Страница 13 из 17
Не знаю, что уж там наплел Диего хозяину гостиницы: тот смотрел на меня с некоторой опаской (и уважением тоже), вечером самолично принес мне ужин и как бы между делом, поглядывая на Николь, осведомился, правду ли говорят, будто сеньор, то есть я — шаман. «В некотором роде», — расплывчато ответил я и погладил кактус.
Видя, что он в самом деле меня не колет, хозяин уважительно вздохнул. Потом перевел взгляд на горшок, на котором я нарисовал руну тейваз, чтобы придать Николь сил в борьбе за жизнь, и непроизвольно перекрестился. Затем посмотрел мне в глаза, один из которых с утра был карим, а теперь сделался зеленым, снова перекрестился и улетучился, бормоча что-то о Деве Марии, заступнице…
«Интересный эффект! — подумал я. — Главное, чтобы меня считали добрым шаманом, а не вредителем каким-нибудь, не то еще устроят аутодафе. Привяжут к цереусу побольше да запалят…»
Поскольку свести подобного рода знакомство с кактусом выдающихся размеров мне уже довелось, повторения мне не хотелось, поэтому я решил вести себя скромнее. Вернее, попытался.
Этим же вечером Диего постучался ко мне (я как раз изучал карту округи) и пристыженным шепотом сообщил, что обо мне говорит весь город… Словом, одна несчастная вдова хочет получить от белого шамана благословение. Я схватился за голову, однако деваться мне было некуда…
Вдова, против ожидания, оказалась не сморщенной старухой — миловидной женщиной не старше тридцати. Беда у нее была обычная для здешних мест: буквально две недели назад ее муж погиб в шахте под обвалом. Женаты они были уже несколько лет, но прижили только дочку, та все время болела. Так вот, бедная Карменсита заклинала меня святым Христофором, чтобы я даровал ей сына. Что тут такого, муж был дома аккурат перед несчастьем… «Чудеса ведь случаются!» — горячо произнесла она и покосилась на кактус.
Я тяжело вздохнул, налил Карменсите глоток кактусовки и запер дверь. Чего от меня ожидают, было ясно как день, поэтому… пришлось соответствовать почетному званию шамана. А мальчик или девочка… это как получится.
По счастью, прелестная вдовица улетучилась еще до рассвета, никто ее не заметил. Да и мне пора было вставать, чтобы вовремя присоединиться к обозу.
Я нагнал его уже за пределами Кампочиты. Обоз двигался небыстро: мулы с трудом тянули нагруженные провиантом и крепежными бревнами повозки.
— Я уж решил, что вы передумали, — встретил меня Гонсалес. Он был без формы, в такой же одежде, как у прочих охранников, верхом на невзрачном гнедом коньке.
— Ну что вы, просто отвык вставать в такую рань, — ответил я, отчаянно зевая (поспать мне не удалось). — Вижу, вы изменили вашему вороному красавцу, сеньор?
— Слишком приметен, его вся округа знает, — усмехнулся он. — Если Стрелок заметит его, то сразу смекнет, что всадник — это я собственной персоной, и тогда вся охота насмарку. Ну да ничего, этот малыш, хоть и невзрачен, но даст фору и породистому коню! А уж вынослив — другим и не снилось.
— Местная порода? — решил я поддержать разговор, рассудив, что могу пересказывать какие-нибудь байки лорда Блумберри.
— Да о чем вы, — вздохнул Гонсалес. — Помесь невесть кого неведомо с кем. Для местной лошадки великоват, хотя следы породы вроде прослеживаются, но в нем явно больше от мустанга. А вы разбираетесь в лошадях?
— Немного, — сказал я и мысленно добавил «вынужденно». — Один мой знакомый — заядлый лошадник, от него я узнал много интересного. Сам-то я живу в городе, коня держать нет смысла. У меня другое увлечение, сеньор.
— Да-да, я уже наслышан о вашем интересе к кактусам, — хмыкнул он. — Каюсь, сперва я решил, что это выдумка, но мне уже в красках описали, как вчера вы триумфально въехали в Кампочиту с кактусом в руках.
— Джентльмен имеет право на скромное хобби, — улыбнулся я в ответ, — даже если он служит… вы понимаете, где. Этот экземпляр я взял в оранжерее Смитессона — он единственный выжил из всей коллекции, как это ни печально.
— Понятно. Боюсь, в наших краях вы и впрямь не найдете ничего интересного, — сказал Гонсалес. — Опунции, опунции, кругом опунции…
— Кто-то упомянул при мне про кактусовый лес, в котором якобы скрывается Стрелок, — припомнил я.
— А! Это там, — он махнул рукой в сторону гор. — На одном плато просто заросли этих опунций, агавы и еще каких-то колючек. Пройти можно, но зачем? Агавы на текилу и поближе к городу предостаточно.
— То есть Стрелок может там прятаться?
— Думаете, мы не проверяли? Заросли густые, и если бы он протиснулся туда вместе с конем, это было бы заметно — там сломанная ветка, тут конский волос на колючке… А в волшебное слово, открывающее путь, я не верю, — серьезно ответил Гонсалес. — Мои люди прочесали эти заросли. Да, там есть заброшенные штольни, куда человек может зайти, не пригибаясь, но лошадь не поместится. Вдобавок конь всегда может выдать хозяина звуком: даже если он приучен вести себя тихо, не фыркать и не ржать, ему достаточно звякнуть удилами или, скажем, зацепить копытом камень.
— Ясно… — кивнул я и замолчал.
До рудников было трое суток пути, прибыть мы должны были послезавтра на закате или, если не станем торопиться, утром четвертого дня. Торопиться явно не входило в планы Гонсалеса, поэтому сегодня лагерь разбили, едва только начало смеркаться, развели костры и принялись стряпать ужин. Воду для мулов и лошадей везли с собой в бочках — тут ее попросту не было, кругом расстилалась ровная, как стол, выжженная солнцем прерия. Ехали мы вдоль русла бывшей реки: от Инстабля остался едва заметный ручеек да несколько луж. Еще неделя жары — высохнут и они.
Ночь прошла спокойно, хотя наутро караульные доложили, что вроде бы заметили всадника в отдалении. Он, впрочем, не приближался и не делал попыток атаковать, а следов не нашли. Очень может быть, нашим сторожам это привиделось.
Я поглядывал по сторонам, но, поскольку не отдалялся от обоза, ничего интересного увидеть не мог. Только и оставалось, что разговаривать с Гонсалесом, с которым мы уже отбросили «сеньоров», начали называть друг друга по имени и распили по стаканчику текилы за ужином.
— Как любопытно, — говорил он, раскуривая сигару, — вы любите кактусы, я — лошадей. Ваш английский знакомый тоже любит лошадей, и оба мы связаны с вами в том или ином роде… Кстати, кактусы тоже связаны с лошадьми, вы знали?
— Нет, как это? — удивился я.
— О! Есть такая легенда, — Гонсалес с удовольствием затянулся и выдохнул ароматный дым. — Не местная, но я слыхал ее от человека из Аргентины, с которым имел дело по поводу серебряных рудников…
— Хм?
— У меня доля в этом предприятии, и немалая, — правильно истолковал это междометие мой собеседник. — В старых рудниках, я имею в виду, с новыми я связываться не стал, как чувствовал, да и Рикардо отсоветовал. Правильно сделал, что послушал сына и Атля, не то сам оказался бы виноват в этом безобразии.
— А исправить его вы никак не можете? — спросил я.
— Кто же мне позволит? Мне что-то не хочется стравливать своих полицейских с губернаторской охраной — у него и людей, и оружия больше, чем во всем моем управлении! Это не считая охраны рудников… Если вы предложите прихватить крестьян, то это, уж простите, курам на смех. Они не знают, как за револьвер-то взяться, да и где я найду столько оружия? Купить могу, но об этом живо пронюхают губернаторские соглядатаи… А я намерен еще пожить, — серьезно сказал Гонсалес. — Мой сын женился совсем недавно, и я хочу увидеть внуков.
— Почему вы так спокойно мне об этом рассказываете? Не боитесь, что я выдам вас губернатору?
— Не боюсь, — фыркнул он, — у меня чутье на людей. Вдобавок вы даже не сделали попытки встретиться с Санчесом, хотя узнали много интересного за ужином, не так ли? Этого ему было бы вполне достаточно… У вас явно другое задание, какое, спрашивать не буду, вы все равно не ответите. Но если вы сумеете сделать хоть что-то, чтобы вернуть реку в прежнее русло — и я говорю не столько об Инестабле, сколько о жизни в этих краях, — я сниму перед вами шляпу.