-за стола, подошел к сундуку, что стоял в углу комнаты и отпер его. Затем повторил ту же операцию со вторым.

   -- Государь жалует тебя за спасение сына шапкой горлатной, шубой на соболях, доспехом добрым, саблей персидской, аргамаком со своей конюшни, да пятью сотнями рублев серебром! -- перевел грек очередную часть протокольной фразы.

   Иван Михайлович опять стал подсказывать мне на ухо правильный ответ, я же подумал, что уже начал уставать от всех этих церемоний. Да и перед кем мы тут комедию ломаем? Ну да ладно, пусть тешатся, такое уж время...





   ...

   Когда вручение подарков закончилась, я поинтересовался у Висковатого насчет обещанной грамоты, на что тот ответил, мол, сие позже, а пока "царь трапезничать желает". Грек запер сундуки и отдал мне ключ, сообщив, что их тотчас же перенесут в мою каморку, после чего повел меня в другую комнату. Она оказалась намного более просторной, чем прежняя. В центре ее стоял поставец, с множеством золотой и серебряной посуды, обставленный столами на которых стояли маленькие сосуды с уксусом, перцем и солью. Кликнули служек подавать на стол. Те вошли и выстроились вдоль стены. Сначала мне по обычаю поднесли хлеб-соль, со словами:

   - Великий государь Иван Васильевич, Божиею милостию царь и государь всея Руси и великий князь, делает тебе милость и посылает тебе хлеб со своего стола.

   Сначала подали водку, затем внесли трех жареных журавлей, которых ели подливая уксус и добавляя соль и перец. Позже на стол выставили кислое молоко, соленые огурцы, груши. Принесли и другие блюда, в том числе и мясо разных видов, жареное да вареное, а также различные напитки: мальвазию, фряжское вино и меды нескольких видов. Боярин, который, кстати, оказался не кем иным, как Алексеем Федоровичем Адашевым, на пару с главой Посольского приказа, уговаривали меня отведать все это. Если бы я не читал об этом в записках Герберштейна, то непременно заподозрил московитов в намеренном спаивании, с целью уломать меня на более выгодные условия. Вот только им в любом случае ничего не светило. Споить того, кто в свое время на пару с матросами глушил стаканами "балтийский чай" задача сама по себе непростая, а если учесть что сейчас я закусывал от души, скорее невыполнимая.

   После очередного кубка я спросил у дьяка, хватит ли тех денег, что пожаловал мне государь, на обустройство железоделательного завода. Тот пожал плечами, ответив, что сие ему не ведомо, но пожалованных пятисот рублей вроде должно хватить, особенно если нанимать местных за корм да плату малую, либо просить тяглых людишек с посошной рати, что дешевле выйдет, потому как к работам они привычные, да и корм в поход им положено свой иметь. Вот только найдет ли государь посоху, неведомо, большая часть под Казань была послана, да покуда там и оставлена на работах. После чего дьяк, немного подумав, добавил, что хлеб лучше закупить в Коломне, али в Рязани, а скотины и в самом Муроме в достатке, да рыбные ловли там изрядные. Видя, что мы о чем-то говорим, государь поинтересовался темой нашей беседы. Висковатый, накладывавший в этот момент себе на блюдо чего-то из яств, встрепенулся, явно желая опять насоветовать, как и что отвечать, но я упредил его, тут же выложив суть вопроса. Уже изрядно выпивший грек, не обращая внимания на знаки, подаваемые своим начальником, перевел это царю.

   Тот с удивлением посмотрел на меня, потом на Ивана Михайловича и спросил о чем речь. Глава Посольского приказа завертелся как уж на сковородке, объясняя причину задержки с жалованной грамотой, тем, что во веки веков таких льгот никому дадено не было, и без слова государева никак сие не можно. Иван Васильевич жестом остановил его и, повелев принести бумагу и принадлежности для письма, спросил меня о сути дела. Изложив все, о чем было говорено ранее, я добавил к этому просьбу выделить сотню, али две стрельцов для бережения от татей, покуда укрепления не возведем, для чего еще и посошной рати надобно сотни три-четыре. Про медь и серебро решил не упоминать, все одно пока татары казанские да черемисы бузят, так что до 1557 года за Камень идти рано. Впрочем, медь и в Казанском крае есть, но как ни крути, соваться тоже рановато. Так какой смысл три-четыре льготных года впустую терять?

   Обельные лета на заводы, что за Окой, государь велел писать двадцать пять, как я и просил, а вот нетяглым, кои на моей земле осядут, от оброка и тягла быть обельными на двадцать лет. Тем же, кто в работы на завод возьмется, тягла не нести, пока они при деле мастеровом обретаться будут, и детям их и внукам так же. Заводы же ставить на реках Железница, и Виля, там же и иные промыслы заводить, а коли потребно в ином месте, о том челобитную подать государю вновь. Руды искать и уголь жечь от Оки до Вилетьмы, да Сноведи, там же и жито сеять, выпасы да сенокосы держать, а в лесах борти ставить, дабы воск на литье имати. Цену на ядра оговорили по восемь алтын и две денги за пуд, чуть меньше чем я хотел, но тоже приемлемо, а вот за чугунные пушки казна готова по двадцать пять алтын платить с пуда веса, ежели добрые будут.

   Стрельцов мне Иван Васильевич обещал дать, правда лишь сотню, и то лишь до начала зимы, а кроме них выделил две сотни посошной рати с Рязани, на тот же срок. Еще дали для бережения окрестностей полсотни татар, из числа посланных из Касимова в Муром с неделю назад, покуда своими ратными людишками не обзаведусь. Пока грек писал грамотки для воевод на Рязани да Муроме, Висковатый пояснил, что хоть корм посохе и полагается иметь, но не единожды было, что положенного тяглецам сполна собрать не могли и народишко к концу года с голоду пух. Так что лучше прикупить и хлеба и скота, лишним сие точно не будет.