Страница 24 из 56
Но лучше всего, несравнимо лучше, было существо, расстегивавшее лифчик. С восемью щупальцами и туловищем, похожим на банку от кока-колы. Синего цвета. И лицо у него — какой талант нужен, чтобы так эмоционально изобразить эту примитивную тварь! — было голодное.
В тот день Григг стал читателем.
Скоро он узнал:
От Артура Ч. Кларка — что «искусством невозможно наслаждаться, если подходить к нему без любви».
От Теодора Старджона — что «иногда жить в мире становится слишком сложно, и человеку приходится вроде как отвернуться от него, чтобы отдохнуть».
От Филипа К. Дика — что «по меньшей мере, половины исторических личностей никогда не существовало» и что «подделать можно все».
Больше всего в научной фантастике Григга привлекало то, что здесь он не был ни один, ни с девчонками. Окажись этот мир чисто мужским, как Григг решил поначалу, с годами он бы к этому миру остыл.
Его первым любимым автором стал Эндрю Норт. Позже он узнал, что Эндрю Норт — псевдоним Андре Нортона. Еще позже — что Андре Нортон женщина.
Все это Григг оставил при себе, думая, что нам будет неинтересно.
— Сначала я влюбился как раз в эти книги с ракетами на корешке, — вот что он сказал. — Первая любовь никогда не забывается, правда?
— Правда, — ответила Сильвия. — Никогда.
— Разве что иногда, — сказала Бернадетта.
— С Джослин я познакомился на конференции по фантастике, — сообщил нам Григг.
Мы все повернулись к Джослин. Возможно, одна или две из нас разинули рот. Мы бы в жизни не заподозрили, что она читает фантастику. Джослин ни словом об этом не обмолвилась. Она не ходила на последние «Звездные войны» и не стояла в очереди за билетами на старые.
— О господи. — Джослин раздраженно отмахнулась. — Не слушайте его. Я приехала на встречу собаководов. В тот же отель.
Вечер едва начался, а от нас скрывали уже вторую историю.
Почти год назад Джослин отправилась в Стоктон на ежегодную встречу Клуба охотничьих собак Инлэнд-Эмпайр[37]. По случаю целых выходных без собачьей шерсти (вообще-то у риджбеков волос сидит на редкость крепко, это одно из их многочисленных достоинств) Джослин набрала черных вещей. Она ходила в черном кардигане поверх черного стеклярусного жилета. В черных брюках и черных носках. Она побывала на семинарах «Гончие: что в них особенного?» и «Укрощение строптивого зверя: новые методики коррекции агрессивного поведения». (Жаль, что не «укрощение строптивой». Вот был бы семинар!)
В те же выходные в том же отеле проходила конференция по фантастике «Вестернэссекон». В конференц-залах на нижних этажах собирались поклонники фантастики, обсуждали книги, оплакивали погибшие или умирающие сериалы. Были семинары «Почему мы любили старую Баффи?», «Последняя граница: экспансионизм в межгалактическом масштабе» и «Санта-Клаус: бог или дьявол?».
Когда Джослин поднималась из фойе к себе в номер, на семнадцатый этаж, в лифт вошел мужчина. Не то чтобы молодой, но заметно моложе нее; быстро растущая категория. Не обнаружив ничего примечательного, Джослин сразу о нем забыла.
За мужчиной последовали три девушки. Все с цепочками в носу и шипастыми браслетами на запястьях. В ушах — металлические кольца, будто их пометили экологи и выпустили на свободу. Лица напудрены, словно мелом, руки скрещены на груди шипами кверху. Мужчина нажал кнопку двенадцатого этажа, одна из девушек — восьмого.
Лифт снова остановился, вошли еще люди. Дверь уже закрывалась, но кто-то распахнул ее снаружи, и втиснулись новые пассажиры. Джослин прижали к задней стенке. Одна из девушек зацепилась шипами за свитер Джослин и сделала затяжку. Кто-то наступил ей на ногу и не заметил; она выдернула ногу, но извинений так и не услышала. Лифт остановился еще раз.
— Места нет! — громко сказал кто-то у выхода, и дверь закрылась.
На белолицей девушке справа от Джослин был такой же красный собачий ошейник, как у Сахары для торжественных случаев.
— У меня тоже есть такой ошейник, — сказала Джослин.
Это показалось ей дружеским жестом, своего рода спасательным кругом. Она старалась забыть, что притиснута к стене лифта. Джослин не страдала клаустрофобией, но ее не каждый день так сдавливали; она задышала часто и слабо.
Девушка не ответила. А Джослин ждала, ей вдруг стало обидно. Чем она провинилась? Возраст? Одежда? Значок «Мы с собакой в одной упряжке»? На восьмом этаже все вышли, кроме Джослин и не то чтобы молодого, но моложе нее мужчины. Джослин шагнула вперед, подцепила петлю с изнанки, попыталась вытянуть. Лифт двинулся дальше.
— Она была невидима, — произнес мужчина.
Джослин обернулась:
— Простите?
Он оказался приличным, любезным человеком. Красивые густые ресницы, но в остальном — совсем обыкновенный.
— Это игра. Они вампиры; когда кто-нибудь из них скрещивает руки вот так, — он показал, — притворяйтесь, что вы не видите ее. Она невидима. Потому и не ответила. Вы тут ни при чем.
Прозвучало так, будто во всем виновата Джослин.
— Вампиризм не оправдывает грубость, — ответила она. — Так говорит мисс Этикет[38].
Конечно, мисс Этикет такого не говорила, но ведь сказала бы, если спросить?
Они доехали до двенадцатого этажа. Лифт загудел и звякнул. Мужчина вышел, повернулся к ней:
— Я Григг.
Попробуй догадаться, имя это или фамилия — Григг. Дверь закрылась, прежде чем Джослин успела ответить. Ну и не надо.
— Что за сборище придурков, — сказала она. На случай, если в лифте остался еще кто-нибудь. С чувствами невидимок Джослин не считалась, хотя мисс Этикет и ее вряд ли одобрила бы; мисс Этикет была жесткой женщиной.
Джослин ушла со скучной презентации какого-то собачьего медиума — «Он хочет сказать, как благодарен вам за заботу», «Она говорит, что очень вас любит» — и отправилась в номер. Она приняла душ, чтобы попользоваться гостиничным мылом и лосьоном, высушила волосы, надела черное льняное платье, оставила на кровати кардиган со значком и поднялась на последний этаж. Остановилась на пороге бара, высматривая знакомых.
— В прошлом году я была в Голландии, Италии, Австралии, — говорила симпатичная женщина за столиком у двери, — и, включая телевизор, обязательно попадала на какую-нибудь серию «Звездного пути». Говорю вам, он везде.
У бара был свободный табурет. Джослин заняла его и заказала «грязный мартини»[39]. Ни одного знакомого лица. Обычно Джослин не стеснялась ходить куда-нибудь в одиночестве; она слишком долго была одна, чтобы переживать из-за этого. Но сейчас ей стало неуютно. Она чувствовала себя неуместно одетой — слишком элегантно, слишком дорого. И старой. Принесли мартини. Она сделала глоток. Потом второй. И третий. Надо скорее допить и пойти поискать собачников в фойе или в ресторане. В баре было так шумно, что разболелась голова: десяток разговоров, резкий смех, хоккейный матч по телевизору, шипящие краны и дребезжащие аппарату для колки льда.
— Я одно хочу сказать: чтобы научить животное полноценно мыслить, понадобится тысяча лет, — произнес человек рядом с Джослин. — Кто считает иначе, тот для меня потерян.
Он говорил так громко, что Джослин не сочла нужны; притворяться, будто не слышала. Она обернулась и сказала:
— Лично я предпочла бы нечто более варварское. Безупречная грамматика, британский акцент, бог ты мой. Нескончаемый поток благодарностей. А на деле все они так и норовят поиметь твою ногу.
Это прозвучало не совсем прилично. Возможно, Джослин уже слегка захмелела. Комната плавно качнулась. Мать всегда говорила о спиртном: поспешишь — людей насмешишь. По телевизору шла реклама каких-то романтических кроссовок.