Страница 41 из 56
Сильвия позвонила Джослин из машины.
— Аллегра сорвалась с альпинистской стенки, — сказала она. Стараясь не думать, к чему может привести падение. Инвалидное кресло. Кома. — Ее отвезли в Саттер. Я еду, но ничего не знаю. Не знаю, какая была высота. Не знаю, в сознании она или нет. Я не знаю, что она сломала, ноготь или шею. — Сильвия так рыдала, что еле выдавила последние слова.
— Я позвоню тебе, как только приеду, — сказала Джослин. — Я уверена, все в порядке. На эти стенки без специального снаряжения не пускают. Думаю, вряд ли там серьезная травма.
Джослин всегда думала, что все в порядке. Если что-то было не в порядке, когда она приезжала, то она наводила порядок, прежде чем уехать. О тех вещах, которые Джослин не могла привести в порядок, она старалась не думать. Сильвия иногда целыми днями думала о таких вещах. У Джослин не было детей, а у Сильвии трое, плюс двое внуков, вот почему. Что Аллегра делает в больнице, если все в порядке?
Плохие вещи все-таки случаются. Везение — это лишь до поры до времени. Сильвия с Дэниелом сидели в машине всего за два квартала от его дома в день, когда погиб его брат. Это было в выпускном классе. Они немного целовались и немного разговаривали. И поцелуи, и разговор были беспокойными. Последнее время они часто возвращались к этой теме. В один ли колледж они пойдут? Надо ли идти в один колледж, лишь бы не расставаться? Если они хотят учиться в одном колледже, надо ли кому-то идти в другой, лишь бы не быть вместе? Переживут ли их отношения разлуку? Стоит ли их испытывать? Кто кого больше любит? Они услышали сирены. И поцеловались.
Его брата сбил шестнадцатилетний мальчик. Энди умер сразу, и это было единственным утешением: иначе Дэниел остаток жизни жалел бы, что не помчался домой, услышав пожарные машины, и не успел попрощаться.
Мать Дэниела казалась Сильвии удивительно холодной женщиной, вежливой, но сухой. Это подтвердилось после их свадьбы, когда они завели детей. Где были вечные жалобы, что она никогда не видит внуков? И где были слезы и ломание рук, когда Аллегра — такая красивая девочка! — оказалась лесбиянкой, а значит, детей у нее, похоже, не будет?
Сильвия и сама была прохладной, но в общей суматохе ее драматической семьи никто, включая Сильвию, этого пока не заметил. Она, конечно, любила свекровь — воды не замутит, что тут может не нравиться? — но оскорбилась бы сравнению с ней. В день смерти Энди она видела, как мать Дэниела сломалась, будто былинка. Что-то появилось в ее лице и осталось навсегда.
В «Доводах рассудка» умирает ребенок. Джейн Остен упоминает это мимоходом, равнодушно. Мазгроувы, говорит она, «имели несчастье вырастить очень трудного, безнадежного сына и счастье потерять его, прежде чем ему исполнилось двадцать». Дика Мазгроува не любили. Когда он ушел в море, по нему не скучали. Приписанный к судну под командованием капитана Уэнтуорта, он умер неизвестно от чего, и лишь тогда семья о нем пожалела.
Этими родителями героиня Остен, Энн Эллиот, позже восхищается. «Какое благо, — говорит Энн, — молодым людям оказаться в таких руках!»
На дамбе Сильвия попала в пробку; дорога была забита. Она продвигалась дюйм за дюймом. Плохие вещи все-таки случаются. Вот стекло, вот искореженная машина на обочине, левая задняя дверь сложилась почти пополам. Людей уже вытащили бог знает в каком виде. Дальше Сильвия поехала с нормальной скоростью.
Джослин понадобилось пятнадцать минут, чтобы добраться до больницы, еще пять — чтобы найти медсестру из приемного покоя, которая регистрировала Аллегру.
— Вы родственница? — спросила медсестра и очень вежливо разъяснила, что не имеет права сообщать о состоянии Аллегры никому, кроме родственников.
Джослин понимала, что есть правила. Джослин понимала, что бывают исключения из правил. Не для нее лично, а для любого в ее ситуации. Она с равной любезностью описала, какую сцену способна устроить.
— Мне не стыдно, — сказала она. — И я не устала. Ее мать ждет моего звонка.
Медсестра заметила, что Аллегра — еще и название антиаллергена. Это была издевка, и неуместная. Вспоминая потом эту историю, во всех деталях, только уже без страха за Аллегру, Джослин негодовала. Что за бестактность, в таких-то обстоятельствах. А имя, между прочим, красивое. Из Лонгфелло.
Но затем медсестра проговорилась, что Аллегре сделали рентген. Ей надели фиксатор. Есть подозрения на травму головы, но она в сознании. Занимается ею доктор Йеп. Нет, Джослин не может увидеть Аллегру. Пускают только родственников.
Пока Джослин объясняла, почему медсестра неправа и здесь, подъехал Дэниел. Он вошел и обнял ее, как будто они виделись вчера, а не много месяцев назад. От него пахло Дэниелом.
Бывают времена, когда хочется, чтобы кто-нибудь тебя обнял. Обычно Джослин нравилось одной, но порой она об этом задумывалась.
— Ей сделали рентген. Может быть травма головы. Мне ничего не говорят, — сказала она ему в плечо. — Я сейчас же позвоню Сильвии.
Когда Сильвия увидела Аллегру, та пролежала неподвижно почти два часа и была в бешенстве. Сильвия, Дэниел и Джослин обступили ее, с белыми лицами и вымученными улыбками. Они пришли к выводу, что разбивается только Аллегра, мальчики — никогда. Помните, как она упала со шведской стенки и сломала ногу? Помните, как она свалилась с вяза и вывихнула ключицу? Помните, как она раздробила себе локоть, тогда, на велосипеде? Невезучая, решили все, и Аллегра окончательно рассвирепела.
— Ничего я не разбилась, — сказала она. — Я упала футов с четырех и приземлилась на мат. Понятия не имею, зачем меня сюда привезли. Я даже не отключилась.
На самом деле она потеряла сознание и подозревала это. Она не помнила ничего до приезда «скорой», даже как летела. И конечно, высота была больше четырех футов. Про мат она знала лишь потому, что видела его до падения. Но раз деталей в ее памяти не осталось, можно с чистой совестью их добавить. Разве это вранье?
Все стояли вокруг больничной койки, словно в финальной сцене фильма «Волшебник страны Оз», и вели себя так, будто сговорились сделать из мухи слона. Такой пустяк, когда вспоминаешь сплав по горным рекам, сноубординг, серфинг, прыжки с парашютом, если уж на то пошло. Родители переполошились только потому, что не знали про сплав по горным рекам, сноубординг, серфинг, прыжки с парашютом.
Наконец появилась доктор Йеп с рентгеновскими снимками. Аллегра даже шелохнуться не могла, но она все равно ничего не понимала в рентгенах. Она никогда не различала цвет звезд в телескоп, не могла найти птиц в бинокль, инфузорию-туфельку под микроскопом. Это огорчало ее, но не каждый день.
Доктор Йеп разговаривала с ее родителями, что-то показывала им на ребрах и черепе Аллегры. У доктора был очень приятный голос, и хорошо: говорила она долго. Перечислив все, чего на снимке Аллегры, по счастью, не обнаружилось, доктор Йеп перешла к делу. Как и утверждала сама Аллегра, ничего страшного не произошло. И все же ее хотели оставить на ночь для наблюдения и мук. Доктор Йеп заявила, что в «скорой» Аллегра странно отвечала на вопросы — какой сегодня день недели, какой месяц. Аллегра отпиралась.
— Они поняли меня слишком буквально, — сказала она. Свои ответы она забыла, но помнила, что врачи гудели, как мухи, и провоцировали ее. Возможно она немного цитировала Дикинсон. С каких пор это считается преступлением? Наконец с Аллегры хотя бы сняли фиксатор, позволили ерзать туда-сюда. Она пристыженно нащупала на виске бинт, на щеке кровь. Видимо, поранила голову.
Еще сорок минут ушло на то, чтобы заполнить все документы и зарегистрировать ее наверху. К тому времени Аллегре стало действительно плохо: вся в кровоподтеках, не шевельнуться, голова раскалывалась. Две таблетки тайленола тут не помогут. Нужны настоящие наркотики; Аллегра надеялась, что врач с этим согласится, несмотря на отсутствие переломов.
Дежурной медсестрой оказалась Келли Абрамсон. Аллегра училась с ней в старшей школе, правда, в разных классах. Интересы у них тоже не совпадали: у Келли — ежегодный альбом и школьное правительство, у Аллегры — хоккей на траве и искусство. И все-таки приятно увидеть в чужом месте знакомое лицо. Сильвия, по крайней мере, обрадовалась.