Страница 12 из 19
Четвертый вид – бумажная шелковица, но он выделен ботаниками в отдельный род. Он заслуживает особого внимания, потому что это очень ценное дерево, или, точнее, кустарник, не такой высокий, как три предыдущие шелковицы. Родина бумажной шелковицы – Китай, Япония и острова Тихого океана, но ее, как и другие шелковицы, разводят в декоративных целях в Европе и Америке. Ее ягоды алые и круглые, а не продолговатые, как у прочих шелковиц, – и в этом одна из причин, почему ее выделили в самостоятельный род. Листья бумажной шелковицы непригодны для шелководства, но являются хорошей пищей для скота, и, поскольку этот кустарник растет быстро и имеет густую листву, животноводы считают, что его надо специально разводить на корм скоту вместо травы. Не знаю, были уже такие попытки или нет. Большой интерес представляет кора бумажной шелковицы: в Китае и Японии из нее производят бумагу; кроме того, из нее делают красивую, так называемую индийскую бумагу для гравюр и тонкую белую ткань, которую носят жители островов Согласия и которая поразила европейцев, когда они впервые увидели ее. Как изготавливают ткань и бумагу – отдельная тема, сейчас это займет слишком много времени.
Существует еще один род деревьев, напоминающих шелковицу. Они ценятся за древесину, которая дает хорошую желтую краску, известную как «желтое дерево». Особенно подходит для данных целей так называемый красящий тут: он растет в Вест-Индии и в тропиках Америки, его разновидности встречаются и в северных штатах, хотя более низкого качества; из них добывают заменитель желтой краски, которая идет на продажу. Вот и все о шелковице. Боюсь, у меня уже нет времени рассказать о других деревьях.
– Нет, что ты, времени предостаточно! – заверил Люсьена Базиль. – Нам больше пока нечем заняться, так лучше мы поучимся у тебя, чем слоняться без дела. Честное слово, Люс, ты так увлекательно все излагаешь, что заставишь и меня заинтересоваться ботаникой!
– Вот и хорошо, – ответил Люсьен. – Я считаю, что это чрезвычайно важная наука не только с точки зрения ее пользы для всяких ремесел и производств, но и для того, кто ее изучает, – она повышает культуру человека.
Люсьен хотел приступить к рассказу о других деревьях, но по ряду причин разговор пришлось прервать.
Глава XI
Цепь разрушений
Прямо перед палаткой между двумя деревьями протянулись плети дикого винограда. Большие камедные деревья и ползучие растения переплелись между стволами и образовали своими темными листьями непроницаемую сетку. Цветов было так много, что они почти закрывали листья, и казалось, будто между деревьями натянут яркий ковер. Цветы поражали разнообразием расцветок: некоторые – белые, как звездочки, но в большинстве своем яркие, как алые колокольчики бигнонии. Франсуа, слушая брата, время от времени поглядывал на цветы, любуясь ими, и вдруг воскликнул:
– Посмотрите туда: колибри!
В Америке не так часто увидишь колибри, как рассказывают путешественники. Даже в Мексике, где много пород колибри, вы не каждый день встретите этих птичек. Правда, вы можете их просто не заметить, если не ищете их специально. Это такие крохотные существа и они так быстро летают, порхая с цветка на цветок и с дерева на дерево, что вы пройдете мимо, даже не обратив на них внимания, или примете их за пчел. А в Соединенных Штатах, где до сих пор известна только одна порода колибри, увидеть их – большая редкость, и это обычно вызывает всеобщий интерес. Вот почему в восклицании Франсуа звучали удивление и удовольствие.
– Где? – с живостью спросил Люсьен, вставая с места.
– Вон там, – показал Франсуа, – около бигнонии. По-моему, их там несколько.
– Осторожно, – предупредил Люсьен братьев. – Приблизимся тихонько, чтобы не спугнуть их. Хочу понаблюдать за ними. – И Люсьен стал осторожно продвигаться вперед, а Базиль и Франсуа за ним. – А, – обрадовался Люсьен, когда они подошли ближе, – теперь я вижу одну! Это рубиновая колибри. Она пьет сок бигнонии. Они любят эти цветы больше других. Смотрите, она забралась внутрь цветка. Вот она вылезла обратно! Послушайте, какой звук издают ее крылышки, – как жужжание большой пчелы, поэтому колибри часто называют жужжащими птичками. Посмотрите, как блестит ее горлышко, – как рубин!
– Вон еще другая! – сделал знак Франсуа. – Взгляните наверх! Эта не такая красивая, как первая. Она другой породы, Люс?
– Нет, – ответил Люсьен, – это самка той же породы, но ее оперение не такое яркое; обрати внимание, что грудка у нее не рубиновая.
– Больше я не вижу колибри, – сказал Франсуа после некоторого молчания.
– Наверное, их тут только две, – заметил Люсьен, – самец и самка. Сейчас период выведения птенцов. Несомненно, где-то поблизости у них гнездо.
– Давайте поймаем их, – предложил Франсуа.
– Это можно бы сделать, будь у нас сеть.
– Я могу застрелить их дробью.
– Нет-нет, – запротестовал Люсьен, – даже самая маленькая дробинка разорвет колибри на кусочки. В этих птичек иногда стреляют семенами мака или водой. Но не нужно этого делать, я хочу понаблюдать за ними, чтобы удостовериться в одном своем предположении. А вы пока поищите гнездо – у вас зоркие глаза. Оно где-то поблизости, в какой-нибудь обнаженной развилке, а не в ветвях или листьях.
Базиль и Франсуа принялись искать гнездо, а Люсьен продолжал следить за поведением крошечных пернатых созданий. Наш молодой натуралист хотел узнать, едят ли колибри насекомых или питаются только цветочным нектаром, – по этому вопросу между орнитологами шел спор. Пока Люсьен стоял и смотрел на птичек, прилетел, жужжа, большой шмель и уселся на цветок. Едва его ножки коснулись ярких лепестков, как самец колибри напал на него, словно маленькая фурия. Враги вместе вылетели из цветка, продолжая на лету свою борьбу. После короткого состязания шмель пустился наутек и удалился с сердитым жужжанием, которое, конечно, происходило оттого, что, улетая, он быстрее, чем обычно, работал крылышками.
Крик Франсуа возвестил, что гнездо обнаружено. Оно помещалось в развилке низкой ветки, и яиц в нем еще не было, иначе обе птички не летали бы вдали от него. Братья внимательно осмотрели гнездо, но не тронули его. Оно было свито из тонких нитей испанского мха, которыми и прикреплялось к ветке, внутри его выстилал шелковистый пух анемона. Гнездо представляло собой полушарие в один дюйм диаметром, открытое сверху, и было такое маленькое, что обычный человек, а не зоркий Франсуа – опытный птицелов и открыватель гнезд, – принял бы его просто за выпуклость на коре дерева.
Все трое вернулись, чтобы продолжать наблюдение за птичками, которые, не заметив, что возле их гнезда побывали люди, по-прежнему порхали среди цветов. Мальчики подкрались как можно ближе, прячась за ползучими растениями. Люсьен был впереди всех, его лицо находилось в нескольких футах от крохотных созданий, и он мог следить за каждым их движением. Вскоре он был вознагражден зрелищем, разрешившим вопрос, который его интересовал. Внимание Люсьена привлек рой синекрылых мушек. Они порхали среди цветов, то садясь отдохнуть, то перелетая с одного цветка на другой. Юный натуралист видел, что птички несколько раз бросались на мух с открытым клювом и хватали их. Итак, все ясно: колибри питаются насекомыми. Через некоторое время самка колибри улетела к своему гнезду, оставив самца одного.
Мальчики удовлетворили свое любопытство и хотели уже вернуться к палатке, когда Люсьен вдруг сделал им знак замолчать. Франсуа первым понял, чем вызвано такое поведение брата, а потом и Базиль. Какое мерзкое существо они увидели! Притаившись в листве, то двигаясь боком, то делая короткие прыжки и прячась, ползло отвратительное на вид насекомое примерно такого же размера, как колибри. Тело его состояло из двух сочлененных в середине частей и было покрыто красновато-коричневой шерстью вроде волос, которые торчали вертикально, как щетина; волосатыми были и все десять длинных кривых лапок. Спереди у существа имелись двое щупалец, загнутых, как клешни, а сзади – два длинных рога, и, если бы не поблескивающие глазки, трудно было бы различить, где голова, а где хвост. Безобразное тело цвета ржавчины, волосатые лапки – все это придавало насекомому поразительно зловещий вид, каким обычно отличаются представители рода пауков.