Страница 77 из 78
Сибиряки же за это время освоили и снайперский маузер, и пневматику от Жирардони. Даже с открытого прицела каждый из «охотницкой артели» выбивал на стрельбище как минимум сорок семь из пятидесяти. Практически единственное, над чем пришлось поработать — пристреляться из маузера с оптикой на дистанцию в полверсты и дальше вместо привычных ста-двухсот сажен. Семен, постоянно кладущий все пули «в кокарду», объяснил как-то, что без особого чутья человеку с ружьем в тайге делать нечего. Только порох потратит и зверя рассмешит. В переводе его слов на нормальный русский, каждый толковый охотник как-то интуитивно чувствует, где должны встретиться зверь и пуля. Видя результаты стрельбы, спорить с ним не стал.
Федор, получив разрешение потратить немного патронов, пристрелял свое крепостное ружье, а заодно, вспомнив навыки кузнечного дела, смастерил под сей монструозный агрегат невысокую складную треногу. И теперь, если нужно было попасть куда-нибудь ста двадцатью граммами стали на большое расстояние, надо было свистнуть его. Кучность стрельбы оставляла желать лучшего, но по автомобилю, или орудию промахов не будет. Если поставить его в засаду на пару с кем-то из сибиряков, любому германскому авто будет конец. Вместе с пассажирами, независимо от их количества.
Меня же эти две недели настолько достали своей рутинностью, что в конце концов решил сделать себе выходной. В смысле, поехал с очередной группой обеспечивающим на пару с Андрейкой-пулеметчиком. Тем более, что это был первый самостоятельный выход моего зама, Сергея Дмитриевича. Естественно, в компании опытных казаков. На передок поехали на нашем трофее, и, на следующее утро, отправив группу, решил немного повозиться с машиной. Переоделся в подменку и полез смотреть что там внизу иногда стучит на бугорках. Нашел на одном из кронштейнов полуоткрутившийся болт и решил вернуть его на место, что оказалось возможным, только применив в помощь к гаечному ключу несколько общепринятых в этом случае выражений. От этого увлекательного занятия меня оторвал несильный пинок по сапогу и голос:
— Слышь, штабной, хорош материться. Давай-ка вылазь, поговорить надоть.
Ну-ка, ну-ка! Кто это тут у нас такой резкий? Вылезаю из-под чуда германского автопрома и только сейчас понимаю, что меня из-за рабочей робы приняли за водилу. Ну, давайте, поиграем… Перед машиной стоят три представителя «местной» пехтуры. Один ефрейтор, долговязый мужик с нехорошим таким взглядом, и по бокам от него двое рядовых, видно, «шестерки».
— И чего надо, дядя?
— Я тебе не дядя, а господин ефрейтор! Усек?.. Курево есть?
— Я тоже — ефрейтор. Так что тут мы равны, дядя. А насчет курева, — найдется немного.
Достаю свой «Дукат», троица нагло угощается — одну за ухо, вторую — в рот. Ну, ну. Мне папирос не жалко, да упаси Господи! Что дальше будет? Кошельком, или сапогами поделиться?..
— Богато живут штабные! — Ефрейтор зло усмехается. — Мы тут воюем, кровь свою проливаем, а они, значит, в штабах отсиживаются, да по бабам на фтомобилях ездют!
Интересно, и где же это они ее проливают, если специально подбирали самый спокойный участок?
— Ты, дядя, по своим делам шел? Так иди дальше. У меня работа стоит. Наши вернутся, надо их будет сразу везти.
— Ты мне особо не указ. Тута мы — хозяева! Вот вы щас германца разозлите, а он по нам стрелять начнет!
— Так и вы стреляйте. Кто мешает? Или не умеете?
— Мы много чего могем! — Ефрейтор начинает закипать — И стрелять, и ножиком ребра пощекотать!
Этот придурок мне еще угрожать будет? Так, пора кончать этот балаган!
— Ты меня, дядя, на испуг не бери, пуганый уже! Я шоферю, пока замена не прибудет. А так, с парнями не раз на ту сторону ходил. И в убытке ни разу не был. Вот своих дождусь, и поедем дележку делать…
— Это каку таку дележку? — Прорывает одного из «свиты».
Ну, сейчас я вам по ушам бульдозером проедусь. Такую дезу запущу!
— Как какую? Земельную… — Видя недоумение и явную заинтересованность, вдохновенно продолжаю. — Наш шофер, ну, которого заменяю, в штабе услышал разговор офицерский. Мол, царь скоро манифест объявит, что тех, кто воевал хорошо, землей будут наделять. Мол, чем больше германцев положил, тем больше и дадут. Да самую лучшую давать будут!
— Брешешь!..
— Не собака, брехать не приучен. Вот мы с парнями и ходим на ту сторону в разведку, да пару-тройку колбасников придушить.
— А как соврет кто, что воевал, да убивал германцев? — У главного вид ошарашенный, но мозги уже работают в нужном направлении. — Кто чего докажет?
— А вот тут-то наш прапорщик нас и надоумил. Говорит, прибьете германца, снимайте у него с шеи жетон. Это и будет доказательством. Чем больше жетонов возьмете, тем больше земли и дадут. Понял, дядя? Так что скажи своим в окопах, чтобы не зевали, когда случай представится.
— Побожись!..
— Да вот тебе крест!..
Вроде и грех — лгать, отец Александр уже просветил насчет десяти заповедей и, конкретно, «Не произноси ложного свидетельства…». Но ведь, вроде, не соврал. Разговор об этом в штабе был? Был. Говорили об этом офицеры? Офицеры. А то, что я — один из них, так кто об этом знает?..
Когда озадаченная новостями троица ушла, из кузова выпрыгнул Андрейка и стал засовывать нагайку обратно за голенище. Надо же, подстраховывал!
— Ну, Командир, ты и шутник. Они же сейчас по всему фронту эту новость разнесут, сороки болтливые.
— Пусть. Может, после этого воевать лучше будут. А насчет шуток, — вдруг и вправду так выйдет… — Гляжу на оторопелого казака и думаю, может, сболтнул чего лишнего. — Только это пока между нами, и больше — никому. Понял?.. А раз понял, давай-ка, разводи костерок, скоро обедать будем, да отсыпаться. Ночка впереди бесонная…
Ближе к полуночи выбрались в окопы первой линии на то место, откуда отправляли группу и стали ждать. Андрейке разрешил подремать после того, как оборудует позицию для своего любимого мадсена и предупредил, что через час поменяемся. Тот быстренько расчистил себе сектора для стрельбы и улегся на охапку сорванной травы. Вот так вот: солдат спит, служба идет. Хотя это я немного ерничаю. Спит чутко, от малейшего чужого шороха проснется, — и сразу за пулемет. Уже проверяли…
Шорохи раздались совсем не с той стороны. По окопу, крадучись, подошли несколько фигур, и первая хриплым шепотом осведомилась, где тут командир охотников. Также шепотом называю себя, «гость» докладывает, что ефрейтор Пашкин с десятком солдат прислан на усиление. Значит, ротный все-таки расщедрился и дал людей. Это — хорошо. А голосок-то — знакомый. Утренний знакомец пожаловал. Сейчас будем веселиться!
— Ну, что… дядя… пришел жетоны германские добывать?
В ответ изумленная тишина, и только через полминуты раздается:
— В-ваше благородие… Так эта… с Вами мы днем разговаривали?..
— Со мной, со мной.
— Так мы эта… Прощеньица просим… Не знали мы… Погонов-то на Вас не увидеть было…
— А если не видно, то и буром переть надо?.. Ладно, проехали.
— Так что, не сердитесь, Вашбродь?
— Нет, не сержусь… Сколько народу привел?
— Десяток, сам — одиннадцатый. Все с ружьями… И с патронами. По десятку на человека.
— Что, так и воюете под счет? Ни больше выстрелом, ни меньше?
— Да у нас и винтовок на всех не хватает. Треть народа в роте пустыми ходют. А начальство все обещает и обещает. Только все без толку.
— А винтовки, Пашкин, вон там лежат, шагах в ста, у гансов в окопах. И патронов там — завались.
— Странно Вы как-то говорите, Вашбродь, — «гансы»… Дык ведь у них энти винтовки ешо отобрать надоть.
— Нужно. И прибить ганса нужно перед тем, как оружие забрать. И сделать это тихо, чтоб другие не чухнулись. У нас вот пополнение пришло, на восемьдесят человек — десяток берданок. За последние две недели почти у всех трофейные винтовки появились. И ведь каждый сам себе оружие добывал. А вы чем хуже?.. Не знаешь, как сделать? Сейчас попробую объяснить…
Разговор шел долго, на часах было уже начало пятого, небо за спиной стало светлеть. Вдруг как-то, скорее интуитивно почувствовал, чем услышал шорохи в утренних густых сумерках. Прерываем беседу, прислушиваемся… Есть! Ползут, родимые! Хлопаю Андрейку по сапогу, тот моментально просыпается, сразу врубается что к чему, занимает свое место у пулемета. Шорохи слышатся все ближе и ближе… И тут неожиданным грохотом по ушам доносится взрыв гранаты в стороне немецких окопов. Пауза, в которой явственно слышен опознавательный «чирик», затем пара пистолетных выстрелов, еще один взрыв, хаотичная ружейная трескотня, даже пулемет свое слово добавил… В окоп сваливаются двое казаков, волокущих «языка», затем — Сергей Дмитриевич, и еще двое станичников… Стоп!!!.. А где еще один?!!