Страница 3 из 29
Биографы Ленина, которые пытались выяснить его происхождение, национальность предков, сурово наказывались. Так, на двадцать с лишним лет была изъята из библиотек книга М. Шагинян «Семья Ульяновых», а сама она, по ее признанию, «порядком пострадала» из-за того, что открыла калмыцкое начало в роде отца, чем воспользовались немецко-фашистские газеты. Как выяснила писательница, бабушка Ленина со стороны отца «вышла из уважаемого калмыцкого рода», кроме того, и в жилах русского деда Николая Ульянова текла калмыцкая кровь.
То, что фашистские газеты Германии придали обычному среди уроженцев Волги факту некое значение и затрубили о нем в газетах, вполне понятно. На то они фашисты, расисты, преступники. Но почему по инициативе, казалось бы, интернационалиста, марксиста-ленинца Сталина и его соратников принимается решение ЦК ВКП(б) от 5 августа 1938 года «О романе Мариэтты Шагинян „Билет по истории“», часть I, «Семья Ульяновых», которое отправляет книгу Шагинян в застенок спецхранов и на костер именно за это генеалогическое открытие? Разве большевики – расисты?
Попало тогда и вдове Ленина, Надежде Константиновне Крупской, которая, прочитав роман в рукописи, «не только не воспрепятствовала его появлению, но всячески поощряла Шагинян, по различным сторонам жизни Ульяновых и тем самым несла полную ответственность за эту книжку». Вот такими безграмотными невнятными словами, таким фиговым листком прикрывалась явная неприглядная нагота, сущность сталинско-большевистского, партийного решения относительно «поощрения по различным сторонам жизни Ульяновых».
Абсолютный запрет накладывался на генеалогические исследования по линии матери, ее еврея отца и немки матери.
Если крестьянское, русское прошлое Николая Ульянова биографам позволяли описывать в мельчайших подробностях, то прошлое Александра Бланка представлялось в самых общих чертах. Достаточно было посмотреть на стенд музея В.И. Ленина в Москве, чтобы увидеть, как скрывается «неарийское» происхождение деда по линии матери.
Единственное, что позволили Шагинян, это сообщить: «Александр Дмитриевич Бланк был родом из местечка Староконстантиново Волынской губернии». Но сказать, что именем Александр, как и отчеством Дмитриевич, дед Ленина обзавелся на 21-м году жизни после крещения, принятия православия, а до того его звали Израилем, писательница, под страхом изъятия книги, проинформировать не могла.
Изъяли в шестидесятые годы все документы из ленинградских архивов, обнаруженные А. Петровым и М. Штейном, где сообщалось о желании братьев Бланк перейти из иудейской в православную веру. Это позволило им поступить в военно-медицинскую академию Петербурга, получить высшее образование и все права подданных российского императора.
– Мы вам не позволим позорить Ленина! – заявили одному из первооткрывателей документов о происхождении деда вождя в Смольном.
– А что, быть евреем позор? – спросил обескураженный историк.
– Вам этого не понять, – ответили ревнители чистоты ленинской крови в штабе революции. Той самой, которая сулила всем приверженцам свободу от всякого национального гнета! Сулить-то сулила, да только на практике многим выпускникам институтов и университетов после Отечественной войны, заполняя анкеты, приходилось при попытке занять высокую должность отвечать на пресловутый пятый пункт, после чего специалисты органов по чистоте крови проводили специфические «изыскания» по обеим линиям, отца и матери.
Если бы таким любопытством обладали царские чиновники, если бы руководствовались при решении кадровых вопросов инструкциями гласными и негласными, которые практиковались на Старой площади в ЦК и Лубянской площади в КГБ, – не видать бы нашему вождю ни диплома юридического факультета, ни заграничного паспорта. Ведь у него за рубежом, а также на петербургских кладбищах по линии матери покоились десятки родственников с совсем не чистозвонными фамилиями: Гросшопф (бабушка), Готлиб (прадедушка), Эстедт (прабабушка), то есть явно немцы и прочие разные шведы. Ну а что в далеком прошлом творилось по линии Израиля Бланка – никто и не пытался узнать, не дай бог. (Тех, кто интересуется подробностями о предках Владимира Ильича, отсылаю к книге Волкогонова «Ленин», книга 1.)
Сам же Владимир Ильич Ульянов родными языками называл русский и немецкий. По национальности считал себя, естественно, русским, уроженцем Волги, волжанином. Был потомственным дворянином, поскольку его отец, Илья Ульянов, став действительным статским советником, получил права дворянина, которые мог передавать по наследству…
А еще хочу сказать, что правительство Ленина никому не чинило преград из-за нерусской национальности, и слова о равенстве наций соблюдались неукоснительно. Иначе бы не образовалось на Земле в 1922 году после кровавой Гражданской войны самое большое государство в мире – Союз Советских Социалистический Республик – СССР.
«Ульяновский фонд»
Что известно о первом пребывании Владимира Ульянова в Москве, в Большом Палашевском переулке?
В воспоминаниях брата Дмитрия Ильича, продиктованных в старости, говорится:
«В Москве первая наша квартира была в Большом Палашевском переулке – близко от Сытина переулка, район Большой и Малой Бронной, около Тверского бульвара. Помню, что дом церковный. Тогда номера домов в Москве в ходу не были, и я помню, что Владимир Ильич еще смеялся, говорил: „Что же Москва еще номеров не ввела – дом купца такого-то“. Адрес ему еще такой попался: „Петровский парк, около Соломенной сторожки“. Он возмущался: „Черт знает, что за адрес, не по-европейски“».
Незаметным обыденным произошло явление Ильича в Палашах, как по-старомосковски назывался район Палашевских переулков, известный близостью к главной улице Тверской, заурядными каменными строениями, среди которых несколько принадлежало церкви Рождества Христова. Она стояла в Малом Палашевском переулке (уничтожена после революции).
После того как Ульяновы обосновались в Москве, Владимир Ильич стал регулярно приезжать к родным: по праздникам и летом, когда семья перебиралась на дачу.
В начале 1894 года состоялось первое его публичное выступление в Москве, свидетелем которого оказалось несколько десятков человек…
По описанию участника этого нелегального собрания Владимира Бонч-Бруевича можно представить, сколько усилий тратили тогдашние борцы с самодержавием, чтобы замести следы, уйти от филеров.
«Я в тот день принял все меры, чтобы явиться туда совершенно „чистым“», – пишет В.Д. Бонч-Бруевич в статье «Моя первая встреча с В.И. Лениным».
Спустя битый час после конных и пеших перемещений наш конспиратор произнес пароль и оказался в просторной квартире, где собралась большая группа интеллигентов, решивших послушать реферат народника Василия Воронцова.
В группе собравшихся увидел впервые Бонч-Бруевич будущего шефа по службе в «рабоче-крестьянском правительстве».
Это, по его словам, «был темноватый блондин с зачесанными немного вьющимися волосами, продолговатой бородкой и совершенно исключительным громадным лбом, на который все обращали внимание». Знали его не по фамилии и имени, а целях конспирации «Петербуржцем».
Поразил он слушателей полемическим выступлением, длившимся минут сорок, памятью, способностью цитирования без бумажки. Естественно, что без бумажки говорил оратор все время. (Есть ли сегодня у нас такие руководители государства и партии «Единая Россия», способные говорить по идеологическим проблемам сорок минут без бумажки? Я такого не знаю.)
Своего оппонента, почтенного, пожилого писателя, молодой Петербуржец наградил серией негативных эпитетов. Теорию его назвал «обветшалым теоретическим багажом», «старенькой и убогой» а лично выступавшего назвал «господином почтенным референтом», который не имеет о марксизме «ни малейшего понятия». Писатель не обиделся, даже оживился после столь яростного обличения, поприветствовал Петербуржца, имени которого, как все, не знал, более того, даже поздравил марксистов, что у них появилась восходящая звезда, которой пожелал успеха.