Страница 11 из 29
По-видимому потому, что Владимир Ульянов и его товарищи имели дело с такими «старыми дураками», полицейскими чиновниками, которые их сопровождали из столицы в столицу, чтобы доставить на дачу к родным, с начальниками охранки, сквозь пальцы смотревшие на нелегальное житье в Москве, с правительством, которое оплачивало их проживание в ссылке, именно поэтому, придя к власти, ленинцы сделали все возможное, чтобы такое такое либеральное отношение к противникам власти никогда больше не повторилось. Им это блестяще удалось.
Итак, летом 1900 года, имея в кармане заграничный паспорт и две тысячи конвертируемых полновесных рублей Российской империи, Владимир Ильич Ульянов устремился за границу, чтобы издавать «Искру», строить партию нового типа. Началась первая эмиграция, длившаяся свыше пяти лет.
По чужому паспорту
За границу летом 1900 года Владимир Ильич выехал по заграничному паспорту, выданному на имя, данному отцом и матерью. К тому времени у него насчитывалось много других имен. В рабочих кружках его звали Николаем Петровичем. В студенческом питерском кружке марксистов из-за ранней лысины – Стариком. В московских кружках – Петербуржцем. Первые книги вышли под псевдонимом Владимир Ильин, причем, как мы знаем, полиция хорошо знала, кто скрывается под псевдонимом.
В германском городе Мюнхене наш герой тайно зажил как господин Мейер. Под этой кличкой нашла с большим трудом мужа приехавшая за границу из ссылки Надежда Константиновна, полагая, что супруг скрывается по паспорту на имя чеха Модрачека в городе Праге. В Чехии, однако, конспиратора не оказалось. При встрече с Крупской настоящий Модрачек догадался: «Ах, вы, вероятно, жена герра Ритмейера, он живет в Мюнхене, но пересылал вам в Уфу через меня книги и письма».
Из Праги покатила Надежда Константиновна в Мюнхен. Нашла по данному ей адресу пивной бар, за его стойкой увидела Ритмейера. Он не сразу сообразил, чего хочет от него незнакомая женщина, не признавшая в нем мужа. «Ах, это, верно, жена герра Мейера, – догадалась супруга бармена, – он ждет жену из Сибири. Я провожу». И проводила в квартиру, где за столом заседали Владимир Ильич, его старшая сестра Анна и друг-соратник Юлий Мартов…
«Немало россиян путешествовало потом в том же стиле, – вспоминала тот эпизод Надежда Константиновна. – Шляпников заехал в первый раз вместо Женевы в Геную, Бабушкин вместо Лондона чуть не угодил в Америку». Молодая супруга бывшего присяжного поверенного, нигде не служившая и не получавшая жалованья, могла колесить по Европе, а обосновавшись там, вызвать мать-пенсионерку, помогавшую вести хозяйство. Паспорт и деньги у наших революционеров находились, чтобы из Москвы и других городов России перебираться в сытые, ухоженные города Европы, где, засучив рукава, они принимались подталкивать родину к пропасти революции.
(Сегодня трудно понять, почему революционеры так себя вели, ни в чем не нуждаясь, нигде не работая? Потому что видели вокруг себя нужду и бесправие, тяжкую изнурительную жизнь рабочих и крестьян. Из сострадания к ним марксисты, а до них декабристы, имевшие все – чины, ордена, имения, жен и детей, стремились, рискуя всем, жизнью, свергнуть самодержавие. Так было в 1825 году, так произошло в 1905 году и 1917-м.
В наши дни, при воцарившемся капитализме, одни владеют гектарами земли, другие шестью сотками, одни получают пять тысяч рублей, другие полмиллиона в месяц, одни живут в коммунальных и малометражных квартирах, другие – в усадьбах, не уступающих богатством тем, помещичьим, что грабили и жгли крестьяне в дни революции. В январе 2015 года, когда редактировал книгу, все СМИ сообщили: олигарх миллиардер Роман Абрамович скупает за миллионы долларов в Нью-Йорке квартал, чтобы построить дворец. И яхта у него как крейсер «Аврора».
Прошел почти век между восстанием на Сенатской площади и взятием Зимнего дворца. Сколько понадобится лет после стрельбы у Белого дома, чтобы покончить с олигархами, – не знаю. Может быть, век. Но по следам Владимира Ульянова и Надежды Крупской пойдут непременно те, кто не захочет жить и терпеть пропасть между бедными и богатыми.)
После приезда жены в образе жизни Владимира Ильича произошло несколько метаморфоз. Если до ее появления в Мюнхене пребывал без паспорта, без прописки под именем Мейера, то после воссоединения с женой появился паспорт на имя болгарина доктора юриспруденции Иордана К. Иорданова, презентованный болгарскими друзьями социал-демократами. Конспирация проявлялась и в том, что вся корреспонденция между заграницей и Россией шла через чеха Модрачека в Праге. От него только по почте попадала в руки нелегала в Мюнхене.
Жили Иордан К. Иорданов и его супруга тихо-тихо в предместье, круг их общения строго ограничивался проверенными людьми. Просидев четырнадцать месяцев в камере дома предварительного заключения, отбыв от звонка до звонка три года ссылки в Восточной Сибири, угодив затем на десять дней в дом предварительного заключения за нелегальный проезд из Пскова через Царское Село в Питер, Владимир Ильич, по-видимому, твердо решил никогда больше не подвергать себя арестам. В отличие от, скажем, товарищей Дзержинского, Сталина, которые неоднократно совершали побеги из ссылки, Ленин, отсидев срок исправно, даже не помышлял бежать, хотя сделать это было сравнительно несложно.
Выйдя на свободу, хорошо знал, чем ему предстоит заниматься, а именно изданием подпольной общерусской партийной газеты. Будущий редактор понимал, что выпускать ее в России практически невозможно. Подготовленную там к выпуску нелегальную газету ждала участь «Рабочего пути», изъятого полицией перед самым выходом в свет.
Хорошо помнил Владимир Ульянов, чем закончился первый съезд новорожденной социал-демократической партии, состоявшийся, когда он пребывал в Шушенском, в Минске. На него собралось девять делегатов. Новоявленных членов ЦК полиция арестовала, как и почти всех делегатов исторического съезда. Ответив на вопрос «Что делать?» в известном своем сочинении, Ленин понимал: общерусскую газету и партию можно поставить на ноги только за границей. Поэтому уехал надолго в Европу, развив там невероятно бурную деятельность.
Живя в эмиграции, господин Мейер находит типографию, добывает нелегальным путем русский шрифт, обзаводится корреспондентами и агентами. В конце 1900 года выходит долгожданный первый номер «Искры» с эпиграфом из Александра Пушкина «Из искры возгорится пламя!», а также журнал «Заря»…
Для издания журнала владельцу типографии предъявлялся паспорт на имя Николая Егоровича Ленина, потомственного дворянина. К тому времени законный владелец паспорта пребывал на том свете. Как выяснено историком М. Штейном, у умиравшего коллежского секретаря паспорт был взят дочерью Ольгой Николаевной и передан подруге Надежде Крупской. Иными словами, паспорт, таким образом, похитили. Документ попал в чьи-то умелые руки. Они подделали год рождения. Фотографий тогда на паспортах не полагалось.
Владелец фальшивого паспорта подписал свою статью в журнале «Заря» новым псевдонимом – Николай Ленин, войдя под этим именем в историю. Как видим, обман в самой разной форме стал образом жизни пролетарского революционера. К тому времени за редактором «Искры» числилось много других псевдонимов: К. Тулин, К. Т-н, Владимир Ильин… Всего же их исследователи насчитывают более 160… Но из них Н. Ленин стал самым известным, а причиной его появления послужило не пристрастие к сибирской реке Лене, не к женскому имени Лена, а конспиративная операция, связанная с хищением паспорта.
Имея этот документ и свой выданный в Питере паспорт, тем не менее Владимир Ульянов обосновался у партайгеноссе Ритмейера под именем Мейера, причем без паспорта на это имя. Такое в тогдашней Германии было возможно.
«Хотя Ритмейер и был содержателем пивной, но был социал-демократ и укрывал Владимира Ильича в своей квартире. Комнатешка у Владимира Ильича была плохенькая, жил он на холостяцкую ногу, обедал у какой-тои немки, которая угощала его мельшпайзе (то есть мучными блюдами. – Л.К.). Утром и вечером пил чай из жестяной кружки, которую сам тщательно мыл и вешал на гвоздь около крана». В этом описании биограф Ленина Н. Валентинов видит стремление Надежды Константиновны «прибедниться», нарисовать образ, который бы соответствовал представлениям масс об облике пролетарского вождя, полагающих, что их кумир должен сам хлебнуть лиха. Отсюда в ее воспоминаниях мы постоянно встречаем «комнатешку» вместо комнаты, «домишко» вместо дома и так далее.