Страница 6 из 244
— Вы позволите? — попросил беглый вассал, и Эдвард продвинул кейс к его стороне.
— Премного благодарен, ваша светлость.
На кейсе был замок с ДНК-блокировкой, и вместо замочной скважины находился небольшой анализатор, к которому необходимо приложить палец для забора дозы крови. Секунда, и крепления щелкнули, открывая кейс. Эдвард в этот момент напрягся, потянувшись пальцами правой руки к кобуре, но Де Семпри не попытался сделать ничего, что можно было хотя бы приблизительно расценивать как агрессию, раскрыв кейс и развернув его к барону.
— Господин, здесь оружие двадцати одного гористарского вассала, готового поклясться Вам в верности и готовности к служению. Каждый из нас искренне уверен, что только Вы сможете спасти наш феод от окончательной гибели, — вздохнув, громко произнес Де Семпри. — Я прошу Вас принять эту клятву и наше служение.
— Вы готовы встать на колено перед убийцей вашего сюзерена? — усмехнулся Эдвард, поднимаясь на ноги и подходя к пленнику. Тот уже достал из кейса шпагу, принадлежавшую, вероятно, именно ему, и, держа ее двумя руками, протянул Эдварду, встав на одно колено. Тристанский барон задержался перед ним, все еще решая, как следует реагировать в таком случае. — Как же мне верить клятве человека, так легко отказавшегося от старых клятв?
— Мы признаем вину Гористарского Дома перед Вами, господин барон, и чувствуем ответственность за людей феода, для которых эта война стала нескончаемой мукой. Мы хотим лишь мира на нашей земле, и не видим никого другого, кто сможет этот мир установить… — ответил Де Семпри, не поднимая глаз, — Ваша светлость, вы показали себя достойным правителем, честным и верным своим клятвам, как бы трудно вам они не давались. Ваше слово стоит больше, чем богатства многих семейств Гористарского феода. Дайте слово, что в нашем феоде будет мир, и мы пойдем за вами до самого конца.
— Хорошо, — кивнул Эдвард, снимая перчатку и принимая шпагу у него из рук, крепко сжав ладонь на клинке. Почти сразу же выступила кровь, поскольку лезвие было бритвенной остроты. — Я принимаю вашу верность и ваше служение, сир Де Семпри, так же как и верность и служение благородных людей, от лица которых вы говорите. Отныне и вовек, признаю вашу службу угодной воле моей, и благодарность моя будет за верность, а за предательство — наказание, — спокойным тоном повторил слова клятвы. Де Семпри, не вставая с колена, поцеловал его ладонь и поклонился. Только после этого Эдвард вернул ему шпагу, протянув рукоятью вперед. — Поднимитесь, вассал Тристанского Дома.
— Ваша светлость, — Де Сампри впервые улыбнулся, — я бесконечно горд, что именно я стал человеком, принесшим вам клятву верности, но все же смею просить вас еще об одном…
— Слушаю вас, — кивнул Эдвард, — отныне вы говорите со мной как с сюзереном, а я не могу не обращать внимания на просьбы собственных подданных.
— Вам необходимо окончательно покончить с Гористарским родом, — твердо сказал Де Семпри. — Только когда последний наследник умрет, тем, кто еще хранит верность этому Дому, не останется ничего другого, кроме как признать ваш протекторат. Поверьте мне, они не смогут поступить иначе…
— За исключением того, что вполне могут переметнуться к тоскарийскому графу, — заметил Эдвард. — Кажется, именно к нему сейчас и отправился Розмийский претендент на престол, если я не ошибаюсь?
— Именно так, господин барон, — кивнул Де Семпри, — Тоскарийский граф объявил, что не собирается сдаваться или признавать права на престол какого-либо другого претендента, несмотря на то, что после гибели Михаэля его дела складываются не лучшим образом. Он надеется на поддержку остального союза, многие так же уверены, что он хочет подчинить себе и Гористарский феод…
— А вассалы, присягнувшие наследнику Михаэля, как я понимаю, от этого далеко не в восторге, — продолжил Эдвард начатую мысль, и Де Сепри согласно кивнул, подтверждая эту догадку. Тристанский феодал только усмехнулся, уже выстраивая в голове план дальнейших действий, — что ж, тогда этот ребенок живым принесет гораздо больше пользы. И не спорьте со мной… — сразу предупредил он своего нового вассала, уже открывшего было рот. — Вы же просили у меня мира, а не сцену для разборок между тристанским бароном и тоскарийским графом? Я принесу вам мир, но за всё имеет свою цену…
***
Сказать, что Стивки был в бешенстве, значит, не сказать ничего. Его разрывало от понимания того, что его с подчиненными просто бросили умирать, оставив в окружении без подкрепления и практически без путей к отступлению и отвода всех сил из почти захлопнувшегося котла. Им чудом удалось вырваться, оставив гельские и тристанские войска с носом, буквально стравив их друг с другом, отойдя на новые позиции, дальше от развернувшихся боев.
— Где он?! — даже не сняв боевого снаряжения, громко стуча металлическими подошвами боевой брони по выложенному гранитом полу, Стивки ворвался в парадный зал Тоскарийского дворца. — Где этот предатель?!
Кажется, он ворвался в момент какого-то торжественного приема или очередного бала, который давал Тоскарийский граф для своих союзников, рассчитывая перехватить их симпатии после всего произошедшего с Гористарским Домом. Гости: дамы в бальных платьях, ведущие пустые светские разговоры, мужчины в гражданских и парадных армейских мундирах, больше занятые фуршетом и объявленными танцами, чем войной, сейчас кипевшей в колониях, остановились как один и замерли, удивленно глядя на ворвавшегося в зал человека. Звучавшая до этого музыка прервалась на середине такта, и в зале повисла тишина, нарушаемая только шуршанием вееров. Все внимание было приковано к человеку в мятой и закопченной броне, сплошь покрытой ожогами от многочисленных энергетических попаданий. Возвышаясь над всеми почти на полтора метра из-за габаритов своего снаряжения, Стивки снял шлем и рявкнул снова во весь голос:
— Где этот предатель?! Я хочу видеть его немедленно! — голос Стивки, усиленный отличной акустикой бального зала, разносился под сводами. Его нескрываемое бешенство, а так же полный комплект вооружения произвели должное впечатление — ближайшие к нему гости в страхе отступили на несколько шагов. Сейчас Стивки ненавидел их всех, без исключения. Пока он там, на поверхности, прокладывал себе путь телами своих и вражеских солдат, гнил в окопах и прятался от артиллерийских обстрелов, все эти помпезные и раскрашенные «благородные», как сами себя называли, танцевали и радовались жизни. Когда-то из-за этого он и оставил Саальт, но здесь все повторялось снова. На войне умирали солдаты, но не те, кто их отправлял на фронт…
— Стивки! Святое Небо, что ты творишь?! — к нему вышел тоскарийский граф лично, едва сохраняя спокойное выражение лица и, видимо, едва сдерживающийся от того, чтобы отдать приказ об аресте. — Как ты смеешь вообще здесь появляться? Твое место сейчас у Гарнейского порта!
— Гарнейского порта больше нет! — рявкнул Стивки, не желая сейчас вспоминать о правилах придворного этикета. — На его месте сейчас только развалины и войска наших врагов, сцепившиеся друг с другом!
— Как нет?! — граф даже отступил, но быстро взял себя в руки. — Стивки, немедленно выйди отсюда, приведи себя в порядок, и через пятнадцать минут жду тебя у себя в кабинете… Прошу извинить меня, уважаемые дамы и господа, у меня появились неотложные дела, из-за которых я вынужден вас покинуть… — поклонившись, он вышел из зала следом за Стивки, все-таки подчинившимся приказу. Дверь еще не успела закрыться за ним, как поднялся целый гул голосов, обсуждающих только что увиденное. Потеря Гарнейского порта наверняка скажется на репутации Тоскарийского графства, и он готов был проклясть Стивки за то, что он объявил об этом во всеуслышание.
Командор действительно явился в кабинет графа через пятнадцать минут, уже сменив боевой костюм на более привычный для дворца мундир, но никуда не убрав оружие и даже не пытаясь скрывать свое недовольство целым миром, окружающим его. В подобном состоянии Стивки появлялся крайне редко, но каждый раз находились веские и объективные причины, которые он сам же и разъяснял в весьма нелестных, а иногда откровенно грубых выражениях. Граф Тоскарийский уже был там, сидя за столом и тщетно пытаясь привести в порядок разбегающиеся в стороны мысли.