Страница 18 из 35
― Ланская, ты опять ешь? ― трагическим тоном спросил Краевой, уставившись на место, где должна была сидеть Валера. Послышалось шуршание, треск ― это Валера ударилась о крышку парты ― и наконец Ланская вынырнула на свет.
― Никак нет, ― тоненько ответила она, потирая ушибленный лоб и невинно смотря на Краевого.
Весь взвод, уже не сдерживаясь, прыснул, и даже майор не смог скрыть улыбку, но тут же посерьёзнел.
― Вы что, не понимаете, насколько РХБЗ важный предмет? Вы только и делаете, что списываете и едите! Что вы будете делать там, на войне, когда вокруг вас будут разрываться газовые снаряды? ― он окинул класс сердитым взглядом. ― Скажете своему взводу: «Ой-ой-ой, подождите, я сейчас только шпаргалку достану»? Я знаю, что ты всё скатала у Соловьёвой, так что иди сюда, на первую парту.
― Товарищ майор...
― Иди-иди. Вот тебе тест. Как у Якубовича, знаешь? Угадаешь букву ― получишь цифру. Иди, говорю, ― настойчиво повторил он. ― Будешь сначала себе мозги выносить, потом мне.
Валера, состроив несчастное лицо, отправилась на первую парту, кидая жалобные взгляды в сторону Тани. Потом она, видимо, всё-таки вспомнила про свои чудо-шпаргалки, которые не шуршат, успокоилась и принялась спокойно списывать дальше. Около Тани наконец наступила блаженная тишина, прерываемая лишь редким шёпотом девчонок. Прекрасное время для сна.
― Соловьёва, ты оглохла, что ли?! ― услышала она шипение сзади и обернулась. Машка протягивала ей бумажку. «Опять решать чей-то вариант», ― подумала она, закатив глаза, но, развернув записку, прочитала:
Кто-нибудь что-нибудь компрометирующее узнал про старлея? Сил уже нет!
Косой подпрыгивающий почерк был явно Машкиным, но снизу стояли приписки и других девчонок:
Он задолбал!
Да забейте, он просто неадекватный.
Теория с американским шпионом ещё не отпала?
И внизу крупными печатными буквами:
Нужно узнать о нём хоть что-то!!!!!!
На секунду она задумалась. Они с Валерой так и не рассказали девчонкам ни о папке Калужного, найденной в отделе кадров, ни о несостыковках в его личном деле, ни о письме, которое они на следующий день написали во Владивостокский госпиталь. Просто решили, что пока это ни к чему.
О вчерашнем инциденте в кабинете Кометовой, их психолога, Таня старалась вообще не говорить. Даже Валере.
И не думать.
Потому что да, конечно, никто не сомневался, что Калужный ― полный неадекват, что он больной на голову, да и что он вообще редкостный мудак, которому только у психолога и место. И она ни капли не удивилась, когда он нагрубил ей. Всё это было вполне в его духе. И нет ничего неожиданного и странного в том, что он оказался в кабинете психолога. Дело было совсем не в этом.
В том, что она увидела в его взгляде.
Таня готова была поклясться, что ей не показалось. Когда она ввалилась в кабинет со своим ведром, когда он посмотрел на неё, она вдруг увидела такой дикий, загнанный страх в его быстром взгляде, что испугалась. Он нагрубил ей, сказал, что играть на пианино она не умеет, хотя ни разу не слышал, но она видела, как нервно, до побеления пальцев сжимает он ручку, как бегает его взгляд ― слишком резко, слишком быстро, будто болезненно, будто чего-то избегая.
Рассказать об этом девочкам? Может быть, что-то и прояснилось бы…
Почему это казалось ей предательством?
― Записываем задание, ― сказал Краевой, но все, погружённые в списывание, не подняли голов. ― Голуби мои сизокрылые! Я сыплю вам зёрна знаний на доску, изволите клевать?
Пару человек засмеялось, Машка даже полезла записывать. С некоторых пор у неё появился листок с оглавлением «цитаты майора Краевого». В это время в коридоре раздался звонок.
― Ну что, есть идеи по вычислению в Калужном американского шпиона? Или какого-нибудь другого шпиона? ― подскочила к ней Широкова.
Есть?
― Нет. Пока нет.
Рита была напротив, вновь заткнув уши наушниками. Правда, на этот раз она всё же иногда поглядывала на Таню. Вика и Димка возились с какой-то книжкой. Мама сидела рядом.
― Идите, мам. Добираться долго.
Несколько секунд мама молчала.
― Ты уверена, что нужно ехать так быстро? Почему бы нам не пожить ещё недельку?
― Пора, мамочка. Мне так будет спокойней.
И снова тишина.
― Здесь опасно?
Таня хотела ответить, что это правда так и что потому она-то и отправляет их так скоро. Потом поняла: мама спрашивает, боясь не за себя ― только за неё.
― Что ты, совсем нет. Здесь вообще ничего не происходит, ведь это совсем тыл, ― соврала она.
― Правда?
― Ну конечно.
Мама, милая мама. Ты говоришь со мной совсем как с ребёнком, так почему я не могу обнять тебя и поплакать? Ведь у меня не было детства, совсем не было, ведь я остаюсь здесь, и мне так страшно! Почему я должна быть сильной и сдержанной, почему я должна думать за всех нас?
― Страшно тебе здесь?
― Нет, мама. Что ты.
Как это глупо ― врать в глаза самому родному человеку на этой Земле.
― И не смейте даже присылать мне еду или одежду. Нас здесь и кормят, и одевают хорошо. Мне совсем это не нужно, ― сказала Таня почти спокойно.
― Хорошо, дорогая, ― мама тоже говорила спокойно, но Таня видела, как дрожат её губы. ― Ты смотри же, если предложат поехать в какое-нибудь спокойное место, ты не отказывайся.
Ей очень хочется сказать, что это трусость и что она никогда не пойдёт на такое. Но матери... Разве есть дело матери, труслива её дочь или смела? Вглядываясь в мамины глаза, Таня понимает: нет. Была бы только жива и здорова.
― Конечно, не буду. Очень даже может быть, что так и случится, ― она замолкает, глядя на маму. И понимает ― всё она уже знает: и что кормят их ужасно, и что не топят часто неделями, и что ни в какое безопасное место Таня никогда не поедет.
― Ну, пора, вы опоздаете так. Очень жалко, что не могу вас проводить, но ты понимаешь ведь, нас так легко не отпускают посреди дня, ― сказала она. Мама принялась застёгивать куртку, а Таня подошла к Рите и, улыбнувшись, вынула наушник из её уха. Музыка не играла.
― Ты ведь всё ей наврала? ― пожала плечами Рита, глядя в пол. Таня промолчала. ― А что, если ты тут погибнешь? ― Рита подняла голову. В глазах стояли слёзы.
― Ну что ты, ― Таня мгновенно обняла сестру, гладя её по волосам. ― Что ты. Здесь правда безопасно. Не волнуйся за меня. Только не забывай, о чём мы говорили. Учись, заботься о Диме, Вике и маме. Хорошо?
Рита, всхлипнув и не разрывая объятий, кивнула. А Тане вдруг сделалось так страшно. Как будто они никогда больше не увидятся.
― Ну, всё, ― она вытерла слёзы с лица Риты. ― Всё, всё. Не плачь. Ты должна быть сильной за всех, да?
― Да, не волнуйся за них, я справлюсь, ― кивнула Рита, а потом её губы снова задрожали, ― только ты не умирай, пожалуйста.
Не умирай, пожалуйста. Будто всё уже решено.
― Нет, конечно нет, ну что за глупости. Посмотри, сколько людей возвращается с войны! Я тоже обязательно вернусь. С победой, ― она выдавила из себя улыбку, пряча ужас, а потом повернулась к Вике и Димке, стоящим рядом. ― Ну что, хулиганы?
― Я тоже хочу воевать, ― Димка смотрел исподлобья.
― Милый мой, хороший, ― Таня чувствовала, что ещё немного, и она всё-таки заплачет. ― Какой же ты уже взрослый.
― Все взрослые воюют, ― упрямо мотнул головой он. Таня обняла брата.
― И ты будешь. А пока заботься о маме и сёстрах, хорошо?
― Ты воюешь за меня. Это неправильно. Я мальчик, а ты девочка.
Дима кусал губы. Глаза были сухие. Таня поправила его тёмно-русую чёлку и взяла лицо брата в ладони.
― Я знаю, мой родной. Пока я поручаю тебе всю нашу семью. Ты ведь сможешь защитить их? ― Дима кивнул. ― Молодец. Скоро я приеду к вам и спрошу, как ты защищаешь сестёр и маму. Я уверена, что ты всё сможешь.
― Почему ты не едешь с нами? ― тихо спросила Вика, стоя рядом с братом. Таня улыбнулась и присела на стул перед ними.