Страница 16 из 28
Таким образом, можно сделать вывод о том, что российская психологическая наука преодолела к настоящему времени существенную часть негативных тенденций, которыми были отмечены 90-е годы, и движется по пути развития, сохраняя преемственность по отношению к достижениям прошлого и избавляясь от былых ограничений и недостатков. В этой связи в качестве первоочередной видится задача ее полноценной интеграции в контекст мировой науки, пути решения которой остаются предметом разногласий. А. Н. Ждан отмечает: «В современной России психологи предпочитают говорить о единой науке, не подразделяя ее на «нашу», отечественную, и западную» [Ждан, 2006, с. 69]. С этим нельзя не согласиться. Однако несимметричность идущих процессов интеграции с зарубежной психологией заставляет задуматься о том, каким будет место и значение отечественной науки в контексте мировой психологии? Войдем ли мы туда как «развивающаяся» провинция или как самобытное направление, как одна из великих школ XX века?
1.4. О мотивах и проблемах интеграции отечественной психологии в мейнстрим
Вопрос о месте российской психологии в мировой науке и неразрывно с ним связанный вопрос об интеграции в мировой мейнстрим сегодня мало кого оставляют равнодушными, тем более что формальные оценки результатов деятельности отдельных российских ученых и коллективов все в большей степени «привязываются» к наличию или отсутствию публикаций в иностранных журналах и ссылок в них на труды россиян. Адекватность такого рода критериев, как и в целом необходимость жесткой ориентации на мейнстрим, закономерно вызывают сомнения среди российских психологов и требуют анализа, который представлен в ряде публикаций [Мироненко, 2005; 2007; Сироткина и Смит, 2008; Юревич, 2008; 2009; 2010]; среди них мы особо отметим работы А. В. Юревича, где проблема путей интеграции и применимость выше названных критериев для оценки деятельности российских ученых рассмотрены в широком контексте социальных процессов, происходящих в профессиональном сообществе.
А. В. Юревич отмечает, что в настоящее время среди российских психологов имеют место как «глобалистические», интеграционные, так и «контрглобалистические», изоляционистские, тенденции: «Прямолинейный западноцентризм, предписывающий российской науке интегрироваться в западную путем стирания национальных особенностей российской науки, дополнился столь же прямолинейным игнорированием необходимости примыкать к мировому мейнстриму» А. В. Юревич [Юревич, 2010 б, с. 55].
Более того, в настоящее время «контрглобалистические» тенденции в российской психологической науке усиливаются: «Патриотическая волна последних лет, как водится у нас, принесшая антизападнические настроения, породила новые установки в отношении интеграции отечественной науки в мировой мейнстрим. Наиболее радикальные из таких установок состоят, например, в том, что нам нет нужды стремиться к интеграции в западную науку, – напротив, ей надлежит проявлять большее внимание к российской науке; <…> не нам следует учить иностранные языки, чтобы публиковаться в международных журналах, а зарубежным ученым надлежит изучать русский, чтобы читать российские научные журналы и т. п.» [Юревич, 2010 6, с. 55].
Трудно не согласиться с выводом А. В. Юревича о том, что «очевидна неадекватность обоих видов прямолинейности, напоминающих два крайних положения маятника» и что так же очевидна «необходимость как сохранения наиболее плодотворных национальных особенностей российской науки, так и ее интеграции в мировой мейнстрим», т. е. что целесообразно соблюдение «принципа оптимума интеграции» [Юревич, 2010 б, с. 55].
Однако каким должен быть этот оптимум, что следует учитывать при попытках определить этот оптимум, – остается предметом дискуссии. По этому вопросу я и хочу поделиться своими соображениями.
Зачем российской психологии интеграция в мейнстрим? Зачем и кому это нужно (или не нужно) в разнородном российском профессиональном сообществе? Какие идеалы и какие интересы стоят за «глобалистическими» и «контрглобалистическими» тенденциями?
Попытаемся выделить в нашем профессиональном сообществе группы, интересы и идеалы которых представляются более-менее однородными в отношении интеграции с мейнстримом.
В литературе уже обсуждалось различное отношение к мейнстриму отдельных типов ученых: «местников» и «космополитов» [Kornhauser, 1962]; «цеховиков», научное знание производящих, и «презентаторов» [Плюснин, 2007]. Мы не будем рассматривать подобные типологии, применимые к представителям любой науки, любой страны и любого времени, а примем за основание для разделения российских психологов на группы в контексте вопроса об интеграции в мейнстрим особенности их теоретико-методологических ориентаций.
Какие же группы, какие «интеллектуальные пространства», представляется возможным сегодня выделить в российском профессиональном сообществе? Какова структура этого сообщества в контексте нашей проблемы?
Современное нам профессиональное сообщество сложилось на развалинах советской психологической науки, которая в 60-е – 80-е гг. XX века достигла состояния парадигмы[6].
С падением советского государства были сняты идеологические и другие искусственные барьеры на пути развития психологии, которая в советское время отчасти насильственно удерживалась в русле монометодологического течения, естественнонаучного по своей ориентированности и основанного на марксистской философии, с приоритетом фундаментальных теоретико-методологических исследований.
В это же время перед психологами открылись новые горизонты профессиональной деятельности, хорошо обеспеченный финансово рынок психологических услуг потребителю. На фоне сворачивания программ фундаментальных исследований произошел бум в области психологического образования и психологической практики, который с неизбежностью сопровождался радикальными изменениями в подготовке специалистов и выходом на рынок психологических услуг людей, уже никак не связанных с советской российской психологической школой. В монографии «Психологическая наука в России в XX столетии», подготовленной ИП РАН, разнообразие форм и содержания подготовки психологов специально отмечается как существенная характеристика постперестроечного периода в развитии психологии в России.
Таким образом, большая часть современного российского психологического сообщества к парадигме, сложившейся в советской психологии, прямого отношения уже не имеет. Достаточно вспомнить, что в 1984 г. в России психологов выпускали три университета (девять в СССР) и в весьма ограниченном количестве, а в 90-е годы уже более 300 ВУЗов России ежегодно выпускали более 5000 психологов.
Какая часть современного профессионального сообщества владеет ТОЙ теорией и методологией? Очень небольшая. Фактически, овладеть ТОЙ теорией и методологией можно было, только приняв ее «из рук в руки» от учителей, учитывая то, какую роль играла в психологическом образовании в советский период устная традиция, когда психологи не учились по учебникам, а монографии, по которым они учились, были написаны «эзоповым» языком. Тексты наших классиков, за редким исключением, не «открываются» при прочтении случайным человеком, они писались в расчете на герменевтику, на чтение совместно с учителем, о чем неоднократно указывалось в литературе.
ТОЙ теорией владеет сегодня очень небольшая часть профессионального сообщества, те, кто был этому специально обучен. При этом не все из этих людей остаются на прежних методологических позициях, так что численность этой группы не только не велика – она уменьшается.
Тем не менее первая группа, которую мы выделяем здесь – группа последователей субъектно-деятельностного подхода, как мы ее назовем; она немногочисленна, что не уменьшает ее значимости в контексте обсуждаемой проблемы.
6
«В результате многолетней работы в русле единой системы в советской психологии сложился общий методологический каркас, который выступал в качестве парадигмы, задающей направления развития, нормы и стратегию проведения исследований. Этот каркас обеспечивал интеграцию и систематизацию данных, полученных учеными, представляющими различные подходы и отрасли. Методологическое единство и системность организации советской психологии не только не исключали разнообразия различных теоретико-эмпирических подходов и концепций и их полемику, но наоборот, обеспечивали возможность сопоставления данных, полученных в рамках разных школ, существующих в едином методологическом пространстве» (Психологическая наука в России в XX столетии, ИП РАН, 1997).