Кержак

Евдоким вышел на улицу, начинало чуть светать. К нему подбежал пес, потягиваясь, он торопился поднять лапы до колен хозяина, скулил, словно просился взять его с собой. Пес не знал, что молодой хозяин собирается не на охоту или рыбалку, а поплыть далеко, к главному хозяину дома – Тихону. Евдоким умылся, оделся, все у него было собрано с вечера, оставалось запрячь коня и погрузиться на телегу. Дома от самого порога слышалось, как младшие сестренка и братишка тихо посапывали на подвешенных к потолку полатях, а старшенькая сестренка Василиса поднялась и собирала на стол поесть в дорогу старшему брату. На столе в глиняной плошке стояла теплая каша, с позднего вечера мать истопила печь, чтобы к утру каша дошла до готовности. Мать встала раньше всех и доила корову, она не могла перед дальней дорогой накормить сына несвежим приготовленным кушаньем и не парным молоком.

Евдоким вышел из дома, взял коня под узды и повел, ступая босыми ногами по мокрой траве. Переплетавшиеся между собой паутинки, повисшие на низких кустах, покрытые капельками росы, начинали блестеть. В стороне над лесом, краснея, освобождалось от темноты небо. День обещал быть солнечным и жарким, рядом шла мать, она провожала до берега, чтобы обратно отвести коня. Впереди, виляя хвостом, бежал пес. На берегу Евдоким спустил лодку на воду, перегрузил бочонки с медом, свои пожитки, кусок на дорогу, гостинец отцу от матери. Сделав работу, он оглянулся по сторонам, – совсем рассвело, только ночной туман продолжал еще низко стелиться над водой и растворялся в сплошной, казалось, совсем безжизненной стене из высоких сосен и елей. Только сознание подсказывало, сколько жизни кипит в этом лесу, стоящем целую вечность. Словно услышав его мысли, природа подала шум, по воде волнами начали расписываться круги, кто-то неуклюже барахтался и плескался.

– Неужели бобер? Вот расшумелся, – сказал Евдоким и начал всматриваться в темноту противоположного берега, – некогда им заниматься, а то бы знатная шапка могла получиться.

Евдоким попрощался с матерью, поклонился ей, она перекрестила сына, и он отправился в путь. Лодка бесшумно разрезала темную гладь Керженца, с утра Евдоким держался посередине реки, здесь куда удобнее плыть и продувало легким, сквозящим вдоль русла ветерком. К обеду солнце уже начинало припекать, от пота взмокла и рубаха, а сними ее, так заест рыжее комарье. Евдоким старался прижиматься ближе к берегу, тут в тенечке молодые поросли кустами сползали с песчаного берега в воду, местами образовывая запруду из плавунов. Эти нагромождения приходилось обходить. Ветки низко склоненных деревьев цеплялись за волосы, Евдоким толкнулся багром от обрывистого берега, лодка медленно развернулась носом и вышла из тени. Словно случилось чудо: собирающаяся по лесным болотам вода, в тени кажущаяся черной, на глазах светлела, наполнялась жизнью, искрилась. Мелкие рыбешки шныряли вдоль борта, показался и увесистый хребет охотника за мелюзгой, но что-то спугнуло его, длинный хвост вызывающе плеснулся и пропал в глубине.

«Вот гуляет жирняга, – подумал Евдоким, – не торопился бы, так попалась ты мне сейчас, узнала тогда, как разгуливать на глазах у Евдокимки, – и он ногой бережно подвинул ближе к борту связанные два удилища, лежащих на дне лодки. – На обратном пути, вероятнее всего, получится с полдня порыбачить. Сейчас никак нельзя, тятенька строго наказывал ко дню Макария не опоздать».

Бочонки с медом размещались по всей лодке в равных ее частях на двух концах, Евдоким сидел посередине и на глубине греб веслами, а на мели стоя, толкался багром. От того места, где на берегу они хранили лодку, и до самого устья, где лесная река Керженец впадает в Волгу, русло Евдоким изучил, когда был еще отроком и начал ходить с отцом до Макария продавать мед. Тогда отец сам бортничал[2], а потом приладился у других покупать и продавать. Так из дворцовых государевых вольноопределяющихся крестьян стал записываться в купеческое сословие, ярмарка ему в этом поспособствовала. А которому приказному положено было за этим смотреть, так ему Тихон не забывал к празднику медку прислать, да с купца и власть податей в казну больше получит.

Округа была лесная и, казалось, есть ли еще во всем Заречье такие глухие места, где бортник возле пчелиного улья мог морда в морду с медведем столкнуться, не зря же народ прозвал этого зверя медведь (мед ведает). Знает зверина, где ему медком разжиться. А зимой на лошади на санях по руслу реки в Макарьев поедешь, так волки по твоему следу так и рыщут, или здоровенный кабанина поперек дороги встанет, а может лось на берег выйти и, гордо задрав голову, смотреть на проезжего, словно он лесной городовой. Тут зверь непуганый, и без хорошей рогатины и топора не ходи.

25 июля (в день успения преподобного Макария) на левом волжском луговом берегу у восточных стен Макариевского монастыря каждый год открывалась ярмарка. После леса казалось, что словно попал в другой мир: народ везде суетится, торгует, грузит, веселье разное, колокола бьют в Макарии и на колокольне церкви на противоположном правом берегу, перезвон над Волгой так и расстилается. Начиналось все с мелкой торговли возле монастырских стен со времен возобновления обители трудами и молитвами инока Авраамия в 1620 году, а одним из первых товаров и был лесной мед. Монахи брали да жители поселения возле монастыря, да приплывшие с поселений противоположного берега. Старания игуменов повлияли на дальнейшее складывание ярмарки. С каждым годом росло количество торговцев с разностью товаров, а в 1641 году даже вышел царский указ, утверждающий ярмарку. Монастырь собирал за торговлю на своих землях плату, малую часть отдавали в государеву казну, а большую часть направляли на строительство монастыря. В 1651 построили каменную Успенскую церковь с обширной трапезной палатой и шатровой колокольней, в 1658 году – главный монастырский Свято-Троицкий собор, и к 1667 году уже возвели каменные стены и башни обители. Вот так среди лесов на волжском берегу возник каменный кремль с церковными куполами. Знающий человек говорил, что получились стены и храмы не хуже, чем в самой белокаменной Москве. Посещал Макариевский монастырь в 1666 году Антиохийский Патриарх Макарий, дивился красоте обители, называл ее «новым Иерусалимом».

На торжище собирается народ торговый со всего света, где бы еще вот так вместе разных людей увидеть. Лавка у Тихона была хоть и небольшая, но зато известная, все к нему за медом идут, знают, добрый мед. Местные монахи берут и в другие монастыри посылают, сказывали, что сам государь-батюшка медок купца Тихона ежегодно вкушал. На правом высоком берегу Волги, прямо напротив Макариевского монастыря, на Оленьей горе расположилась старая крепость, возле нее остатки стрелецкой слободы, небольшая деревушка, а дальше расположилось село Лысково, в недавнем прошлом оно принадлежало знаменитому боярину Борису Ивановичу Морозову, называли его названным царевым тятькой. Приказчик покойного боярина закупал на ярмарке всяческих кушаний и обозом отправлял своему господину в Москву, а жил боярин Морозов прямо у царя в Кремле. Вот он часть обоза и преподносил царю, так и попадал мед купца Тихона в цареву семью. Даже за теплыми и холодными морями едят из заволжского леса мед, и то сказать, сладкого поедят чужеземцы и душой к нашему народу ближе будут. Сколько бортников весь сезон собирают, Тихон не у каждого возьмет, отбирает. Если бы сам много лет не бортничал, так и толку в меду не знал. А тут нет, прежде чем в лавку на продажу мед выставить, сам каждый бочонок ковшом в другой бочонок мед переложит. И не от недоверия, а чтоб чего случаем не попало, да аромату медового не испортило.

Бывает в весенний разлив Волги, почитай все кладовые затопит, деревянные лавки смоет, в июне торговый люд смастерит себе новые лавки, так и купец Тихон после последнего паводка поставил лавку в центральном ряду, а вдоль берега стали железо да лес пиленый грузить. Несведущий человек спросит: «По какую нужду в такой-то дали нужно было знатную ярмарку ладить?» – А вот именно тут она и пригодилась. Раньше торговцы с товаром из Персии, из Индии, от Астрахани сами плыли вверх по Волге до Твери, через Оку до Москвы, по Сухоне до Устюга, по Северной Двине до Архангельска, а по Белому морю на Соловки и дальше к иноземцам. Распродадут купцы товар, загрузят рыбы соленой, мехов, соберутся в обратный путь, а тут уж и зима пришла, реки встанут. Вот где хочешь, там и зимуй до весны с товаром, за два сезона один раз туда и обратно сходят. А как появилась в среднем верховье Волги ярмарка, купцы к концу июля с разных сторон приплывали, за три недели распродадут, закупят товар и до холодов успевают вернуться по домам. Вот и получается, что раньше один длинный путь проделывали, а сейчас туда полпути и обратно полпути, за лето оборачиваются, вот в чем выгода Макарьевской ярмарки.

2

Собирал лесной мед.