Страница 30 из 36
- Что это?
- Как любит говорить наш друг Валерий Михалыч - хрен в пальто! Ну-ка подсобите, - Стерлингов надавил двумя руками на потолочнцю плиту. Та нехотя поддалась. Полоска света стала шире. Стадлер пришел в себя и бросился на помощь. Вдвоем им удалось повернуть плиту, освободив проем, в который мог пролезть человек. Советолог подпрыгнул, подтянувшись на руках, заглянул в проем. В том, что за плитой был Мавзолей, сомневаться не приходилось. Помогая друг другу, они залезли внутрь, втянув за руки Свинью, огляделись: ни видеокамер, ни намека на сигнализацию, одни голые гранитные стены... Несколько кварцевых ламп под потолком.
- Как в солярии, - пробормотал Стадлер.
Посредине, на возвышении под стекляным колпаком, заботливо укрытый сукном, лежал Ленин, голубоватый в свете кварцевых ламп. Советолог со Стерлинговым подошли вплотную и несколько минут молча смотрели на него. Затем аккуратно с двух сторон сняли стекляный колпак. От поднявшегося вверх пыльного облака Стадлер чихнул.
- Цыц! - Стерлингов сунул ему под нос кулак.
Стадлер чихнул громче.
- Ой! - вздрогнул один из солдат в почетном карауле у дверей Мавзолея.
- Товарищ ефрейтор, там кто-то есть, - он скосил круглый от стаха глаз себе за спину.
Ефрейтор, гладкий белобрысый парень с ямочкой посередине подбородка, мрачно сплюнул сквозь выбитый год назад зуб и, втянув ноздрями морозный воздух, прошипел:
- Ты что, сынок, припух? Или службу понял? Устав караульной службы для кого написан? Ну-ка, бегом, выкладывай, чего на посту не положено!
- Пить, курить, прислоняться, спать, сидеть, есть, надобности справлять, - выпалил молодой.
- А еще что? - не унимался ефрейтор.
- Оружие передавать.
- Дура! Разговаривать нельзя, - подобрел ефрейтор.
- Но ведь там кто-то есть, - лязгнул зубами молодой.
- Блин! - ругнулся ефрейтор. - Ты, я вижу, всасываешь хреново! Бурый нынче салобон пошел. Ну-ка скажи, сколько мне до приказа тянуть?
- 142 дня!
- Да ты че? - расстроился ефрейтор. - Сгноить меня здесь захотел? Ты масло сегодня перед постом схавал?
- Схавал.
- А раз масло схавал, значит что?
- 141.
- То-то же, - ефрейтор обиженно скривился. - Но я тебя, сука, научу считать. Я тебе утром в казарме "танкодром" устрою, Ты у меня вместо сна с лезвием толчек штурмовать пойдешь!
Молодой прикусил губу.
ГЛАВА 20
Москва. "Матросская тишина". КПЗ 15. 7 ноября. 5-30 утра.
Тусклое ночное освещение. В камере один заключенный, это капитан КГБ Козлов. Козлову не спиться. Он ворочается на своих нарах, что неподалеку от параши. Мысль о побеге пришлось оставить на время из-за отсутствия соответствующих инструментов.
Козлов сочиняет стихи.
Вообще-то он стихов никогда не писал. Все недосуг. Сперва школа, потом армия, училище, семья, работа. На работе, ясное дело , не до стихов. А домой придешь усталый, только-только газетку почитать, уроки у Митьки проверить, программу "Время" поглядеть и спать. В выходные тоже дела находились: рыбалка, ремонт, культпоход в театр, а про отпуск и вовсе говорить нечего, сами знаете , как время пролетает. Вот поэтому-то и не писал никогда капитан стихов. Но возможности в себе чувствовал, даже иногда в рифму разговаривал. Вот, например: "Митька русский не учил, снова двойку получил". А то и лучше: "Товарищ Семинард6 вас зовут на семинар". Так что способности у Козлова были.
"Самое главное - это начать, - так думал капитан, лежа в темной промозглой камере. - Начало должно быть таким, чтобы потом за все стихотворение стыдно не было."
Над первой строчкой капитан бился с полчаса, на зато вышла она на славу:
Над Матросской Тишиной - тишина.
Продолжение родилось почти сразу же:
Над Малаховым курганом - сны...
"Дальше, - думал Козлов, - надо про что-то родное написать."
Будто не было жены, но жена. Переслала мне кусок колбасы...
"Нет, лучше - ветчины."
При мыслях о еде побежала слюна, и Козлов забраковал этот кусок.
"Во-первых, - рассудил он, - про Малахов курган уже что-то было, а во-вторых, что значит "будто не было жены"? Была она, всегда была, сколько себя помню. За одной партой в школе сидели. И ветчину она не присылала, жаль, конечно, ведь в ней пилку для ногтей спрятать можно, но жена и не знает даже, что я здесь, откуда ей знать? Следовательно, и я не могу писать о том, о чем она не знает."
Козлов был приверженцом социалистического реализма, а потому решил начать заново, оставив лишь первую строчку:
Над Матросской Тишиной - тишина.
Капитан глянул в зарешеченное окошко: темно.
"Ладно, - подумал он. - Если бы был день, то я наверняка увидел бы птиц."
И поэтому вторая строчка получилась такой:
А над ней парит табун голубей.
"Хорошо, - подбодрил себя Козлов. - Давай дальше. Думаю, немного романтизма реализму не повредит."
Снится мне в тюрьме не дом, не жена, Снится мне далекий город Бомбей.
"Вот это другой разговор," - капитан удовлетворенно потянулся. Он достал из подкладки пиджака чудом уцелевшую при обыске "Стрелу" и стал разминать ее в пальцах. Спички у Козлова отобрали.
"Ладно, - утешил он себя. - Без курева, женщин и водки прожить можно. Без стихов - труднее."
Капитан уже знал, что второе четверостишие он посвятит Родине.
- Сми-и-ирно!!! - гулко и раскатисто донеслось вдруг из тюремного коридора.
Повинуясь многолетней привычке, Козлов соскочил с нар и вытянулся, зажав "Стрелу" в согнутых по Уставу пальцах. Не успело еще смолкнуть в коридоре эхо, как до ушей Козлова долетил сбивчивый рапорт дежурного:
- Товарищ генерал-майор, во время моего... То есть за время вашего... Ой... Присшествий не приключилось...
- Не приключилось, говоришь? - Козлов узнал опереточный бас Скойбеды. - А на посту кто дрых? Может и приключилось шо, да только ты все проспал! Как фамылия?
- Я не спал, - заблеял дежурный.
- Фамылия?! - рявкнул Скойбеда.
- Прапорщик Дундурей.
- Так вот, товарищ прапорщик, - Скойбеда сбавил тон. - Через пять мынут вижу вас сидящим в моей машине внизу. Трое суток аресту за сон на посту и незнание рапорта!
- За что, товарищ генерал, - захныкал дежурный.
- Повторяю: за сон и рапорт. Пятеро суток. Еще вопросы есть?
- Никак нет.
- Тогда, товарищ прапорщик, откройте мне камеру под нумером 15 и бегом делать то, шо я казал.
Дробью застучали сапоги по бетонному полу, и в замке козловской камеры заходил ключ. Капитан все еще стоял по стойке "смирно", не зная радоваться ему или наоборот.
Открылась тяжелая дверь, и на пороге показался Скойбеда в парадной шинели. Густые брови его были насуплены.
- Товарищ генерал-майор, - высунулся из-за спины его дежурный.
- Ну? - Скойбеда не шевелился.
- Разрешите обратиться?
- Ну?
Дежурный, протиснувшись между косяком и Скойбедой, забежал во фронт:
- С праздником вас, товарищ генерал-майор!
- Ура! - гаркнул было Скойбеда, но вовремя остановился. Его лицо потеплело, брови несколько расправились.
- Спасибо, сынок, - он похлопал дежурного по щеке. - Подхалимов терпеть ненавижу, а вот тебя, сынок, прощу. Ради светлой даты. Беги, занимайся своим делом.
- Есть! - дежурный прошмыгнул у Скойбеды под рукой и исчез в коридоре.
Скойбеда и Козлов остались вдвоем. На лоб генерала вновь спустились тучи, Козлов решил их разогнать.
- С семидесятой годовщиной вас, - пробормотал, улыбаясь, он.
Скойбеда молчал. Козлов растерялся. Он разжал кулак и посмотрел на свою измятую "Стрелу".
- Что это там? - мрачно спросил Скойбеда.
- Да вот, - капитан протянул ракрытую ладонь. - Спичечки не будет?
- Будут тебе спичечки, будут тебе яичечки! Что, доигрался, Козел!
Козлов побледнел.
- Валерий Михайлович... - начал он.
- Я тебе не Михалыч! - прорычвл генерал.