Страница 3 из 17
– Хо, хо, хо! Кошки-собаки!
Потом, вернувшись из ванной, открывал гардероб матери и долго нюхал, и это, казалось, приближало его к… он сам не знал, к чему.
Он проделал это как раз до того, как остановился на лестнице в полосе солнечного света, обдумывая, каким из многих способов спуститься по перилам. Все они казались глупыми, и в овладевшей им вдруг томной лени он медленно пошел вниз по ступенькам. Во время этого спуска он совершенно отчетливо вспомнил отца: короткую седую бородку, подмигивание глубоко сидящих глаз, морщинку между ними, странную улыбку, тонкую фигуру, которая всегда казалась маленькому Джону такой высокой; но мать он никак не мог увидеть. Все, что с ней связывалось, – это покачивающаяся походка, темные глаза, устремленные на него, и запах ее гардероба.
Бэлла была в холле, – раздвигала тяжелые портьеры и открывала парадную дверь. Маленький Джон сказал заискивающе:
– Бэлла!
– Что, мистер Джон?
– Давай пить чай под дубом, когда они приедут; я знаю, им захочется.
– Вы лучше скажите, что вам захочется!
Маленький Джон подумал.
– Нет, им, чтобы доставить мне удовольствие.
Бэлла улыбнулась.
– Хорошо, я накрою в саду, если вы тут посидите тихо и не напроказничаете, пока они приедут.
Маленький Джон уселся на нижней ступеньке и кивнул.
Бэлла подошла поближе и оглядела его.
– Встаньте-ка, – сказала она.
Маленький Джон встал. Она тщательно осмотрела его сзади: зеленых пятен нет, и коленки как будто чистые!
– Хорошо, – сказала она. – Ой, ну и загорели же вы! Дайте поцелую.
И она клюнула маленького Джона в макушку.
– А какое будет варенье? – спросил он. – Я так устал ждать.
– Крыжовенное и клубничное.
Вот здорово! Самые его любимые!
Когда Бэлла ушла, он целую минуту сидел спокойно. В большой гостиной было тихо, и через открытую дверь в восточной стене он видел один из своих кораблей-деревьев, очень медленно плывущий по верхней лужайке. В холле от колонн падали косые тени. Маленький Джон встал, перепрыгнул через тень и обошел ирисы, посаженные вокруг бассейна серо-белого мрамора. Цветы были красивые, но пахли только чуточку. Он встал в открытых дверях и выглянул наружу. А вдруг… вдруг они не приедут! Он ждал так долго, что почувствовал, что не вынесет этого, и его внимание сейчас же перескочило с такой страшной мысли на пылинки в голубоватом солнечном луче, падающем снаружи. Он поднял руку, попробовал их поймать. Что же это Бэлла не стерла с воздуха пыль! А может быть, это и не пыль, а просто из них сделан солнечный свет? И он стал смотреть, такой ли солнечный свет и за дверью. Нет, не такой! Он обещал, что спокойно побудет в холле, но просто не мог больше выдержать, пересек посыпанную гравием дорогу и улегся на траве. Сорвал шесть ромашек, назвал их по очереди: сэр Ламорак, сэр Тристан, сэр Ланселот, сэр Палимед, сэр Борс, сэр Гавэн[12], и заставил их биться парами до тех пор, пока только у сэра Ламорака, обладателя особенно толстого стебелька, осталась голова на плечах, но даже и он после трех схваток имел вид порядком усталый и растрепанный. В траве, уже почти готовой для покоса, медленно пробирался жук. Каждая травинка была деревцем, ствол которого ему приходилось обходить. Маленький Джон протянул сэра Ламорака ногами вперед и пошевелил жука. Тот беспомощно заторопился. Маленький Джон засмеялся, потом все ему надоело, и он вздохнул. На сердце было пусто. Он повернулся и лег на спину. От цветущих лип пахло медом, небо было синее и красивое, и редкие белые облачка были на вид, а может, и на вкус как лимонное мороженое. Было слышно, как Боб играет на концертино «Далёко на речке Сувбни», и от этого стало хорошо и грустно. Он опять перевернулся и приник ухом к земле – индейцы ведь издали слышат, когда что-нибудь приближается, – но ничего не услышал, только концертино. И почти сейчас же и вправду уловил далекий хруст, слабый гудок. Да, это автомобиль, ближе, ближе! Маленький Джон вскочил на ноги. Подождать на крыльце или мчаться наверх и, когда они подъедут, крикнуть: «Смотрите!» – и медленно съехать вниз по перилам головой вперед? Сделать так? Автомобиль повернул к подъезду. Поздно! И он стал ждать, подпрыгивая на месте от нетерпения. Машина быстро подъехала, зафыркала и остановилась. Вышел отец, совсем настоящий. Он наклонился, а маленький Джон вскинул голову кверху, они стукнулись. Отец сказал: «Ой, ой, ой! Ну, малыш, и загорел же ты!» – точь-в-точь как всегда говорил; но чувство ожидания – желания чего-то – продолжало кипеть в маленьком Джоне.
Потом медленным, робким взглядом он нашел свою мать, улыбающуюся, в синем платье, с синим автомобильным шарфом, накинутым на шапочку и волосы. Он подскочил как только мог выше, сцепил ноги у нее за спиной и обнял ее. Он услышал, как она охнула, почувствовал, что и она его обнимает. Его глаза, темно-синие в эту минуту, смотрелись в ее, темно-карие, пока губы ее не прижались к его брови, и, стискивая ее изо всех сил, он услышал, как она закашлялась, и засмеялась, и сказала:
– Ну и силач ты, Джон!
Тогда он соскользнул на землю и бросился в дом, таща ее за собой.
Уплетая варенье под старым дубом, он заметил в своей матери много такого, чего, казалось, никогда раньше не видел: щеки, например, цвета сливок, серебряные нити в темно-золотистых волосах, на шее спереди нет шишки, как у Бэллы, и во всех движениях что-то мягкое. Он заметил также черточки, бегущие от уголков ее глаз, а под глазами красивые тени. Она была ужасно красивая, красивее, чем Да, или мадемуазель, или «тетя» Джун, или даже «тетя» Холли, которая ему очень понравилась; даже красивее, чем румяная Бэлла, – та, пожалуй, уж слишком костлява. Эта новая красота матери имела для него какое-то особенное значение, и он съел меньше, чем собирался.
После чая отец захотел пройтись с ним по саду. Он долго разговаривал с отцом о всякой всячине, обходя свою личную жизнь: сэра Ламорака, австрийцев и ту пустоту, которую он ощущал последние три дня и которая теперь так внезапно заполнилась. Отец рассказал ему о месте, называемом Гленсофантрим, где побывали он и его мать, и о маленьких человечках, которые выходят из-под земли, когда бывает совсем тихо. Маленький Джон остановился, расставив пятки.
– А ты правда веришь в них, папа?
– Нет, Джон, но я думал, может быть, ты поверишь.
– Почему?
– Ты моложе меня; а они ведь эльфы.
Маленький Джон прижал палец к подбородку.
– Я не верю в эльфов. Никогда их не вижу.
– Ха, – сказал отец.
– А мама?
Отец улыбнулся своей странной улыбкой.
– Нет, она видит только Пана.
– Что это «Пан»?
– Козлоногий бог, который резвится в диких и прекрасных местах.
– А он был в Гленсофантриме?
– Мама говорит, что был.
Маленький Джон сдвинул пятки и пошел дальше.
– А ты его видел?
– Нет, я видел только Венеру Анадиомейскую.
Маленький Джон задумался. Венера была у него в книге про греков и троянцев. Значит, Анна – ее имя, а Диомейская – фамилия? Но когда он спросил, оказалось, что это одно слово и значит «встающая из пены».
– А она вставала из пены в Гленсофантриме?
– Да, каждый день.
– А какая она, папа?
– Как мама.
– О, так она, наверно…
Но тут он запнулся, бросился к стене, вскарабкался на нее и сейчас же слез обратно. Открытие, что его мать красива, было тайной, которую, он чувствовал, никто не должен узнать. Но отец так долго курил сигару, что он наконец был вынужден спросить:
– Мне хочется посмотреть, что мама привезла. Можно?
Он выдумал этот корыстный предлог, чтобы его не заподозрили в чувствительности, и немножко растерялся, когда отец посмотрел на него так, словно видел его насквозь, многозначительно вздохнул и ответил:
– Ну что ж, малыш, беги, люби ее!
Он пошел нарочно медленно, а потом пустился бегом, чтобы наверстать потерянное время. Он вошел к ней в спальню из своей комнаты, так как дверь была отворена. Она стояла на коленях перед чемоданом, и он стал рядом с ней и стоял тихо-тихо.
12
…Сэр Ламорак, сэр Тристан, сэр Ланселот, сэр Палимед, сэр Борс, сэр Гавэн… – персонажи легенд и произведений о короле Артуре и рыцарях Круглого стола.