Страница 44 из 56
— О господи. Я знаю своего брата.
Видимо, не говорил, решила Джослин. Она отвернулась, посмотрела через пляж на Григга с собаками. Они направлялись к ней, бежали галопом. Было видно, что как минимум Тембе сражен наповал и глаз не сводит с Григга.
Риджбеки — охотничьи собаки, то есть приветливые, но независимые. Они нравились Джослин своей непокорностью; вышколенной овчаркой гордиться трудно. Независимые мужчины ей тоже нравились. А Григг до благотворительного вечера всегда казался таким услужливым.
Он подошел к ним, и разговор закончился. Он явно любил сестру; это правильно. Они встали рядом, Григг положил руку ей на плечо. Лицо у Кэт было открытое, энергичное. Она выглядела на свой возраст плюс еще сколько-то. Но испытание солнцем едва ли выдержит одна женщина из тысячи. В них чувствовалась порода. И у брата, и у сестры были хорошие зубы, аккуратные маленькие уши, глубокая грудная клетка, длинные конечности.
Высаживая Сильвию, Джослин пересказала ей слова Кэт. Григга и Кэт уже отвезли домой. Аллегра сразу же ушла — позвонить.
— По-моему, Кэт нагородила чепухи, — сказала Джослин. — Как-то вечером мы с Григгом разругались по-крупному. Миллион извинений, но все же... И потом, я думала, что Григг — это тебе. Ведь пообедать он пригласил тебя.
— Знаешь, мне он не нужен, — ответила Сильвия. — Я еще в старшей школе забрала у тебя парня, и ничего не вышло. Больше я так не хочу. Он тебе нравится?
— Я для него слишком старая.
— А я, значит, нет.
— Он был задуман как развлечение.
— Вот и поразвлекайся.
— Надо будет прочитать те книги, что он мне дал, — сказала Джослин. — Если они окажутся хорошими, тогда возможно. Попытка не пытка.
Ведь она, слава богу, не из тех женщин, которым перестает нравиться мужчина лишь потому, что он, кажется, отвечает взаимностью.
Сильвии под дверь засунули письмо — Аллегра подобрала его и положила на стол в столовой.
«Я хочу домой. Я совершил страшную, ужасную ошибку и не надеюсь на прощение, но знай, что я хочу вернуться домой.
Я всегда считал своим долгом делать других счастливыми и чувствовал себя неудачником, если не видел в тебе или детях этого счастья. Я не сам додумался Я хожу к психологу.
И мне хватило глупости винить тебя в том, что ты не можешь казаться счастливее. Теперь я думаю, что если бы ты пустила меня домой, я бы не возражал против твоей меланхолии, против твоих трогательных, заботливых страхов.
На прошлой неделе я понял, что никогда не хотел быть с женщиной, которая не придет в больницу к моему ребенку. Пока мы ждали в этих жутких креслах, мне приснился сон. Там был лес. (Помнишь, мы возили детей в Национальный парк Сноквалми и Диего сказал: «Вы говорили, мы едем в лес. Но здесь ничего нет, кроме деревьев». ) Я не мог тебя найти. Я испугался, а потом проснулся, и ты была в комнате, всего в нескольких метрах. Мне стало так легко — нет слов. Ты спрашивала, как Пэм. Я не видел Пэм два месяца. Все-таки эта женщина не по мне.
Я был несправедливым, слабым, обидчивым и непостоянным. Но в моем сердце всегда была только ты».
Сильвия сидела, складывая и разворачивая письмо, пыталась разобраться в своих чувствах. Оно обрадовало ее. Оно ее рассердило. Оно навело ее на мысль, что Дэниел не подарок. Он возвращается домой, выяснив, что никому больше не нужен.
Она не стала показывать письмо Аллегре. И даже не рассказала Джослин. Джослин ответила бы так, как захочется Сильвии, но та пока сама не знала, каким должен быть ответ. Слишком важный момент, чтобы оставить Джослин без подсказки. Сильвии требовалась ясность, но вещи отказывались проясняться. Она носила письмо с собой, перечитывала снова и снова, смотрела, как мысли одна за другой перестраиваются вокруг него, словно в калейдоскопе.
Последняя официальная встреча книжного клуба Джейн Остен опять состоялась у Сильвии. Весь день было девяносто с небольшим[58], что не так плохо для августа в Долине. Солнце зашло, и с Дельты потянуло ветерком. Мы сидели на крыльце у Сильвии, под большим грецким орехом. Она приготовила персиковую «Маргариту» и предложила нам домашний клубничный шербет с домашним сахарным печеньем. Ей-богу, никто не мог пожелать вечера лучше.
Встреча началась с раскрытия тайны. Приближался день рождения Сильвии. Оставалось еще несколько недель, но Аллегра хотела показать подарок нам всем и вручила его Сильвии заранее, обернутым в газетную страницу с комиксами недельной давности. По размеру и форме он напоминал хорошее яблоко. Мы ждали, что Сильвия развяжет ленточку, осторожно снимет газету и сложит ее. А она просто разорвала бумагу. Сахара и Тембе не смогли бы открыть подарок быстрее, даже вдвоем.
Аллегра купила черный гадальный шар, «Волшебную восьмерку», вскрыла его и, заменив ответы, снова заделала. Она выкрасила шар темно-зеленой краской, а поверх старой восьмерки нанесла репродукцию — портрет Остен в овальной рамке, словно камея, работа ее сестры Кассандры. Рисунок был не слишком хорош; несомненно, она выглядела красивее, но когда нужен портрет Джейн Остен, выбор не так уж богат.
Шар обвивала ленточка с красной надписью: «Спроси Остен». Почерк Остен Аллегра скопировала с факсимиле в университетской библиотеке.
— Ну, — сказала Аллегра. — Задай вопрос.
Сильвия поднялась и поцеловала Аллегру. Сказочный подарок! Аллегра такая изобретательная. Но Сильвия никак не могла придумать достаточно безобидный вопрос для первого, символического, предсказания. Позже, в одиночестве, ей кое-что пришло в голову.
— Я спрошу, — предложила Бернадетта. Сегодня вечером она была прекрасно одета, причесана волосок к волоску. Носки разные, ну и что? Зато туфли одинаковые. Смотрелось лихо.
— Стоит ли мне ехать? — спросила она Остен. Бернадетта собиралась на орнитологическую экскурсию в Коста-Рику. Дороговато, но в пересчете на одну птицу — не слишком. Она встряхнула шар, перевернула его, подождала.
— «Не все разделяют твою страсть к сухим листьям», — прочла Бернадетта.
— Поезжайте осенью, — перевела Джослин.
Затем шар взяла Пруди. В ней было что-то от прорицательницы. Белоснежная кожа, острые черты лица, темные бездонные глаза. Мы подумали, что ей надо носить с собой какой-нибудь гадательный атрибут, в качестве модного украшения.
— Стоит ли мне покупать новый компьютер? — спросила Пруди.
Остен ответила: «Однажды потерянное, мое доброе мнение потеряно навсегда».
— Видимо, нет, — сказала Аллегра. — Надо немножко прищуриваться. Это как дзэнское упражнение.
Следующим был Григг. За лето его волосы и ресницы выцвели на концах. Загар явно прилипал к нему; даже после той короткой поездки на пляж он стал смуглее. Григг словно сбросил лет пять, а это печально, если ты женщина постарше и подумываешь с ним встречаться.
— Надо ли мне писать книгу? — спросил Григг. — Мой roman à clef?
Остен не услышала вопрос и ответила на другой, но знал об этом лишь сам Григг. «Он продвигается дюйм за дюймом и не станет рисковать, пока не убедится в успехе».
— Такие штуки наверняка хорошо продавались бы, — сказал Григг. — Можно выпустить целую серию, с разными писателями. Шар Диккенса. Марка Твена. Микки Спиллейна[59]. Я бы дорого дал за ежедневные советы от Микки Спиллейна.
Было время, когда регресс от Остен к Спиллейну мог нас возмутить. Но теперь мы в Григге души не чаяли. Он, наверное, пошутил.
Григг передал шар Джослин. Джослин тоже выглядела необычайно хорошо. На ней была блузка, которую даже Сильвия ни разу не видела; вероятно, только что купленная. Длинная, легкая юбка цвета хаки. Макияж.
— Стоит ли мне попытать счастья? — спросила Джослин.
«Не все разделяют твою страсть к сухим листьям», — сказала ей Остен.
— Ну, этот ответ одинаково годится для любого вопроса, — заметила Аллегра. — А счастья попытать всегда стоит. Спроси Аллегру.