Яков. Воспоминания

Задумалась, оглянулась. И тут же мгновенно нашла ответ:

— А вот Вы скажите, что это Коробейников нашел! Потому что он здесь вчера проходил.

Я бросил сердитый взгляд на своего помощника. Сообщив мне, что видел вчера на пустыре Митяя, он как-то забыл мне рассказать, что прогуливался тут не один. Стало быть, за моей спиной действуете, Антон Андреевич? И вмешательство посторонних в процедуру следствия покрываете? Ну, я Вам это еще припомню!

— А почему Вы ко мне сразу не обратились? — спросил я Анну Викторовну.

— Потому что Вы мне бы опять не поверили, как всегда! — сказала она с вызовом. — А вот господин Ульяшин сразу откликнулся.

Я посмотрел на Ульяшина. Тот мгновенно отвернулся. Очень его, видно, заинтересовали миграции ворон в кронах деревьев. Правильно, Ульяшин, соображаешь. Я очень тобой недоволен. И недовольство свое выражу недвусмысленно, надолго запомнишь.

Черт знает что, а не управление полиции. Такое впечатление, что Анна Викторовна руководит всеми моими подчиненными. Заколдовала она их, что ли? Что угодно сделают по ее просьбе!

А Анна тем временем, не обращая внимания на раздраженное мое состояние, заглянула мне в глаза с тревожной улыбкой, спросила робко:

— Яков Платоныч! А как Вы себя чувствуете?

От нежной ее заботы мое раздражение начало стремительно испаряться. Я невольно улыбнулся в ответ на ее улыбку:

— Превосходно.

И отошел поскорее, чтобы не растерять остатки злости, не превратиться в улыбающегося добряка под ее ласковым и тревожным взглядом. И впрямь, есть в этой девушке что-то сверхъестественное, если она одной улыбкой способна погасить пожар моего раздражения.

Коробейников пошел мне навстречу, привлекая мое внимание. В руках он держал обрывок веревки:

— Веревка! Я нашел вчера ее на складе Фидара. На трупе точно такая же!

Молодец, это он верно подметил. А еще, если мне память не изменяет, на такой же веревке была повешена Настя. Похоже, все пути этого дела ведут все-таки на склад.

— Тело Милцу отправляйте, на исследование, — приказал я Коробейникову. — А сами к Фидару, привезите его в управление. Только городовых с собой возьмите.

— Слушаюсь!

Коробейников резво отправился выполнять мои указания. А я, оглянувшись, заметил, что Анна Викторовна по-прежнему стояла на том же месте, и рассматривала кусты. Я окликнул ее:

— Анна Викторовна! Вы так и будете там стоять?

Не повернулась. Не шелохнулась даже. Стояла, напряженно уставившись куда-то в чащу кустов, будто видела там что. Я подошел решительно. Не шевельнулась, по-прежнему глядела в одну точку. Взял за локоть, встряхнул несильно. Она вздрогнула, будто просыпаясь, побледнела, покачнулась даже. Лицо приобрело испуганное и какое-то беззащитное, что ли, выражение. Как бы чувств не лишилась! Я поддержал ее под локоток:

— Что с Вами?

Анна вцепилась в мой рукав испуганно и сдавленным от волнения голосом произнесла, указывая все на тот же куст:

— Я… Я видела человека!

— Какого человека?

— Он дрался с кем-то! И это лицо… — она прикрыла глаза, видимо, припоминая, — это лицо, оно знакомо мне!

Я вздохнул:

— Где Вы его видели?

Глупый вопрос, если рассудить. Но я все равно каждый раз надеялся получить более внятный ответ, чем ссылку на ее видения.

Анна помахала рукой перед собой:

— Здесь…

Не в этот раз, Штольман. Возможно, в следующий раз будет более логичное объяснение, но сейчас это, увы, лишь снова видения впечатлительной барышни, насмотревшейся на несвежий труп. И нужно поскорее увести ее отсюда, пока ей совсем худо не сделалось.

— Идемте, — сказал я строго и взял ее под локоть, — Вы просто переволновались.

Но Анна еще не все мне рассказала:

— Нет-нет-нет! — она отобрала у меня руку. — Я видела его! Я только не могу вспомнить, где!

Раздражение мое, слегка притушенное тревогой за нее, вспыхнуло с новой силой:

— Как Вам только это удается!

— Удается что? — не поняла она моего вопроса.

— Мешаться у меня под ногами! — резко ответил я ей и решительно отобрал у нее велосипед. Я уведу ее отсюда, даже если мне понадобится применить для этого силу. Нечего ей тут делать!

— Ну, знаете! — Анна возмущенно отобрала у меня велосипед обратно. — Я Вам эту грубость прощаю за счет удара в голову, который Вы получили. Кстати, Вас ночью ударили? Значит эту ночь Вы должны провести в больнице, под наблюдением врача!

Я невольно усмехнулся. Возмущенная или нет, она все равно продолжала обо мне переживать. И проявляла это немыслимо трогательно. Я попытался утешить ее:

— Анна Викторовна!..

Но она решительно меня перебила, помахав перед моим лицом маленьким пальчиком:

— Никто не может знать, что тот удар не был сметнем!

— Да перестаньте, все это чушь! — рассмеялся я.

Но Анна Викторовна моих аргументов не слушала:

— Если Вы спорить будете, я Вас тогда сама отведу в больницу! Ясно?

И, гордо вскинув прелестную головку, повела свой велосипед к краю пустыря. А я пошел за ней, улыбаясь ее заботе и ее решительности. Провожу ее, пожалуй. Хочется мне ее успокоить. Да и проверить, что она добралась до дома без приключений, тоже лишним не будет.

Мы шли по аллее, и Анна делилась со мной своими переживаниями:

— Я уже была у двух докторов, — говорила она расстроенно, — и никто мне ничего определенного про этот сметень не может сказать! И я очень боюсь…

Нужно как-то отвлечь ее от этой темы. А то она и в самом деле слишком переживает. А главное, переживания у нее какие-то чересчур деятельные. Поэтому я позволил себе перебить этот поток эмоций:

— Довольно, Анна Викторовна, это уже переходит все границы. Я не ребенок.

— А упрямитесь ну точно как ребенок! — ответила она возмущенно.

Вот неукротимая! А главное, моя строгость на нее абсолютно не действует. Теперь-то я понимаю, почему родители не в состоянии ее удержать от безрассудных поступков. Помоги мне Господь, но и я вряд ли в состоянии это сделать. И все же я попробовал хоть слегка поставить ее на место:

— Вы слишком молоды, чтобы давать мне оценки.

Анна потупилась и смолкла. Неужели подействовало? Спросила робко:

— Вы сердитесь на меня?

Я улыбнулся невольно. Да как возможно вообще на нее сердиться? В ее обществе мне хотелось не сердиться, а смеяться. Она действовала на меня как бокал шампанского, кружа голову и неизменно повышая мое настроение. В каком бы раздражении я не пребывал, достаточно было одной ее улыбки, чтобы я вновь ощутил радость и душевный покой. Удивительное свойство, загадочное, и происходит оно, как мне кажется, от ее чистоты и искренности. Меня настолько восхищает ее юность, ее жажда жизни и непосредственность, что сердиться на нее я просто не способен.

Я отвернулся, чтобы она не видела выражения моего лица. Мое молчание беспокоило ее, и она продолжила меня теребить:

— Что, я очень навязчива?

Ладно. Не буду же я тревожить барышню больше, чем следует. Спрятав улыбку, я повернулся к ней и, пытаясь сохранять серьезный и строгий тон, объяснил:

— Я просто не привык, чтобы кто-то так заботился обо мне.

— Не привыкли?

— Живу один.

Вот так. Отлично сказано. И тон получился именно тот, что я и хотел. Надеюсь, это заставит ее осознать дистанцию между нами.

Какая была наивность с моей стороны думать, что моя строгость может ее хоть чуть-чуть остановить. Анна услышала в моих словах самое главное для себя — что я на нее не сержусь. И тут же, забыв о робости, вновь превратилась в лукавого бесенка. С самой очаровательной улыбкой, одаривая меня кокетливым взглядом и накручивая на пальчик непослушный локон, как всегда выбившийся из-под шляпки, она спросила:

— А если я и так уже перешла всякие границы, можно мне еще один вопрос?

Сейчас она снова поинтересуется чем-нибудь из моего прошлого, уверен в этом. Но отказывать бесполезно, я это уже знаю. А если я разрешу, то может быть, она сдержит слово и ограничится в этот раз действительно одним вопросом. Я кивнул и остановился, глядя на нее выжидающе.