Страница 25 из 35
― А котёнка будут звать как? ― поинтересовалась Машка.
Таня задумалась.
― Это девочка или мальчик-то?
― Да девочка, на мордочку посмотрите!
― Нашла куда смотреть, Арчевская, мальчик это!
― Да девочка!
― Это мальчик, ― сказал подошедший Назаров, улыбнувшись и поднимая котёнка за шкирку.
― Будет Майор, ― выпалила Таня первое, что пришло в голову.
― Как остроумно, ― снова скривился Калужный. ― Только попробуйте, повторяю, притащить его в училище. Мне ещё блохи там не нужны, вас хватает.
Назаров подмигнул им, стоя за спиной Калужного, и подошёл ближе. Девчонки потихоньку расползлись обратно, и они остались втроём: Валера, Назаров и Таня.
― Лейтенант Назаров, но, так как вас я никаким боком не касаюсь, можно Максим и на «ты», ― широко улыбнулся он. Таня не строила никаких иллюзий на свой счёт: улыбался он Валере. Та подняла на Таню такие жалобные и испуганные глаза, что Таня не могла не помочь.
― Очень приятно, ― любезно ответила она. ― Курсант Соловьёва… То есть Таня. Это Лера. Лера, ― обратилась она к сжавшейся Валере, ― не волнуйся так, с Мишей наверняка всё хорошо. Миша ― это её жених. Видите, очень переживает.
― Я… Да, вижу, ― болезненно и как-то принуждённо улыбнулся Назаров. ― Ладно, я… пойду к вашим парням.
― Спасибо, ― Валера положила голову на Танино плечо. ― Не знаю, как отвязалась бы от него. Хороший же парень, кстати.
― Ты к чему это?
― Присмотрись! ― Валера стукнула её по лбу. ― Так и хочешь старой девой помереть? Марк ей не нравится…
― Марк ― мой друг! ― возмутилась Таня.
― А этот парень новый, Дэн? Тоже?
― Да!
Валера обречённо вздохнула, закатив глаза.
― Ты неисправима.
Потекли бесконечные минуты, сливавшиеся в часы. Бомбёжек не было, но и из метро никого не выпускали: сообщения о полной безопасности снаружи ещё не поступало. Таню клонило в сон, сказывалось хроническое недосыпание, но Полина удобно устроилась на её руках и сопела, а будить ребёнка ей не хотелось.
― Я сейчас с ума сойду, ― пробормотала Машка, которая никак не могла удобно устроиться на своём вещмешке.
― Чтобы сойти с ума, надо его иметь, Широкова, ― Калужный презрительно глянул на неё, поджав губы.
Он ни разу не закрыл глаз. Таня не понимала, как он может не хотеть спать.
Тем временем полицейские начали разносить воду, и на станции появился врач, сопровождаемый двумя санитарами. Это был немолодой, но свежий и бодрый человек лет пятидесяти. Высокий, подтянутый, гладко обритый, он неторопливо ходил между людьми, спрашивая что-то и иногда останавливаясь, чтобы оказать какую-то помощь. На какое-то время Таня всё же закрыла глаза и открыла их от его голоса, к низкому, ласковому тембру которого уже привыкла.
― Маленькая фройляйн не боится? ― говорил врач с немецким акцентом, и лицо его почему-то показалось Тане знакомым. Добрые тёмные глаза смотрели прямо на неё.
― Нет, она заснула. С ней всё хорошо, я думаю, ― улыбнулась Таня, откидывая светлые завитки волос с Полининого лица.
― Я про вас, фройляйн, ― снова добро улыбнулся он. Таня смутилась.
― Я... нет. Всё хорошо, спасибо. У нас всех только ушибы и синяки, не больше. Но если вам не сложно, посмотрите, пожалуйста, вон ту девушку, ― она указала на Осипову, которая, устав после бесконечных рыданий, всё же уснула; но и во сне её щёки горели красным. ― Я думаю, у неё может быть температура.
― Я посмотрю фройляйн, когда она проснётся. А пока позвольте мне присесть с вами, Herzchen*. Я очень устал, ― и он опустился на плиты рядом.
― Ваше лицо кажется мне знакомым, ― улыбнулась Таня, чтобы хоть как-то отвлечься от невозможного и манящего сна.
― О, ― доктор важно поднял палец вверх, усмехнувшись. ― Здесь, в России, обо мне иногда говорят в новостях, но, впрочем, я того не заслуживаю. Иоахимм Лехнер. Я… Chefarzt…** Как же у вас это будет, никак не припомню.… Я заведую главным военным госпиталем здесь. И на досуге лечу людей.
― Вы главврач, я слышала и видела вас в новостях, правда, ― кивнула Таня. ― Очень приятно познакомиться с вами.
― Для меня честь познакомиться с такой храброй фройляйн, ― он шутливо поклонился.
Таня помолчала. Слов совсем не было, только усталость. Калужный сидел в той же позе, но глаза закрыл. Его жёсткое лицо не разгладилось, складки легли ещё глубже.
Бедный. Урод, кретин, больной на всю голову мудак ― но ей жаль его. Таня не знала, почему.
― Полуночная звезда падает, падает, падает, счастливая звезда падает, стоит лишь протянуть руку, ― тихонько запела Таня, гладя Полину по волосам. Эту старинную французскую песенку в детстве она часто пела Рите.
― Там, где-то за радугой, за радугой, за радугой, там, за прекрасной радугой, ты отыщешь свою судьбу…
― Ах, фройляйн, фройляйн, ― покачал головой Лехнер, оглядывая грязных, усталых, спящих девчонок. ― Что же делает с вами война.
Они шли обратно в серых, промозглых утренних сумерках. Шли и не узнавали свой город. Шли и плакали. Таня держалась, прижимая Майора к груди, но всё её напускное мужество рухнуло в одну секунду, едва она завидела разрушенное до основания здание ― дом Радугина. Дом, где двенадцать часов назад ещё была мама.
Серая толпа на улице пинала ногами чьё-то тело, возя его по асфальту.
― Не смотри, не смотри, ― Валера отвернула Таню прежде, чем ей стало плохо.
Ничего, кроме медчасти, в училище не разбомбили. На её месте красовалась огромная страшная воронка и обломки стен.
Спать им разрешили почти до девяти утра ― рекордный срок, но тем не менее проснулась она с головной болью, ощущая себя совершенно разбитой. Перед завтраком они сели смотреть новости: снова и снова показывались страшные кадры, наполненные свистом бомб, огнём и дымом, говорили о новой технологии американской взрывчатки, говорили, что русские инженеры, конечно, скоро переплюнут её. Она верила в это всей душой. Говорили, что самолёты действительно вылетели с базы Исо Илькояври недалеко от границы и что МИД России предстоит серьёзный разговор с официально сохраняющей нейтралитет Финляндией. Конечно, власти сделают всё необходимое для того, чтобы подобные случаи не повторились, но пока ничего нельзя гарантировать, так что всем гражданам нужно не терять бдительность. Рассказывали о лабораториях Джеймса Флэтчера, официального и главного поставщика оружия США, члена Конгресса и одного из советников министра обороны. В Петербурге погибло около шести тысяч человек.
Таня ненавидела Флэтчера. Таня ненавидела Америку.
В конце сказали что-то о возможном сотрудничестве с Францией, но она почти не слушала.
На завтраке она увиделась с Марком и Дэном: оба были усталыми и бледными, но оба шутили и, кажется, даже нашли общий язык между собой. Миша оказался, слава Богу, цел и невредим.
Абсолютно все курсанты, офицеры и сотрудники ПВВДКУ остались живы и здоровы, ― об этом объявил Звоныгин на внеочередном построении всего училища на плацу. Он отметил их собранность, похвалил даже, что было редкостью.
― Особо отмечаю старшего лейтенанта Калужного и лейтенанта Назарова, ― сказал Звоныгин. ― Второй курс оказался наиболее подготовленным к таким чрезвычайным ситуациям. Всем курсантам объявляется благодарность.
После обеда Таня встретила на улице Радугина, который, потрепав её по плечу, заявил с оптимизмом:
― Ну как ты после вчерашнего? Сильно испугались?
― Нормально, товарищ подполковник. Ничего.
― Это всё... Это всё пройдёт, Таня, рано или поздно. Когда-нибудь война кончится, и мы все выйдем на пенсию, ― задумчиво проговорил Радугин, а потом будто стряхнул с себя эту серьёзность и довольно оптимистично продолжил: ― Я знаю, Соловьёва, что ты, как примерный курсант, мечтаешь поработать на благо училища. Иди-ка помой полы в штаб. Я тоже как раз сейчас туда иду ― совещание.
И вместо личного времени, которое можно было бы потратить хоть на какое-то осмысление и обсуждение всего произошедшего, Таня, взяв ведро и тряпку, отправилась мыть кабинет Звоныгина.