Моя жизнь

Троцкий Лев Давидович

Моя жизнь

ОГЛАВЛЕНИЕ

И.Розенталь. Революция и литература

МОЯ ЖИЗНЬ

Предисловие

Глава I. Яновка

Глава II. Соседи. Первая школа

Глава III. Семья и школа

Глава IV. Книги и первые конфликты

Глава V. Деревня и город

Глава VI. Перелом

Глава VII. Моя первая революционная организация

Глава VIII. Мои первые тюрьмы

Глава IX. Первая ссылка

Глава Х. Первый побег

Глава XI. Первая эмиграция

Глава XII. Съезд партии и раскол

Глава XIII. Возвращение в Россию

Глава XIV. 1905 год

Глава XV. Суд, ссылка, побег

Глава XVI. Вторая эмиграция и немецкий социализм

Глава XVII. Подготовка к новой революции

Глава XVIII. Начало войны

Глава XIX. Париж и Циммервальд

Глава XX. Высылка из Франции

Глава XXI. Через Испанию

Глава XXII. В Нью-Йорке

Глава XXIII. В концентрационном лагере

Глава XXIV. В Петрограде

Глава XXV. О клеветниках

Глава XXVI. От июля к октябрю

Глава XXVII. Ночь, которая решает

Глава XXVIII. Троцкизм в 1917 году

Глава XXIX. У власти

Глава XXX. В Москве

Глава XXXI. Переговоры в Бресте

Глава XXXII. Мир

Глава XXXIII. Месяц в Свияжске

Глава XXXIV. Поезд

Глава XXXV. Оборона Петрограда

Глава XXXVI. Военная оппозиция

Глава XXXVII. Военно-стратегические разногласия

Глава XXXVIII. Переход к НЭПу и мои отношения с Лениным

Глава XXXIX. Болезнь Ленина

Глава XL. Заговор эпигонов

Глава XLI. Смерть Ленина и сдвиг власти

Глава XLII. Последний период борьбы внутри партии

Глава XLIII. Ссылка

Глава XLIV. Изгнание

Глава XLV. Планета без визы

РЕВОЛЮЦИЯ И ЛИТЕРАТУРА

Авторское предисловие к книге "Моя жизнь" датировано 14 сентября 1929 года. Последующие одиннадцать лет жизни Льва Троцкого, не отраженные в его мемуарах, - время подготовки и развязывания второй мировой войны, грандиозной социальной ломки и террора невиданных масштабов в СССР. В атмосфере, царившей тогда в умах на Западе, мрачной не-определенности и еще не исчезнувших иллюзий насчет совет-ского эксперимента яростный обличитель Сталина, пророчест-вующий о мировой революции, оказался равно неприемлемым и для врагов, и друзей страны, из которой его изгнали.

В июле 1933 года Троцкий получил возможность переехать из Турции во Францию, но через два года вынужден был перебраться в Норвегию, причем норвежское правительство потребовало, чтобы он отказался от политической деятельности. Это условие он нарушил, узнав о первом судебном процессе в Москве над мнимыми членами никогда не существовавшего "антисоветского контрреволюционного троцкистского центра". После нескольких месяцев интернирования в Норвегии правительство Мексики предоставило Троцкому политическое убежище, и в январе 1937 года он поселился вместе с женой в местечке Койоакан близ мексиканской столицы. Один великий художник - Диего Ривера - дал ему приют, другой - Давид Сикейрос - сразу же подключился к подготовке покушения на "злейшего врага ленинизма".

Участвуя в работе независимой международной комиссии, он доказывает, что московские политические процессы - срежиссированная Сталиным фальсификация, и одновременно организует противостоящий Коминтерну IV Интернационал. Главная тема его статей в парижском "Бюллетене оппозиции" - разоблачение "бюрократического абсолютизма", как определяет он утвердившийся в СССР режим, отрицая, однако, что основы этого режима закладывались при прямом его участии. Вслед за "Моей жизнью" вышли в свет "История русской революции", "Сталинская школа фальсификаций", "Преданная революция" ("Что такое СССР и куда он идет?"). Незаконченными остались книги о Ленине и Сталине. Но нынешнее положение Троцкого несравнимо с дореволюционной эмиграцией - от СССР он непроницаемо отделен: то, о чем он с такой страстью пишет, читают только Сталин и его информаторы.

Он сумел точно предсказать сближение Сталина с Гитлером и неизбежное нападение Германии на Советский Союз, однако дальнейшее представлялось ему, в общем, аналогичным ходу событий 1914-1918 годов: вторая мировая война перерастет в войну революционную, и оба диктатора будут свергнуты; если же этого не случится, советское государство ждет поражение. Троцкому не суждено было узнать, что несостоятельными оказались оба прогноза. При этом он отдавал себе отчет в двусмысленности своего отношения к происходящему на родине: "Я бьюсь в петле противоречий, целиком отвергая Сталина, но не знаю, как "не задеть" народ, "социализм"".

Еще в феврале 1932 года Троцкого лишили советского гражданства. Поскольку расчеты на то, что за границей с ним расправятся белогвардейцы, не оправдались, Сталин распорядился уничтожить своего главного врага силами особой террористической группы. Троцкий понимал, что обречен, хотя и не знал, что в Кремле известен каждый его шаг. К этому времени погибли оба его сына главный помощник отца в эмиграции Лев Седов и оставшийся в СССР профессор-математик Сергей Седов. В завещании, составленном в феврале 1940 года, Троцкий писал, что умрет "пролетарским революционером, марксистом, диалектическим материалистом и, следовательно, непримиримым атеистом", с верой "в коммунистическое будущее человечества".

20 августа 1940 года агент НКВД испанский коммунист Рамон Меркадер, которому удалось войти в доверие к Троцкому, нанес ему смертельный удар ледорубом, когда тот просматривал принесенную Меркадером рукопись. Советские газеты поместили краткую информацию: убийца Троцкого - некто "из лиц его ближайшего окружения". Не был обнародован и указ о присвоении Меркадеру звания Героя Советского Союза - после того, как он отбыл двадцатилетний срок тюремного заключения в Мексике.

Насаждавшийся десятилетиями миф о Троцком - воплощении мирового зла - стал достоянием прошлого. Но истории принадлежит и противостоявшее этому мифу литературное наследие Троцкого, памятник радикальной мысли первой половины XX века.

В историю Троцкий вошел и как выдающийся оратор. Красноречие молодого Троцкого оценили сразу и безоговорочно, а вот насчет первых его журналистских опытов мнения разошлись. Кржижановский придумал ему лестный псевдоним "Перо", в то время как Плеханова раздражала легковесность "писаний" Троцкого, которыми он "понижает литературный уровень "Искры"". С этим Троцкий впоследствии согласился - редкий случай! - отметив, что писательские его зубы тогда только прорезывались. В годы революции и гражданской войны, когда устное слово значило куда больше, чем печатное, выступления Троцкого перед массовой аудиторией внесли весомый вклад в победу большевизма. Но можно поверить Луначарскому: Троцкий был "литературой в своем ораторстве и оратор в своей литературе", написанные им статьи и книги - это "застывшая речь".