Страница 44 из 53
Я выпустил пальто Коробейникова и отвернулся. Хватит. Нужно успокоиться, взять себя в руки. Что это я, право слово!
-Анна Викторовна прибежала, — продолжал виновато оправдываться Антон Андреич, — сказала, Морель тут…
— А зачем Вы ее с собой потащили?! — взвился я снова.
Коробейников взглянул на меня с некоторой даже обидой:
— А она что, слушает кого?!
Здесь он был прав. Если уж ни мне, ни родному отцу не удается удерживать эту неукротимую особу от поиска приключений, то Коробейникову эта задача точно не по плечу. И вполне можно предположить с изрядной долей достоверности, что не пойди он с ней, Анна, ничтоже сумняшеся, отправилась бы ловить Мореля в одиночку. Так что все могло окончиться куда хуже.
Я посмотрел на Антона Андреича. Он стоял с виноватым и совершенно несчастным видом. На меня даже и не смотрел. И, видимо, мысленно уже прощался с любимой работой.
— Нарекание Вам на первый раз, — я сунул Коробейникову его пистолет, который отобрал у Мореля. — В следующий раз уволю.
Развернулся и пошел по улице в сторону управления, провожаемый изумленно-радостным взглядом Антона Андреича.
Он еще немного помедлил, видимо, не веря, что гроза миновала, и побежал меня догонять.
Пока Морелю оказывали медицинскую помощь, я ещё раз допросил Алексея Елагина и выяснил, кто был сообщником Мореля в Затонске. Алексей рассказал про появившуюся в его жизни недавно очаровательную Дарью. Правда, он так и не поверил, что она могла быть сообщницей преступника. Видно было, что молодой человек влюблен без памяти и просто не способен поверить дурным словам в адрес возлюбленной. Впрочем, он согласился рассказать нам, где она проживает, чтобы мы могли с ней побеседовать и убедиться в ее невиновности.
Дарьи дома не оказалось, и мы разыскали хозяина снимаемой ею квартиры, чтобы он открыл нам дверь.
— Странно, — сказал он, впуская нас, — я не видел, как она уходила!
Мы с городовыми осмотрели комнату. Открытая бутылка вина и фрукты на столе. Два бокала, из которых явно кто-то пил. Разворошенная двуспальная кровать. И высовывающаяся из-под кровати женская рука. Ничего странного, что он не видел. Потому что она и не уходила.
Мы отправили тело в мертвецкую, а сами продолжили осмотр. Но более квартира Дарьи нам никаких сведений не дала.
Следующее утро я начал с визита к доктору Милцу. Мне не терпелось узнать, что поведало ему тело Дарьи.
Доктор только что окончил вскрыти, и готов был поделиться со мной своими находками:
— Я внимательно ее осмотрел и следов насилия не нашел. Полагаю, она была просто отравлена.
— Тело, однако, нашли под кроватью, — сообщил я Александру Францевичу, — и она, явно, не сама туда забралась. Выглядело все так, будто ее туда затолкали уже мертвую.
— А смысл? — Удивился Милц. — Я не вижу в этом логики.
— Ненависть, — пояснил я ему. — Там было два бокала, и Морель явно ее перехитрил. Наблюдал ее агонию, а потом наказал ее. Демонстрация власти.
Доктор Милц от таких рассуждений поморщился и тяжело вздохнул:
— Если все так, как Вы говорите, Яков Платоныч, то мир просто сошел с ума. Nec plus ultra. Дальше некуда.
И он снова тяжел вздохнул, возмущаясь несовершенством мироздания.
Поле визита к доктору Милцу я вернулся в управление. Там я застал весьма довольного господина Увакова, собирающегося отбывать в Петербург вслед за отправляемым туда же Морелем.
— Благодарю Вас за помощь, Яков Платоныч, — бодро сказал он мне, — приятно было с Вами снова поработать.
— Милости просим, Илья Петрович, — улыбнулся я ему в ответ.
— Мне искренне жаль, — сказал Уваков, — что Ваша карьера в Петербурге была так внезапно прервана. Вижу, хватку Вы не потеряли. Лихо Мореля раскрутили!
Я усмехнулся. Вчера мы допрашивали Мореля полночи. Он был нагл и был упрям. А я был зол. Слишком зол, если честно. Но именно моя злость и ненависть к Морелю и сыграли решающую роль в том, что он все-таки раскололся хоть в чем-то.
— Да что уж, — отмел я сомнительный комплимент.
— Да, — продолжал Илья Петрович. — Благодаря Вам мы получили его признание в убийстве Дарьи. Хотя кто бы мог подумать, что такой подонок способен потерять самообладание от ревности.
— Не смог он смириться с тем, — предположил я, — что его женщина вышла из-под его власти. Видно, такой характер.
И я протянул Увакову руку:
— Прощайте!
Он ответил на мое рукопожатие, кивнул в ответ и пошел к двери. И уже у самых дверей вдруг остановился, обернулся ко мне, посмотрел пристально:
— Яков Платоныч! В Петербург-то не тянет? Скучно здесь, поди?
— Да, нет, Илья Петрович, не тянет, — ответил я ему с улыбкой. — Мне здешняя неспешность милее столичной суеты.
— Ну, тогда прощайте, — поклонился он и вышел за дверь.
А я смотрел ему вслед и понимал, что это было предложение. То же предложение, с которым приезжала Нина. Меня снова пытались вернуть в Петербург. Или, точнее сказать, убрать из Затонска. Что-то назревало. И, возможно, очень скоро. Нужно было быть очень внимательным, чтобы не пропустить начало событий. А еще я попутно убедился в том, что мои подозрения насчет господина Увакова были, скорее всего, не напрасны. И это тоже следовало иметь в виду.
После отъезда Увакова я пригласил к себе Софью Николаевну Елагину для беседы. Она откликнулась на мою просьбу охотно и прибыла в уговоренное время, в сопровождении Виктора Миронова, разумеется. Иван Кузьмич тоже пожелал присутствовать при разговоре. Я не возражал.
— Софья Николаевна, — начал я разговор, — Ваш сын признался в убийстве.
— Как?! — ахнула она. — Не может быть. Он оговорил себя!
— Признался под тяжестью улик, — продолжил я. — Алиби у него нет. А студент был убит из его револьвера. Так что все против Вашего сына.
Иван Кузьмич, предупрежденный мною, невозмутимо потягивал чаек. А вот почему до сих пор не вмешался Виктор Иванович, мне было не понятно, и я относил это по ведомству большой удачи. Потому что адвокат Миронов, присутствовавший вчера при допросе младшего Елагина, точно знал, какие и какого качества улики у меня есть. И тем не менее он молчал невозмутимо. Видимо, хотел сперва понять, к чему я веду.
— Так ведь, — взволнованно возразила мне Елагина, — признался же егерь!
— А вот это самооговор, — усмехнулся я. — Он не знает всех обстоятельств.
Она вскочила:
— Не мог Алексей убить! Не мог! Да и зачем ему?! Это егерь! Он же сознался! Во всем сознался!
И откуда же ей это известно? Этого даже Миронов не знает. А в городе известно лишь, что егеря мы арестовали. Так что не могла Елагина знать, что Ермолай признал вину. Если только не она его об этом попросила. И уверена была, что просьбу ее он исполнит во что бы то ни стало.
— Яков Платоныч, — наконец решил вмешаться адвокат Миронов, — а какие основания для подобного заявления?
Ладно, давайте проясним ситуацию, чтобы сомнений не было.
— Приведите егеря, — попросил я дежурного.
— Расскажите, как все произошло, — попросил я Ермолая, когда его привели.
— Ну сколько можно повторять! — ответил он с раздражением. — Случайно получилось! Ну, я в темноте-то не разобрал, кто там. Вижу, целится. Ну я и выстрелил.
Елагина смотрела на Ермолая не отрываясь. Он не смотрел ни на кого, сидел потупившись.
— А откуда Вы подошли к домику? — задал я ему тот самый каверзный вопрос. — Со стороны деревни?
Он подвоха не почувствовал, как и в прошлый раз. Зазубрил легенду и придерживался ее непоколебимо:
— Нет. От Елагиных.
Софья Николаевна опустила взгляд.
Я отошел к окну. Помолчал несколько мгновений. И резко приказал:
— Отпустите его! Он не виновен.
Ермолай Алексеич удивленно посмотрел на меня. Но возражать не стал. Встал со стула, шагнул к двери. Навстречу ему поднялась Елагина: