Бомж городской обыкновенный

Не на всех домах рисовать было просто. Очень мешали шероховатые стены, облицованные необработанным камнем. К охраняемым особнякам, стоящим за забором, подойти было невозможно, и тогда он рисовал свой знак на кирпичных столбиках, которые держали металлическую ограду.

Некоторые особняки, по большей части банковские, были сплошь увешаны камерами слежения. На одном таком нарисовать загогулину удалось без проблем, но уже из другого на Смоленской-Сенной выскочил охранник.

– Эй, ты что там делаешь? – заорал он.

– Как что? – схохмил Витек, у которого было настроение покуражиться. – Дык, мину ставлю на вашего главного. МОН-50 называется, слыхал про такую?

Охранник аж подпрыгнул на месте от такой наглости, но дальше не побежал. Он зачем-то рванул с пояса дубинку и одновременно стал что-то быстро бубнить в рацию, не спуская глаз с Витька.

– Ну, покеда, братан, – сказал Витек. – Ты не один у меня такой, надо и к другим успеть. Только не трогай здесь ничего, а то как бы не оторвало чего. Ладно?

И быстро ушел. Не следовало, конечно, так шутить с этим придурком, но уж больно он не любил охранников и особенно банковских.

Когда на его пути из какого-нибудь ресторана "Хрен и редька" вываливалась пьяная компания и начинала бурно ловить такси, Витек предпочитал переждать в тени, пока они уедут. Никогда нельзя было знать, не захотят ли они набить одинокому бомжу морду. Просто так, для развлечения.

Витек знал, что некоторые люди ненавидят бомжей и от них можно ожидать чего угодно. Он понимал, что на самом-то деле они ненавидят собственную жизнь и переносят злобу и раздражение на тех, кто живет не так. Да, бомжи грязные, да, спившиеся, но – свободные. У этих ничтожных тварей было то, чего не было у них самих – свобода. Голодная, жалкая, уродливая, но – свобода. И это раздражало. Им не нравилось, что для того, чтобы быть свободным, нужно стать бомжом, а чтобы оставаться нормальным, нужно от свободы отказаться. Но можно ли считать нормальным человека, который добровольно откажется от свободы? И кто тогда на самом деле нормальнее?

Витек шел и механически рисовал свою загогулину на стенах. Ему начало казаться, что он – ночной сторож и даже захотелось крикнуть, как в виденном когда-то фильме.

– Спите, жители Багдада! В городе все спокойно!

Но Москва – не Багдад и он – не сторож. Он бомж. Жители Москвы не нуждались в его услугах. Их покой охраняли кодовые замки, консьержи, металлические двери и милиция. А их дорогие автомобили охраняла сигнализация и всякие там хитроумные блокираторы. Бомж в качестве сторожа был им не нужен.

Когда Витек только начал бомжевать, ему часто становилось не по себе от мыслей о собственной ненужности, а потом он к ним привык. Ведь и нормальные граждане тоже не больно кому нужны. На работе они необходимы лишь до тех пор, пока могут выполнять свои обязанности, дома – пока содержат детей и жен. Но стоит им состариться или потерять работу, как они уже и не нужны. По сути, вся разница между ними и бомжами состоит лишь в том, что у них есть жилье, а у бомжей – нет.

Поглощенный этими мыслями, он не сразу заметил, как из переулка появилась крупная мужская фигура в зимнем камуфляже и крадучись пошла следом. Это был Восемнадцатый. Со времени их встречи прошло больше недели и омоновец за это время сильно изменился. Волосы его были всклокочены, а лицо слегка закопчено. В глазах горел дикий огонь хищника, выслеживающего добычу. Одежда припылилась и стала неопрятной.

Ступая неслышно и прячась в тени стен и деревьев, он все ближе и ближе подбирался к бомжу. Когда до Витька оставалось уже совсем немного, он отстегнул с пояса дубинку и занес ее для удара. Он целился в голову.

В этот момент бомж засмотрелся на освещенное окно на первом этаже с открытыми шторами. По комнате расхаживала молодая женщина, только что вернувшаяся домой.

Внимание Витька привлекла не столько дорогая мебель и хороший ремонт, сколько ее красота и природная грация. "Это и у меня могла бы быть такая", – с тоской подумал он то ли о комнате, то ли о женщине. И сразу понял, что мысль абсурдна – нет, не могла бы.

Он полез в карман и достал бутылку. "Напьюсь – будет", – подумал он с иронией, запрокинул голову и уже хотел сделать первый глоток, как увидел периферийным зрением тень омоновца, упавшую на стену. Он испуганно оглянулся. Дубинка уже падала ему на голову и сила, которая ее обрушила, была такова, что Витьку после этого удара предстояло стать безнадежным идиотом навсегда.

– Бля! – сказал бомж и выбросил правую руку с бутылкой вперед, а сам качнулся назад. Вино полилось ему на грудь. Дубинка разнесла бутылку вдребезги, но от этого столкновения слегка изменила траекторию движения, и удар пришелся вскользь по уху бомжа. Ухо сразу же вспухло. Оно стало большим, красным и мясистым, словно вареник, приготовленный на пару.

Бомж рванулся бежать. Восемнадцатый бросился следом.

– За что? – крикнул полуобернувшись бомж.

– Долг отдаю! – ответил омоновец.

– Я тебя не бил.

– Расскажи прохожему!

Прохожих как раз не было.

Витек понял, что влип по-крупному. Если омоновец искал его с тех самых пор, чтобы "отдать долг", то это значило, что он не вернулся на службу и не уехал домой. А это, в свою очередь могло означать только одно – от того удара он рехнулся и Витек теперь имел дело с неуправляемым сумасшедшим, который охотится именно на него. "Стало быть, – подумал он, – у меня появился персональный маньяк, которому нужен только я. Прямо, как в кино, бля. Как бы мне его назвать? Может, Дикий Омоновец?"

Он продолжал улепетывать изо всех сил, но Дикий Омоновец и после недели скитаний вкупе с плохим питанием оставался сильнее и быстрее. Он настигал бомжа медленно, но неуклонно. Рация у него на груди молчала. Либо он ее выключил, либо у нее села батарея.

Витек успел запомнить только номер дома, у которого омоновец напал на него. "Вот сука, – подумал он, – прервал первый обход". И тут же понял, что если ему сейчас не удастся оторваться, то первый обход станет последним. А шансов уйти невредимым было немного. Если и дальше бежать по прямой, то жить в ясном уме ему осталось не более минуты.

Поравнявшись с очередным переулком, он рванул туда. Омоновец ломанулся следом. Переулок освещался плохо. "Не поломать бы ноги", – с опаской подумал Витек, перескакивая через ограждение, оставленное ремонтными рабочими.

И тут же свалился в открытый люк, чугунная крышка от которого лежала рядом. В нос ему шибанула едкая вонь канализации. Он пролетел несколько метров, ударяясь о стены, прежде чем сумел ухватиться за скобу из арматурной стали, служившую ступенькой. И застонал от боли в груди. "Кажется, сломал ребро", – подумал он. Только тут до него дошло, что он мокрый – сверху лилась вода из широкого шланга – это работала передвижная помпа, оставленная на ночь. Она откачивала воду из котлована, набравшуюся туда из порванной экскаватором трубы.

Витьку захотелось обратно, и он даже поднялся на пару ступенек, но тут в люке, выделявшемся светлым кругом ночного неба, появилась голова омоновца. Он смотрел вниз, но ничего не мог разглядеть.

– Эй, убогий! – позвал он. – Ты там?

"Сам ты убогий! – хотелось ответить Витьку. – У меня-то хоть мозги в порядке, а у тебя – нет". Но он благоразумно промолчал. Кто их знает, ушибленных придурков – еще полезет вниз.

Омоновец не уходил. Помпа лила воду. Витек не двигался. Вонь канализации стояла у него в горле.

– Убился, наверное, к херам собачьим! – сказал сам себе омоновец. – Это хорошо. Но контрольный выстрел сделать не помешало бы.

Он пошарил рукой на поясе. Пистолета там не оказалось. Начальство предусмотрительно не выдало им оружия, направляя на разгон демонстрации. Тогда омоновец вытащил шланг от помпы наружу, прикатил чугунную крышку и бросил ее на колодец. Крышка громыхнула, как контрольный выстрел.