Страница 43 из 45
На улице стемнело, а я все сидела в галерее и не хотела отсюда уходить. Я сидела в темноте… Мне иногда нравится, особенно, когда я чувствую усталость, находиться в полной тьме. Тогда я чувствую странное единение с окружающими меня вещами, мы словно начинаем говорить на одном языке… И многое, очень многое из сложного и непонятного становится простым и очевидным. Так было и сейчас. Даже без недостающего фрагмента я знала все, что произошло в тот роковой день в усадьбе, и почему была убита графиня. Что ж… Я ей не судья. Если она и была в чем-то виновата, то заплатила за это сполна. Но именно сегодня вечером я поняла и другое… Я поняла, зачем она приходила ко мне и о какой помощи просила.
— Привет, — услышала я за спиной самый родной в мире голос. — Что ты сидишь в потемках?
— Включи свет, — попросила я Матвея.
Он сразу же исполнил мою просьбу.
Я посмотрела на него и поняла, что вопрос, как все прошло, попросту неуместен.
— Ужинать будешь?
Он отрицательно покачал головой. Подошел ко мне, сел рядом и прижал меня к себе.
— Все кончено, Бельчонок. Теперь остались только формальности.
Я покрепче обняла его.
— Ее показывали Диме. Но он ее не опознал.
— Я догадалась. Надеюсь, он навсегда исчез отсюда?
— Да, — ответил Громов, — можешь не волноваться. Я заехал к нему на обратном пути и доходчиво объяснил некоторые вещи. Больше мы его не увидим.
Мы замолчали. Просто сидели рядом, обнявшись. И это тихое, спокойное, я бы даже сказала умиротворенное чувство для меня и было самим счастьем.
— Знаешь, — прервал наше молчание Матвей, — я когда ехал домой, все думал, что бы тебе подарить…
— И что? — спросила я.
— Придумал. Сейчас покажу.
Громов поднялся и подошел к стремянке, стоявшей возле одной из стенок галереи. Взял ее и поставил рядом с портретом графини. Я недоуменно смотрела на него. Вот уж действительно, мужчины и женщины — существа с разных планет. Перед тем как он уехал, мы говорили о портрете графини. И что, Матвей решил, что он мне необыкновенно нравится? Но тут Громов повернулся ко мне.
— Знаешь, Бельчонок, я подумал, что у меня есть акварель, которая очень тебе дорога. И мне хотелось бы вернуть ее тебе…
— «Ландыши!» — закричала я.
А потом бросилась к Матвею. Боже мой, из всех подарков, которые можно было бы мне подарить, он выбрал самый чудесный в мире! Я обняла Матвея и поцеловала его.
— Угадал? — засмеялся он.
— Еще как! — воскликнула я. — Это же… Ты чудо!
У меня не хватало слов, чтобы выразить все свои чувства. Наконец-то «Ландыши» вернутся ко мне!
— Я подумал, что они должны быть у тебя. Захочешь — оставишь здесь, а нет — увезешь к себе… Ведь вы с отцом жили все время вместе.
Я кивнула. Да, это он хорошо придумал. Место «Ландышей» в моей квартире, где до сих пор хранятся многие вещи отца. В его комнате я и повешу эту акварель.
— Я отвезу ее туда. — Наконец я смогла произнести хоть что-то внятное.
— Тогда я сейчас же ее сниму.
Он приставил стремянку поближе к картине и стал подниматься. Вот уже Матвей стоит на последней ступеньке, еще мгновение, и он начнет ее снимать. Но тут по галерее стал разгуливать неизвестно откуда взявшийся сквозняк. Рука Матвея дрогнула, и вместо «Ландышей» он ухватился за портрет графини. Стремянка покачнулась, я кинулась к Матвею и постаралась удержать лестницу, чтобы она не грохнулась на пол. И если стремянка устояла, то «графине» повезло меньше: картина покачнулась, и старый шнур, на котором она висела, лопнул. Портрет с грохотом рухнул на пол.
Я подошла к нему, следом за мной — спустившийся вниз Громов. Мы наклонились над картиной. Рама раскололась пополам, но сам портрет, кажется, не пострадал. Матвей поднял «графиню».
— Нужно будет отвезти ее к реставраторам.
— Смотри… — показала я на то место, где рама отошла от холста.
— Вот это да! — воскликнул Громов.
И действительно, мы совершенно отчетливо увидели, что за портретом графини художник спрятал еще одну картину.
— Давай посмотрим, что там! — предложила я.
— Нет… Мы можем повредить картину.
— Перестань, я это проделывала сотни раз в мастерской у отца. Мне только нужны тонкие щипцы…
— Кажется, у нас такие есть, — сказал Громов. — Сейчас принесу.
Когда Матвей принес инструменты, мне пришлось изрядно повозиться, чтобы достать еще одно творение Васина, которое он спрятал от посторонних глаз. Наконец мои усилия увенчались успехом… Я постепенно извлекала на свет божий полотно, где Артемий изобразил графиню в стиле ню. Но по мере того как я отделяла холст от рамы, изображение менялось…
И вот перед нами предстало творение Васина целиком и полностью. Черноволосая обнаженная красавица расчесывала свои прекрасные волосы перед зеркалом. И в том же зеркале отражалась еще одна фигура — обнаженного молодого человека, лежащего на кровати. Это и был сам Васин. И я вспомнила… тот самый, недостающий фрагмент. Несколько листов, которые я прочитала еще во время болезни. Это были обрывки дневника графини.
— С ума сойти, — прошептал Громов. — Так они были любовниками! Граф узнал и поэтому…
— Нет, — ответила я. — Все было совсем не так… Граф вообще никого не убивал.
Наши взгляды встретились.
— Лера, — произнес Громов, — что ты узнала?
— Правду, Матвей, правду. Представь себе, как в этом огромном прекрасном доме живет молодая красивая женщина. Ее муж очень богатый и очень занятой человек, занимающий блестящее положение в обществе. Он души не чает в жене, но… постоянно занят. А она находится здесь, отрезанная от прошлой, привычной жизни, где остались все ее подруги и родня. О, она, безусловно, довольна своим браком и ни за что не согласилась бы отказаться от него. Ведь сейчас у нее есть все, о чем прежде она могла лишь мечтать.
Но… несмотря на столько плюсов, есть один, но весьма существенный минус. Женщине невыносимо скучно. Наряды, экипажи, драгоценности уже не приносят ей такой бурной радости, как поначалу, и кажутся чем-то само собой разумеющимся. Графиня замечает, что и любовь мужа, вначале пламенная и страстная, становится все более спокойной… Конечно, она понимает, что так и должно быть. Люди привыкают друг к другу. Но куда же ей деть себя? Она не может, как раньше, проводить время так, как ей нравится. Ведь положение, которое она занимает в обществе, столь высоко, что каждый ее шаг точно рентгеном просвечивается.
И вот в дом такой женщины приезжает молодой художник, который к пятилетнему юбилею семейной жизни должен написать портрет графа и графини. Граф позирует первым, времени у него совсем немного, и тратить его на художника он не собирается. Зато графиня… Она рада обществу молодого человека. С ним она может беседовать, не вызывая ничьих пересудов. Думаю, она пожаловалась ему, что ее жизнь вовсе не так прекрасна, как может показаться на первый взгляд. Васин, который уже и так был тайно влюблен в прекрасную графиню, теперь воспрянул духом,
увидев перед собой призрачную надежду. Раз она несчастлива в браке, значит… Да! Она ответит на его чувства. И действительно, графиня все больше и больше увлекается этой любовной игрой. Она подогревает чувства молодого человека и…
— …становится его любовницей, — подсказал Громов.
— Да. Но в отличие от Васина, сгорающего от любви, она его не любит. Нет, для нее он всего лишь лекарство от скуки.
Но вот портреты закончены. Художник должен покинуть имение графа. Он приходит к графине, чтобы предложить ей уехать вместе с ним. Но женщина встречает его довольно холодно. К тому времени он ей порядком надоел.
— Откуда ты это знаешь? — спросил Матвей.
— Отрывки из ее дневника. Она писала, что «В» стал невыносим. Она не знает, как его образумить, и не дождется, когда он оставит их. Я тогда подумала, что она пишет о каком-то своем поклоннике, человеке их круга… А потом поняла, что нет. Она писала о художнике.
А Васин, пьяный от счастья, уверенный во взаимности, расписывает женщине, как прекрасно они будут жить. Пусть бедно, но счастливо. Она с ужасом слушает его, понимая, что юноша слишком далеко занесся в своих мечтах. Гораздо дальше, чем она могла предположить. Графиня оказалась в сложной ситуации. Как ему объяснить, что, конечно, он милый славный мальчик, но… их роман давно уже закончился.