Страница 9 из 10
– Нет, я ещё поживу, – беззвучно ответил дуб.
– Ночь. Наше время. Мы отомстим.
Вожак втянул холодный воздух влажными ноздрями. Пахло кровью, древесиной и дымом. Волки потрошили добычу. Добычи было вдоволь. А Серый Вихрь испытывал отвращение – слишком долго он жил с Григорием. Он призвал продолжить битву в ущерб еде, и волки послушались. Стая вытянулась в цепочку и двинулась на свет костров.
Не одни волки вышли на битву за лес в эту ночь. К Дубовому логовищу в центре Лещинного леса стягивалось всё зелёное воинство. Григорий звал на помощь. Его лес погибал, и этот лог был последней линией обороны. Если пройдут враги этот низменный, заросший и запутанный район леса, то выйдут в светлые березняки, где одни поляны. Там и до хором рукой подать. А в хоромах уж не обороняться придётся, а погибать.
В логовище сохранились с незапамятных времён остатки языческого капища – так язычники, поклонявшиеся силам природы, называли свои храмы. Круглая поляна, никогда не зарастающая густой травой, в центре её – небольшой холм в окружении древних, потрескавшихся деревянных идолов, а по окружности поляны – ровный строй дубов, да таких ещё крепких, будто и не стояли они здесь больше тысячи лет. Некоторые лещане время от времени наведывались сюда, говорят, тут можно излечиться от тяжёлых недугов, если душа не гнилая – добрые духи помогут. Ясными ночами небо словно объемлет поляну, звёзды приближаются и даруют своё благоволение, и если человек тянется к добру, он обязательно откроет себе что-то прекрасное: или веру в грядущее чудо, или новый светлый путь, или ощущение забытого счастья. Однако в тёмные, смутные ночи (а особенно в туман) оставаться тут не следует, ибо силы природы питают не только доброе, но и враждебное человеку волшебство. Холм под охраной идолов таит в себе неведомое – нечто сродни отголоску изначального слова, или остатку первого из первых творений, которое было ещё более несовершенным, чем существующий мир. То было капище Сварога.
Дубовое логовище поджидало троглодитскую орду. Прокл Отшельник поведал Григорию, что древнему капищу суждено воспрянуть в этот раз и свершить нечто небывалое, но что именно – никто не знает. Григорий хмурился и возражал: мол, не следует беспокоить могущественные и неведомые силы. Но он смирился, когда понял, что от него это вовсе не зависит – враги идут напролом и не отвернут от зачарованной поляны. Да и то сказать: не поляна, так дубы – не слабое подспорье в битве. Хозяин посетил таинственную поляну в день перед боем, когда издали уже доносились звуки вражеской орды. В воздухе чувствовалось напряжение. Дубы угрюмо прислушивались к отголоскам. Григорий заботливо обошёл деревья, которые были старше его самого, и помог тем, кто послабее, сбросить лишние сухие ветки. В логовище целый день собирались силы, некоторые (кому не терпелось, или особо свирепые) отлучались, чтобы кого-нибудь куснуть, пырнуть либо хоть припугнуть. Но всем было сказано собраться тут к вечеру.
И вечер настал. Ранний ноябрьский закат озарил заиндевевший лес багровым сполохом. Тучи стремительно проносились над деревьями, ветер свистел в кронах, и дубы раскачивались, словно угрожая растерзать хоть чужих, хоть своих. Люди увидели, как быстро тучи задушили прощальные отблески дня, и сердце у них защемило. Даже толстокожие лешие подумали: страшная будет ночь, хорошо ещё, если безлунная. Но как назло выползло холодное ночное светило. Тучи обходили стареющую луну стороной, и древнее капище было залито мертвенно-серым светом.
В этот час всколыхнулись мрачные глубины Поддубной топи. Над Могильной поляной раздался тяжкий многоголосый стон. А передовые отряды наместника спустились в Дубовое логовище. Первый отпор, который они получили, заставил их бежать к своим кострам. Дубовые корни рвали и зарывали ненавистных троглодитов, звери спешили растащить добычу, а молодые лещане в потёмках собирали стрелы. Кабаны бросились было вдогонку за троглодитами, но очень скоро вернулись с потерями.
На пригорке, полностью очищенном от деревьев, солдаты раскинули шатёр Бесмельда, и воевода смотрел сверху вниз на тёмный лог. Одним мановением руки он двинул вперёд ожидавшие отряды охранения, и только проворство спасло неосторожных кабанов от полного разгрома. Бесмельд понимал, конечно, как выгодно противнику устроить засаду в этом месте, но сворачивать с пути было не в его правилах. Пожалуй, он даже рад был встретиться, наконец-то, с главными силами лещан. Дубовые заросли его не смущали – он готов был заплатить троглодитской кровью за этот лог. Отбив кабанью атаку, троглодиты-охранники закрепились у подошвы лесного пригорка, и под их прикрытием заработали сотни лесорубов.
Огромная вырубка была усеяна поваленными стволами. Горели костры. Здесь троглодиты устроили привал, они отдыхали и копились для ночной битвы за лог. Сюда подтягивались все резервы, и все отставшие, кому удалось выжить, тоже стремились сюда. Солдаты тянулись к обозу, чтобы получить пищу – первый раз за весь день. Потом торопливо ели из походных плошек и валились на землю поближе к огню. Вперемешку с потрёпанными отрядами располагались и совершенно свежие. Ходили патрульные, шпионы и гонцы. То и дело отряды снимались, строились и бегом направлялись на передовую. Однажды, вызвав нешуточный переполох, по вырубке пробежала небольшая стая степных волков. Дым стлался по земле и уносился вслед за низкими тучами.
Борк сидел у костра, пережёвывая свою порцию еды. На войне что троглоданская пайка, что солдатская – одна дрянь. Хочешь чего послаще – добывай сам, как знаешь. Начальник обоза учитывает даже голые кости, лишнего не получит никто. Можно было бы отобрать у солдат, но война, опять же, требует беречь каждую голову, поскольку без отряда троглоданская должность аннулируется.
Знобящий ветер трепал жаркое пламя. Дерева было вдоволь, солдаты подбрасывали в костёр огромные поленья, и, чтоб согреться, совались к самому огню. Из отряда остались отборные воины – девятнадцать длинноруких и крепконогих троглодитов. Их плоские лбы отражали жёлтые отблески. Каждый склонился над своей плошкой, торопливо заглатывая содержимое и бросая подозрительные взгляды на соседей. Гхон жался к троглоданскому боку, этого тщедушного сака тоже можно назвать отборным, только в другом смысле. Пожалуй, он был даже отборнее других, благодаря его нетроглодитской хитрости. Может, это для кого-то спорный вывод, но для Борка он действительно был дороже двух десятков бойцов. И рейтингу его суждено было ещё повыситься в эту ночь.
– Всё, конец, грязные выродки! Все встать и на передовую. Все, я сказал, шевелись!
С руганью незнакомый троглодан ногой вышиб котелок из рук Борка. Борковцы сначала выхватили ножи, но скоро разглядели сильный отряд и сбились в кучку, понурив головы. Борк понял, что должно сейчас произойти: у его солдат будет новый командир. Он заметил, как его доверенный адъютант первым подбежал к чужому троглодану.
– Конечно, конечно, господин! Нам нужен новый троглодан, который поведёт нас к победе, а не к позорной смерти, – лепетал Гхон. – Но посмотри, это троглодан Борк. Он трус и предатель. Он запретил нам рубить проклятое дерево и велел позорно бежать.
– Убью! – взревел Борк, и на самом деле убил бы, но его успели скрутить.
– Так-так. Предатель, значит? – ухмыльнулся троглодан (его звали Храта). – Ненавижу предателей. Ты будешь впереди, когда начнём драться, и у тебя не будет ножа.
– Как! Ты не хочешь лично убить его? – воскликнул Гхон.
– Мне нужны солдаты. Мы прибыли два дня назад, и это всё, что осталось от моего отряда – семьдесят четыре болвана. Поэтому даже ты мне сгодишься. Но запомни, мы начнём с тебя, если очень проголодаемся!
Прибывшие дружно загоготали, когда Храта встряхнул сака за шиворот – уж очень смешно болтались его руки и ноги. Засмеялся (только, пожалуй, не очень искренне) и сам Гхон: он вдруг как-то болезненно осознал, что за него мог бы вступиться только один троглодан, именно тот, которого он только что предал.